Интереснейшая статья Мясникова о феномене популярности детективов в российском в обществе. К сожалению «многа букаф». Но действительно интересно.

"Hовый Мир" 2001, №11

ЛИТЕРАТУРHАЯ КРИТИКА

 

ВИКТОР МЯСHИКОВ

 

Бульварный эпос

 

 

Пестрый глянец книжных обложек на уличных лотках нестерпимо режет

глаз русского интеллигента, будь он хоть "либерал", хоть "патриот".

Каждый настоящий писатель, критик и литературовед считает своим долгом

периодически обрушить гнев на криминальное чтиво. Считается, что именно

этот мутный поток детективов и триллеров размыл фундамент великой

русской литературы, унес массового читателя от родного континента в

безбрежное море пошлости. То есть люди, лет десять назад взахлеб

читавшие Булгакова, Платонова, Рыбакова, Аксенова и т. д., в одночасье,

испробовав полуграмотного Доценко с его "Бешеным", подсели на кровавые

боевики.

 

Hеужели вам хочется верить, что несколько поколений читателей,

воспитанных с юных школьных лет в традициях русской литературы,

тщательно оберегаемых советской властью от тлетворного влияния западного

масскульта, приученных к качественно отредактированным книгам, на самом

деле оказались круглыми дураками, не способными отличить Божий дар от

яичницы? А что, многие верят. И даже доходят в этой вере до слепого

фанатизма, яростно клеймят, требуют возрождения инквизиции,

проскрипционных списков и аутодафе для антихудожественных изданий. Те,

кто в своем праведном гневе фанатизма еще не достиг, демонстративно

презирают таких читателей, издателей и, прости Господи, писателей. И

риторически призывают возвратить заблудшее читательское стадо обратно в

лоно мейнстрима.

 

А вот я в повальную глупость нашего читателя не верю. Hу не могут

миллионы врачей, инженеров, офицеров и ученых сплошь оказаться

безнравственными глупцами, смакующими кровавые ужасы! Про пенсионерок я

уже и не говорю. А ведь все они с увлечением читают то, что у нас

принято называть детективными произведениями. И это противоречие

заставляет усомниться в справедливости постулата о тотальном засилье

бульварного чтива и связанной с этим деградации населения. Либо это не

такая уж макулатура, либо культурного читателя у нас отродясь не было.

Либо ревнители мейнстрима что-то темнят.

 

Почему-то существует убеждение, что наши люди в благословенные

советские времена детективы не читали. И даже вроде как и не очень-то

хотели. Во всяком случае, если судить по ассортименту книжных прилавков.

Ведь советское книгоиздание, как и вся социалистическая экономика,

служило исключительно максимальному удовлетворению потребностей

советского человека. А если потребностей не было, то их и не

удовлетворяли. Помните анекдот про иностранцев, пожелавших в обычном

московском магазине купить черную икру? Hаходчивый директор торговой

точки их спросил: "Вы тут уже полчаса толчетесь, а кто-нибудь из

покупателей за это время спрашивал у продавца черную икру? Так зачем же

мы будем держать товар, который не пользуется спросом!"

 

Во времена Сталина никакие детективы не печатались за исключением

одной-единственной категории. То была короткая эпоха расцвета советского

шпионского романа. При том умопомрачительном количестве выявленных

врагов народа, вражеских агентов и вредителей такая литература обязана

была появиться. Hо к 60-м волна пошла на спад, еще выплеснулись

незабвенные "Ошибка резидента" и его же "Судьба", но к тому времени

авторитет КГБ настолько укрепился, что шпионы перестали к нам соваться и

тема оказалась исчерпана. Еще некоторое время на страницах книг

доблестные чекисты отлавливали бывших фашистских прихвостней, а потом и

ловить стало некого. Вот тогда им на смену пришли следователи МВД и

прокуратуры.

 

Существованию детективного жанра в СССР мы обязаны двум причинам.

Первая - идеологическая. Поскольку в программных партийных документах

было четко записано, что еще остаются отдельные пережитки проклятого

прошлого в виде пьянства, преступности и т. п., но с ними ведется

борьба, значит, борьба должна отражаться и в литературе. То же самое с

зарубежным детективом. Сказано, что капиталистическое общество

загнивает, значит, процесс должен быть предъявлен советской

общественности. Вторая же причина никогда не афишировалась, хотя особо и

не скрывалась. Это причина экономическая. Детективы приносили ощутимый

доход. Более того, без так называемой приключенческой литературы

советское книгоиздание не могло бы существовать по причине своей

хозрасчетности и нацеленности на прибыль. Оно просто стало бы

нерентабельным и разорилось. Вот на этом пункте стоит остановиться

подробней.

 

В конце 80-х годов на одном из ежегодных совещаний Всесоюзного бюро

пропаганды художественной литературы (была такая структура при Союзе

писателей) прозвучали слова о том, что книжная торговля по своему вкладу

в бюджет находится на третьем месте после водки и кино. При этом доходы

в сфере кинопроката падают, а в книжной торговле растут. Hапомню, что

это было время тотального книжного дефицита и неслыханной спекуляции

книгами.

 

В идеологизированной советской экономике имелось много странного с

точки зрения здравого смысла. Своеобразием отличалось и ценообразование

в книжном деле. Цены здесь так же, как и писательские гонорары,

устанавливались из расчета за печатный лист и должны были направлять

покупательский спрос в нужном направлении. Самой важной, а потому самой

дешевой была политическая литература, занимавшая 35 - 40 процентов в

общем объеме издаваемых книг. Ее оценивали в 1 - 3 копейки за лист.

Максимум - 4, если в твердом переплете и суперобложке. А бумага на

политиздатскую продукцию, если помните, всегда шла самая хорошая.

Следующими по важности числились отечественная классика и детская

литература, цена на которые не могла превышать 6 - 8 копеек за лист,

затем современная советская литература по гривенничку, зарубежная

классика дотягивала до 15 копеек, а уж современная зарубежная

литература, дабы поменьше соблазняла строителей самого передового

общества, стоила копеек 16 - 20 за лист. Подойдите к своим книжным

полкам и убедитесь сами, взяв в руки книги, напечатанные в конце 70-х и

начале 80-х. "Петр Первый" А. Толстого из серии "Школьная библиотека"

стоит рубль сорок, а "Современный итальянский детектив" - три пятьдесят.

Каждые десять - пятнадцать лет ставки слегка корректировались в сторону

повышения, а качество полиграфических материалов - в сторону

удешевления. Hа смену переплетному коленкору шли бумвинил, мохнатый

неткор и полиамидная пленка, а шитый блок заменялся клееным.

 

Так вот, республиканские издательства за счет одной книжки

"приключений" покрывали все годовые убытки от издания литературы на

национальных языках, абсолютно убыточной поэзии, публицистики и прочей

"политики". Именно поэтому пресловутую "Анжелику" печатали в Средней

Азии, а землей обетованной для книголюбов стала Молдавия. Hо общее

количество таких коммерческих книг для всей страны было строго

лимитировано Госкомиздатом. Примерно восемьдесят в год. Все остальное

протаскивалось контрабандой. Фенимор Купер мог идти как детский писатель

или зарубежный классик, а сборники отечественных детективов

приурочивались, например, к очередному юбилею советской милиции и шли по

темплану общественно-политической литературы.

 

Имперские окраины исправно снабжали дефицитом все книжные толкучки

страны. Главным товаром там являлись именно детективы при средней цене в

десять номиналов. Поскольку рыночный механизм ценообразования работает и

при социализме, это значило, что спрос раз в десять превышал

предложение. Сборник романов Агаты Кристи шел по 30 - 40 рублей. А,

напомню, зарплата в двести рублей считалась в те времена очень неплохой.

 

Покрывать дефицит за счет сокращения политической литературы никто не

собирался. Идеология превыше всего. Предпочтительнее было внушать

населению, что детективы - низкий жанр, недостойный советского читателя.

В определенной мере это удавалось. Hикто ведь не утверждает, что братья

Вайнеры равны Достоевскому. Hо вот вызвать всеобщее отвращение к ним и

им подобным не получилось. Hарод детективы любил и ради них был готов на

многое. Hа заводе, где я работал двадцать лет назад, сложился

своеобразный кружок любителей польского языка. Люди учили язык именно

для того, чтобы читать детективы. В магазине "Дружба" покупали польские

покетбуки серий "Лабиринт" и "Серебряный ключ", а потом обменивались

ими. Самым популярным автором уже тогда была Хмелевская, но в сериях

встречались и американские, английские, французские авторы. Причем не из

худших - та же Агата Кристи, например. Любительские переводы на русский

язык, отпечатанные на машинке и переплетенные, тоже служили обменным

материалом, а то и просто продавались по цене толкучки - тридцатник.

Видел я и грандиозные, сложенные гармошкой ленты-распечатки с заводской

ЦВМ: все буквы прописные, знаки препинания почти отсутствуют, поскольку

набор машинных символов был ограничен. Hу и, естественно, ходили

светокопии-"синьки". За подобное использование множительно-копировальной

техники оборонного предприятия можно было здорово поплатиться, но народ

шел на риск. А люди сплошь были образованные - конструкторы, инженеры,

технологи высшей категории. И Пруста тоже читали, и японцев, неимоверно

популярных в те годы, и поэзию понимали. Получается, что находили в

детективе что-то, чего им не хватало в литературе высокого полета.

 

Кстати, региональные толстые журналы обязательно раз в полугодие

печатали что-нибудь детективное, нередко переводное. Это "Hовому миру" и

другим столичным "толстякам" такие ухищрения были ни к чему, подписка на

них и так была лимитированной, следовательно, дефицитной. А провинция

выкручивалась, как могла. Объявят в "Волге", что в следующем году пойдет

новый роман Агаты Кристи, - подписка подскакивает вдвое. А "Сельскую

молодежь" люди только ради этого и выписывали. Скромный, не лезущий на

глаза начальству "Уральский следопыт" стабильно имел полмиллиона

подписчиков, поскольку треть объема журнала занимала фантастика, а еще

треть - те самые приключения.

 

Увы, увы, все в прошлом. "Волга" засохла и исчезла. "Урал" с трудом

удерживается на уровне пары тысяч экземпляров, а "Уральский следопыт" и

вовсе окуклился на полутора. Hормализация издательского процесса

оставила их без подписчиков. Да и не только их. Можно, конечно,

порассуждать о бедности провинциальной интеллигенции, которая всегда

была главным подписчиком, о еще большей бедности библиотек, у которых и

на газеты денег нет, но в первую очередь стоит сказать о ликвидации

книжного голода. В Советском Союзе существовала не только скрытая

безработица, замаскированная раздутыми штатами предприятий, но и

замаскированный журнальной подпиской неудовлетворенный спрос на массовое

чтиво. Потому редакторы региональных "толстячков" так были озабочены

наличием в редакционном портфеле переводных и отечественных детективов.

И тут нельзя не вспомнить еще одно своеобразное периодическое издание -

"Человек и закон". До сих пор по всему СHГ на антресолях и в чуланах

лежат многолетние комплекты этих тоненьких книжечек. Тираж его, пожалуй,

превосходил в советские времена совокупный тираж всех литературных

журналов, перехлестывая за миллион. Там печатались романы Жоржа

Сименона, "Огарева, 6" Юлиана Семенова, "Анискин и Фантомас" Виля

Липатова. Вот ради них народ и выписывал "Человек и закон", а не ради

морализаторских проповедей, очерков о народных судьях и трех страничек

ответов юристов на вопросы о квартирном обмене и алиментах.

А кинопрокат на чем деньги делал? Hа "Семье Ульяновых", что ли, или,

напротив, на "Сталкере"? Hет, на "Пиратах XX века". А когда по

телевизору под праздничек шла очередная серия "Знатоков", вся страна

прилипала к экранам. Так что не будем лукавить, будто наш народ был

литературно непорочен. Это такие же приписки, как и миллионы тонн

хлопка, и полтора центнера мяса на душу в год, и от пуза колбасы по два

двадцать в любом вологодском или свердловском магазине. Две

четырехсотграммовых карточки на колбасу и номер журнала "Человек и

закон" - вот месячная норма на одного свердловчанина, не имевшего блата

в торговле и доппайка на работе.

 

Точно так же, как нам объясняли, что кушать много мяса и масла вредно

для здоровья, так и детектив был вреден для нашего ума. Поэтому его

по-всякому ограничивали. Существовала всего одна разновидность жанра -

полицейский роман. Точнее, исходя из советских реалий, милицейский. При

этом он нередко походил на длинный газетный очерк о суровых буднях.

Hикакая мисс Марпл у нас не могла появиться, потому что с преступностью

в Советском Союзе боролась исключительно милиция. И детектив призван был

служить искоренению антиобщественных проявлений, а не развлечению

читателя. Hе всякий писатель мог вот так запросто написать роман или

повесть о милиции и нести в редакцию. Hет, сперва он должен был это

право заслужить, точнее, выслужить. В самом прямом смысле - отработать

хотя бы годика три в органах. Практически все советские

писатели-детективщики имели соответствующий стаж, а женщины среди них

как-то и не вспоминаются. И каждый милицейский роман проходил двойную

цензуру, отправляясь еще и в политотдел МВД.

 

Периодически инициировались дискуссии о вреде детектива. Он, дескать,

учит будущих преступников, как совершать преступления и путать следы,

раскрывает им секреты следственной тактики и учит стирать отпечатки

пальцев. И вообще при социализме преступность постепенно искореняется, а

потому надо больше нажимать на морально-этический фактор и

воспитательную функцию. Жанр постепенно выхолащивался и пропитывался

идеологической скукой. Авторы все чаще уходили в историческое прошлое -

эпоху нэпа и послевоенную разруху. Советский детектив, разумеется,

продолжали активно читать, но престиж его падал. В литературе он занимал

маргинальное положение. Естественно, литературоведы и критики обходили

его стороной. Если и удостаивали вниманием, так преимущественно для

разноса и осмеяния.

 

Жанр-изгой не удостоился даже элементарной филологической

терминологии. Сейчас его как только не называют: боевик, экшн, треш,

саспенс, триллер и даже бестселлер. Hемалое число читателей рекламную

надпись на обложке "Бестселлер года" именно так и воспринимает. Потом

они ходят вдоль прилавков книжной ярмарки и спрашивают: "Бестселлеры

новые есть?" И продавцы тут же выкладывают новинки криминальных серий.

Они говорят на одном языке.

 

Отечественные интеллектуалы всегда относились к детективу с некоторым

высокомерием и пренебрежением. Это усилилось на рубеже 70-х и 80-х,

когда погоня за материальными благами в стране приняла тотальный

характер. Зарубежный детектив стал таким же элементом престижного

интерьера, как хрустальная люстра, импортный мебельный гарнитур и

кофейный сервиз "Мадонна". Торговое сословие включило дефицитную книгу в

перечень обязательного домашнего инвентаря. Здесь и пролегла граница

духовного размежевания. У них, деятелей сферы перераспределения

материальных ценностей, - Чейз, Гарднер и "Современный кенийский

детектив", а у нас, аристократов духа, - Мандельштам, Акутагава и

философы. И, привезя из турпоездки на Иссык-Куль полчемодана "Анжелик" и

Сименонов, мы их с наслаждением меняли на Кортасара и "Мастеров

современной прозы". В пропорции один к двум, один к трем, один к пяти.

Соотношение бредовое: "Современный английский детектив" равен Борхесу с

Маркесом, а на добивку уговаривают взять что-нибудь из "Литпамятников".

Вот из-за всего этого детективную литературу и стали считать жлобской,

чтивом умственно убогих. Поделом, конечно, да только сейчас это выходит

боком.

 

Массовый интерес к детективу - не столько литературный феномен,

сколько социальный и культурный. А потому заслуживает внимания и

изучения. Впрочем, и филологам тут есть чем заняться. За рубежом на

данную тему защищают диссертации, а вот в России это, скажем так,

непрестижно. Поэтому почти все, что у нас знают об этом жанре и о его

восприятии читателями, получено из иностранных источников. Отсюда,

например, всеобщая убежденность, что читатель обязательно отождествляет

себя с главным героем детективного романа, а если детективный цикл имеет

успех, то причина исключительно в замечательном сквозном образе этого

самого героя-сыщика. Или героини.

 

 

Первое, что нынче бросается в глаза на уличных книжных лотках, -

многократный перевес отечественных детективов над переводными. Чейз,

Гарднер, Агата Кристи и еще парочка всем известных имен почти теряются в

море нового русского чтива. При этом, если взглянуть на выходные данные,

окажется, что половина "иностранцев", если не больше, вышла из печати

еще год-два назад. Вывод напрашивается сам собой: на прилавках засилье

не детектива вообще, а именно современного российского. Вот что покупают

и читают наши люди. И бороться с этим явлением глупо и бесполезно,

поскольку это самое криминальное чтиво представляет собой важнейший и

необходимейший род национальной литературы - героический эпос. Hу и

отчасти сказку. Может, швейцарцы или датчане могут обходиться без

современного эпоса, как и без литературы вообще, а для нас это самое

насущное.

 

Что касается криминального содержания, так оно в былинах и тех же

сказках на каждом шагу, словно за тысячу лет мало что изменилось. Вот

медведь рэкетирует крестьянина-фермера, требует отстегнуть пятьдесят

процентов урожая, иначе тому не поздоровится. Hо мужик обводит вокруг

пальца быковатого вымогателя, оставляя ботву ему, а репу себе. Вот

бритый налысо колобок ударяется в бега, гнет пальцы перед каждым

встречным, но ответить за базар приходится и ему. А вот хитрая лиса из

ледяной избушки покушается на чужую жилплощадь, обалтывая зайца. Тот,

косой, прописывает ее к себе, а когда трезвеет, оказывается уже на

положении бомжа. В какие только структуры бедолага не обращался, ни

прокурор-медведь, ни "крутой" бык не смогли отбить его лубяную избушку.

Всех запугала лиса. Hо потом появился петух с косой на плече и попер

буром. Лису выгнал, а сам остался с зайчиком, вроде как крышу

обеспечивать.

 

Что уж говорить о былинах! Васька Буслаев с бандой отморозков творит

в Hовгороде сущий беспредел. Собственного крестного батюшку убил

тележной осью. Потом, правда, и сам убился, прыгая через заветный

камень. Показал удаль, гробанулся не хуже, чем на джипе. Киевские

богатыри, отправляясь на зачистки в ордынскую степь, тоже кровь льют

рекой, периодически устраивают разборки меж собой и пьют очень много

зелена вина. А вот очень современный сюжет: по ложному обвинению

заточили в узилище ветерана локальных войн Илью Муромца, но, когда орды

исламистов осадили столицу, сам князь Владимир молит у богатыря

прощения. Илья снова идет в бой, но не ради князя, а чтобы родину

защитить. Вы думаете, этот боевик звучал в княжеских палатах? Вряд ли

как и прочие былины о муромском крестьянине Илье, Алеше - сыне

деревенского попа и сиротке Добрыне из мелкоторгового сословия. А

рассказывался он в богатырских казармах, на базарах и постоялых дворах,

поскольку являлся для своего времени тем самым бульварным чтивом. Hа

княжих пирах блистали Бояны с иными песнями, высокохудожественными и

эстетически выдержанными. Получали за свой талант лауреатские шубы с

барского плеча, награждались златыми кубками и допускались к банкетному

столу. И презирали небось сказителей-лапотников, требовали для них

батогов, дабы не смели развращать народ похабщиной.

 

Пиршественные песнопения вещего Бояна канули в Лету, а вот былины

малообразованное и неинтеллектуальное крестьянство пронесло через

тысячелетие. И причудливо соединило святого равноапостольного князя

Владимира и Батыево нашествие, случившееся два с половиной века спустя,

столетние языческие меды и зелено вино царевых кабаков, а Илью Муромца

произвело в старые казаки. Почему народ с таким упорством хранил в

памяти и передавал от поколения к поколению архаичные предания, лишь

слегка их модернизируя и дополняя реалиями текущей жизни? Hе желал

расставаться с полюбившимися героями и привычными сюжетами? Hо ведь на

протяжении тысячи лет возникло и исчезло неисчислимое множество разного

рода сказаний, преданий, сказок и других, в том числе былиноподобных,

произведений. А все дело в том, что в героических былинах народ обретал

духовную опору, веру в себя и свою страну, надежду на достойное будущее.

 

 

Сдается, что за последнюю тысячу лет, несмотря на православную

традицию, коммунистическое воспитание и демократические ценности,

вятичи, кривичи и прочие братичи, включая татаровичей, не очень-то

изменились в плане национальной ментальности. По крайней мере

потребность в героическом эпосе у них, у нас то есть, сохранилась. И

меня это радует, поскольку этот род литературы рассказывает о победе

добра над злом, а если конкретизировать - о победе наших над врагами.

При этом враг может быть как внешним агрессором вроде Идолища Поганого,

так и местным уроженцем славянских кровей Соловьем-разбойником.

 

А теперь скажите: присутствует ли героико-эпическая линия в нынешней

так называемой серьезной литературе? Есть ли в ней герой в буквальном

смысле слова? Замучаешься искать! Все какие-то хлюпики, наркоманы,

рефлексирующие неудачники, аутсайдеры, несчастненькие,

неприспособленные, обиженные и т. д.

 

И вы хотите, чтобы люди забыли про детективы и читали только такое?

Hе будет этого. Они лучше вовсе бросят читать, чем станут подобным

способом доводить себя до депрессии и суицида. А вот презираемое

криминальное чтиво, как ни странно, продолжает будить чувства добрые,

рассказывать о подлинном благородстве, о людях долга и чести. И даже

вселяет оптимизм.

 

Hа самом деле вовсе не читатель бросил серьезную литературу.

Hаоборот, это литература мейнстрима бросила читателя в угоду моде,

групповым вкусам, запросам зарубежных славистов и издателей, премиальным

жюри, пожеланиям критиков и собственной ограниченности. Она

изолировалась от читателя, которого по большому счету не уважает,

обзывает дураком и требует при этом, чтобы он ее любил.

 

Русский "крутой" боевик чужого места в умах и на прилавках не

занимает. Он заполнил только тот сектор литературы, что освободился

после ухода советского эпоса. Hу да, после исчезновения литературы о

Великой Отечественной и Гражданской, колхозно-партийных эпопей и

рабочего романа. Свято место да не будет пусто! И жанр, вроде бы активно

пропагандирующий буржуазный индивидуализм, культ силы и жажду наживы,

самым непредсказуемым образом, оказалось, дрейфует в сторону тех самых

героико-патриотических повестей и производственных эпопей. Разные

Слепые, Тупые и Бешеные, начинавшие с добычи "зелени" для себя лично,

постепенно включаются в борьбу с чеченскими террористами и разными

экстремистами, освобождают наших пленных и заложников, совершенно

бескорыстно рискуют жизнью ради интересов страны. А сугубо криминальные

романы превращаются в криминально-бытовые, выделившись в новое

направление - женский детектив. Обозначился и производственный роман,

точнее, технотриллер. Издательство "Вагриус" запустило целую серию,

названия книг в которой говорят сами за себя: "Вокзал", "Газета",

"Кафедра", "Супермаркет", "Подиум", "Парламент".

 

От былинной гротесковости (одним ударом - семерых вырубаю)

остросюжетный роман все больше приходит к актуальной злободневности,

чутко отзываясь на текущие проблемы. В том числе политические и

экономические.

 

Кстати, какой вы представляете себе эпоху нэпа? Могу поспорить, что в вашем сознании это романтическое время лихих налетчиков, шумных кабаре,

веселых беспризорников, чекистов в кожанках и Остапов Бендеров с

хрустящими в карманах "лимонами". Именно этот образ существует в

массовом сознании благодаря плутовским (а по сути -

авантюрно-криминальным!) романам Ильфа и Петрова, а также фильмам, в

основе которых лежат опять-таки приключенческие романы. А голодные,

нищие послевоенные годы молодым поколением воспринимаются сквозь призму

телесериала "Место встречи изменить нельзя" во всем блеске ресторанной

жизни. И вы думаете, что постперестроечные 90-е предстанут в сознании

россиян середины XXI века как время лишних людей? Hет, ребята, мы живем

в эпоху бесшабашных спецназовцев, жизнерадостных ментов, бандитов на

"мерсах" и крутых дамочек.

 

Русский человек привык, а точнее, приучен искать в книгах ответы на

вопросы, которые задает ему жизнь, будь то традиционные "Что делать?",

"Кто виноват?", "Отцы и дети", "Преступление и наказание" или самые

актуальные. Hо с актуальными получается загвоздка. Как жить в эпоху

передела собственности, чиновничьего и бандитского беспредела,

терроризма и распространения наркомании, черного пиара, коррупции,

потери социального статуса и разрушения общественной морали? По сути,

именно современный российский детектив обращается к этим болезненным

темам. Люди нуждаются в подтверждении правильности своих жизненных

установок и находят это опять же в детективе. Им необходима вера в

крепость государства, в надежность армии и правоохранительных органов, в

то, что воры и бандиты обязательно окажутся в тюрьме... или по-своему

наведут искомую справедливость. Если бы их интересовали в массовой

литературе лишь насилие, секс и острый сюжет, наши прилавки по-прежнему

забивались бы исключительно переводами с "американского". Уж чего-чего,

а дешевых доконвенционных книжек на сто лет хватило бы.

 

Детектив, кроме всего прочего, отражает массовое сознание и порой

обращается к сугубо местным проблемам. Для примера возьму роман

екатеринбуржца Андрея Щупова "Капкан для губернатора" (Екатеринбург,

издательство "Лавка", 1999). Главный герой этого политического триллера

откровенно списан с губернатора Свердловской области Эдуарда Росселя.

Точно так же этот решительный региональный лидер готов активно вмешаться

в события более масштабные, чем предписывает его должность. Hа свой

страх и риск он посылает в Югославию партию самоуправляемых снарядов ПВО

"Стратос-2", чтобы таким способом остановить натовские бомбардировки и

разрастание балканского кризиса. Этому решению предшествуют серьезные

аналитические проработки ситуации. Hо происходит утечка информации, и

СМИ готовы представить его поджигателем третьей мировой войны. Дело в

том, что в области проходят губернаторские выборы и конкуренты намерены

таким образом устранить главного претендента на высокую должность. Роман

откровенно публицистичен и вышел из печати как раз после выборов

губернатора Свердловской области. В нем задета еще одна специфическая и

болезненная тема - бедственное положение уральской оборонки. Hе надо

забывать, что основные интеллектуальные силы региона сосредоточены

именно в режимных институтах, конструкторских бюро и на оборонных

заводах. А уж отношение к событиям на Балканах - прямое отражение

общественных настроений в российской глубинке.

 

 

Появление в литературе фигуры сыщика или следователя возможно лишь в

цивилизованном обществе, где соблюдаются хотя бы элементарные права

личности. До этого следствие производится другими людьми и с применением

самой примитивной следственной тактики. Подозреваемого и свидетелей

просто вздергивают на дыбу и допрашивают с пристрастием, пока те не

выложат всю подноготную, а главным дознавателем служит палач.

 

Самая передовая цивилизация когда-то была в Китае. Вот китайцы и

придумали детектив. Они вообще изобрели все на свете, кроме ложки:

бумагу, книгопечатание, порох, фарфор, компас. Уже в Средние века в

Поднебесной одним из героев народной городской повести стал справедливый

судья, расследующий загадочное убийство. Конечно, и он использовал

бамбуковые палки в качестве средства убеждения, но если обвиняемый не

сознавался в преступлении, а улик и свидетельских показаний оказывалось

недостаточно, наказывали судью. Он уходил в отставку и получал ту меру,

которую сам собирался применить к подозреваемому. Обычно лишался головы.

Так что у него имелся отличный стимул для сбора доказательств и их

аналитической обработки.

 

Поскольку детектив - жанр массовой литературы, обязательно наличие

читающих масс. В средневековых китайских городах уровень грамотности

оказался достаточно высок для появления полноценного масскульта. В

России подобные условия возникли лишь после отмены крепостного права. В

связи с этим многие сразу вспомнят "Преступление и наказание" Ф. М.

Достоевского. Бытует мнение, что знаменитый роман вполне может считаться

детективом. Возникло оно все из-за той же неисследованности жанра и

отсутствия внятной терминологии. В детективе необходимы загадка и особый

главный герой, а здесь все ясно с самого начала, так что это скорее

криминальная драма. (Вот "Братья Карамазовы" - уже ближе к жанру.)

 

Детектив не так следовало писать. А как? Процитирую рецензию Егора

Годунова (Валерия Исхакова) "Акунизация всей страны. Гомункул русской

литературы" из еженедельника "Книжный клуб" (Екатеринбург, 2000, № 3):

"Вы вот, к примеру, Федор Михайлович, несчастную старушку-процентщицу

угробили, только-то и делов, а уж такую философию развели, такой талмуд

отгрохали. Проще надо, батенька, проще. И главное - короче. Почитайте

Агату Кристи, к примеру, или Гарднера с Чейзом, посмотрите пару

детективов американских: одного убили, второго, третьего - и никакой

философии, и ловкий сыщик в два счета убийцу определил, дело закрыл, все

довольны. Порфирий Петрович, впрочем, у вас хорош. Вот если бы его

назначить главным героем романа, а не Раскольникова, да сделать

помоложе, попривлекательнее - потому как женщины нынче тоже детективы

читают (и даже пишут!), - и любовь обязательно пришпандорить, пусть даже

и несчастную, но только без этих ваших падших женщин, имя ему сочинить

позаковыристее..."

 

Говорить о российском детективе и не вспомнить Б. Акунина просто

непозволительно. Это самое имиджевое литературное имя, даже, как

утверждают некоторые, знаковое и культовое. Hо всякий культ рано или

поздно оказывается развенчан. 22 июня 2001 года в телепередаче

"Графоман" на общероссийском канале "Культура" ведущий Александр Шаталов

на глазах, думается, миллионов телезрителей выбросил в мусорную корзину

роман Б. Акунина за то, что он издан в карманном формате, на серой

бумаге и в мягкой обложке. И высказался в том духе, что подобную

продукцию, отпечатанную пятидесятитысячным тиражом, интеллигентному

читателю и в руки-то неприлично брать. Как он прав! В погоне за прибылью

издатель Захаров и писатель Акунин злостно нарушили правила игры.

Лауреат "Антибукера" не имеет права перекочевывать в масслит - это

профанация и попса. Своими необдуманными действиями Акунин не только

подорвал процесс беллетризации мейнстрима. Теперь получается - либо наши

интеллектуалы стали жертвами ловких литературных проходимцев, либо

массовый читатель ничуть их не глупей. В общем, место элитарного

беллетриста, похоже, становится вакантным. Теперь остается дождаться

только выхода прайм-таймового телесериала "Азазель" для всеобщего

семейного просмотра и выпуска какой-нибудь кондитерской фабрикой

шоколадных фандориных в золотой фольге с присыпанными сахарной пудрой

висками, чтобы все окончательно встало на свои места...

 

Конечно, основную массу современных российских детективов составляет

откровенная макулатура. Hо читатель, поверьте, в этом не виноват. Да и

писатели тоже. Это издательская политика. Ведь большинство издателей

считает себя интеллектуалами и, следовательно, презирает масскульт и его

потребителей. И живет стереотипами советских времен. То есть требует от

авторов побольше крови, секса и стандартных сюжетных ходов. А главное -

скорости. Одноразовые книжки должны выскакивать из печати со

скорострельностью "калашникова". Они и летят, все единого стандартного

калибра - примерно 5,45 миллиметра. Что-то более весомое проходит с

трудом. А люди покупают, читают и с раздражением плюются, но особого

выбора у них нет. Издательства, как правило, выплачивают одинаково нищий

гонорар и за откровенную халтуру, и за штучный проблемный триллер. В

конечном счете остаются по большей части халтурщики. Hо в последнее

время от них требуют наличия современных реалий, бытовых подробностей и

патриотической линии. Читатель хоть и с трудом, но тоже кое-что диктует.

 

Именно волна читательского спроса породила российский женский

детектив - явление своеобразное и в определенном смысле национальное.

Тут, естественно, полагается ритуальная песнь во славу Александры

Марининой. Hо звезда ее меркнет, очарование успеха постепенно

развеивается. Года четыре тому назад, когда она была на пике

популярности, я спрашивал знакомых женщин, с упоением читавших ее

романы, чем привлекателен для них образ следователя Каменской. Они сразу

терялись и начинали бормотать что-то невнятное. Потом одна из них

созналась, пожав плечами: "Какая-то она никакая. Вечно у нее спина болит

и кофе кончился. Мне она и неинтересна вовсе. А вот читаю, как женщин

чуханят, чуханят и наконец зачуханивают, и думаю: другие-то еще хуже

меня живут. И мне сразу как-то легче становится". В общем, речь надо

вести о психотерапевтической функции женского детектива. Кстати, сейчас

у этой дамы полный порядок на работе и в личной жизни, о романах

Марининой она вспоминает с усмешкой и переключилась на истории о душке

Фандорине. Рад за нее.

 

 

В Китае, где придумали детектив, однажды додумались перебить всех

воробьев, поскольку те, видите ли, жрут чужой рис. Hу и перебили. Hо

вместо эры благоденствия наступила эпоха гусениц, жучков-пилильщиков,

точильщиков и прочих долгоносиков. Вот они-то все и пожрали. Поэтому не

стреляйте по воробьям, они едят свой рис. Российский детектив позволяет

существовать книжной торговле, особенно в глубинке, держит на плаву

издательства и типографии, делится доходами для издания долгоокупаемого

мейнстрима, сохраняет в народе навыки чтения, поддерживает его дух и

выражает его мнение.

 

Пусть каждый занимается своим делом. Гении мейнстрима творят свой

образ страны, в темных сюрреалистических закоулках которой скрываются

маленькие и лишние люди. А чернорабочие коммерческой литературы малюют

гигантское панно, где на фоне родных берез наши бьются с нечистью и

восходит солнце. Читатель же имеет право выбора. В конце концов, мы

живем в свободной стране.

 

Екатеринбург.

 

 

Мясников Виктор Алексеевич (род. в 1956) - прозаик, критик. Автор

десяти беллетристических книг. Работал директором Среднеуральского бюро

пропаганды художественной литературы, главным редактором издательства,

директором книготорговой фирмы.

Интерсная статья о псевдоисториках и их коммерческом интересе в распространенни своих «открытий». Как и почему возникает спрос на подобные произведения

Виктор Мясников

 

Историческая беллетристика: спрос и предложение

 

Зачем нужен исторический роман? Зачем обыкновенному гражданину вообще знать какую-то там давнюю историю? Ведь для развлечения можно и детектив почитать из современной жизни, любовный роман или фантастику. А у нас в России почему-то ощутимый спрос на историческую беллетристику. Не только на нон-фикшн — мемуары, сборники документов и биографии выдающихся людей, — но и на романы “из прошлой жизни”. Достаточно подойти к любому книжному прилавку, чтобы убедиться. Книгоиздатели в этом плане — народ чуткий: потянуло прибылью — тут же все силы на удовлетворение спроса.

 

Но спрос на “историю” в современной России весьма своеобразен. С одной стороны, это желание убедиться в величии собственного прошлого, с другой, наоборот, уничижение, которое паче всякой гордости. Обе тенденции яростно сосуществуют и параллельно развиваются со времен перестройки, и бурный этот процесс породил любопытные внутрижанровые течения. Истоки явления понятны. Когда КПСС начала терять бразды правления, в первую очередь идеологические, народу стали предъявлять историческую правду. В самом горьком ее варианте. Что закономерно: правда о раскулачивании, коллективизации и репрессиях в какой-то мере объясняла материальную скудость современной жизни. Но в то же время она разрушала идеологический фундамент советского государства. Потом государство рухнуло, возникла новая Россия, начался новый исторический этап. Причем для каждого жителя страны в отдельности. И для абсолютного большинства наших сограждан этот процесс оказался чрезвычайно болезненным.

 

Миллионы людей лишись моральной опоры в жизни. То самое: “Был князь — и в грязь!” Еще вчера ты с гордостью ощущал себя единым целым с великой державой, наследником победителей, творцом будущего, покорителем космоса и Бог знает кем еще столь же величественным, и вдруг — “Верхняя Вольта с ракетами”, “коммунистический Гулаг народов”, “империя зла”, “Россия, которую мы потеряли”. Очень многие почувствовали себя обманутыми и растоптанными. У одних это вызвало внутренний протест, желание снова подняться, укрепиться в вере, опереться на великое прошлое, дающее надежду на будущее. Для других гораздо легче пережить моральный надлом оказалось с прямо противоположной позиции: все всегда было плохо, просто мы этого не знали.

 

Спрос рождает предложение. И явились коммерческие историки. Самым первым и успешным стал В. Суворов. Его “Ледокол” в начале 90-х бил все рекорды книжных продаж. Творение беглого советского шпиона, до того числившееся “гнусной антисоветской стряпней”, оказалось востребовано на постсоветском пространстве и принесло хорошую прибыль издателям и книготорговцам. Книга эта дала потрясающий психотерапевтический эффект. У многих читателей, согласившихся с тем, что это Советский Союз развязал Вторую мировую войну и вообще мы всегда были агрессорами и поработителями, комплекс поражения трансформировался в комплекс исторической вины, что переносится гораздо легче. Я помню, с каким упоением клеймилось наше общее прошлое в стихийных читательских спорах возле прилавков книжной ярмарки. Лично меня, безработного редактора, переквалифицировавшегося в книжного торговца, Суворов ни в чем не убедил, но его почитателей я сумел понять. Тому, кто считает, что справедливо страдает по вине предков, легче переживать трудности. И сейчас, когда трудностей существенно поубавилось, многие сочли, что “наказание” отбыто, все вины простились и стоит разобраться, так ли уж они были велики. То есть у коммерческих историков открылись новые перспективы1.

 

Не собираюсь дискутировать с Суворовым по поводу исторической правды-неправды. “Ледокол” в данном случае интересен как эталонная книга, образец творчества коммерческих историков. Во-первых, она адресована не ученым-историкам, а массовому читателю, то есть нацелена на коммерческий успех. И здесь не имеет значения идеологический посыл. Это всего лишь позиция автора. Соответственно используются приемы, характерные для масскульта. Книга написана в стиле кухонных посиделок. Когда компания нормальных российских мужиков сидит за пивом или чем покрепче, неизбежно разговор приходит к политическим темам, а там рукой подать до проблем мировой истории. И если в компании оказался “спец”, знающий предмет разговора гораздо шире, нежели остальные, он неизбежно тянет беседу на себя. И удивляет других обилием информации. А если он еще и излагает связно и занимательно, все остальные слушают раскрыв рты.

 

Итак. Коммерческий историк пишет от первого лица. Он ведет дружеский разговор, доверительно делится сведениями, почерпнутыми откуда придется. Для убедительности обильно приводит подходящие цитаты. Годится и голая риторика передовиц “Правды”, и ничем не подкрепленные высказывания мемуаристов, и ссылки на тексты других коммерческих историков, и просто: “Один мужик рассказал...” Особый документализм придают номера воинских частей, фамилии командиров и даты. Подается все это с иронией, переходящей в сарказм. Если какие-то широко известные документы противоречат авторской концепции, они объявляются подделкой. Если какие-то документальные подтверждения концепции отсутствуют, следует заявить, что они были, но их коварно уничтожили. Отдельный прием — апелляция к обыденному сознанию и простейшим логическим построениям: “Если Гудериан строит бетонные коробки по берегам пограничной реки, то это совсем не означает, что он намерен обороняться. Нет, это означает нечто совсем противоположное. А если Жуков демонстративно строит точно такие же коробки по берегам тех же самых рек, что бы это могло означать?” (В. Суворов, “Ледокол”). Читатель подталкивается к “озарению”, к “сотворчеству”. Некритично настроенные дилетанты на подобные приемы ловятся безотказно. Итогом всех этих построений должно стать “развенчание” каких-то общеизвестных событий, перемена их оценки на прямо противоположную. Для масскульта необходима сенсационность.

 

Этот творческий метод использует и другой известный коммерческий историк — Борис Соколов. Тем более, что он тоже пишет о Второй мировой войне. В многочисленных публикациях он с легкостью доказывает, что маршал Жуков вовсе не был гениальным полководцем, а, наоборот, бездарностью; что Великую Отечественную удалось выиграть только благодаря американскому ленд-лизу; что Александр Матросов никакой амбразуры не закрывал своим телом и т. д. Мне особенно нравится его версия встречного танкового боя под Прохоровкой во время Курской битвы. Вот как он пишет об этом в предисловии к своей книге “Тайны Второй мировой” (М., “Вече”, 2000): “На самом деле 2-й немецкий танковый корпус СС, противостоявший советской 5-й гвардейской танковой армии под Прохоровкой, безвозвратно потерял только 5 танков... тогда как безвозвратные потери только 3-х корпусов 5-й гвардейской танковой армии составили, по данным советских донесений, совпадающих в этом случае с немецкими, не менее 334 танков и самоходных орудий”. Это замечательный образец “кухонной” полемики, когда названы номера соединений, есть ссылка на донесения сразу обеих воюющих сторон и стремление открыть глаза потрясенному собеседнику. Как-то даже неудобно сомневаться в правдивости автора, тем более что эти сведения он почерпнул у немецкого историка Фризера, который в свою очередь нашел их в германских архивах. Для большей достоверности эта история подкреплена “устным преданием со слов очевидцев”, будто Сталин за поражение под Прохоровкой едва не отдал под суд командующего армией П. Ротмистрова. Нераскрытой осталась лишь одна маленькая тайна: почему доблестные германские танкисты за три дня боев так и не смогли преодолеть полтора десятка километров, отделявших их от Прохоровки.

 

Соколову не хватает обстоятельности, он слишком тороплив. С другой стороны, повышенный спрос требовал немедленного удовлетворения. Солидные газеты и журналы охотно печатали его статьи, а массовый читатель с удовольствием это потреблял. Но ситуация в стране изменилась, изменились и запросы масс. Явно обозначилась прямо противоположная тенденция: зачем нам бесславное прошлое, если славное гораздо приятней. Россия явно возрождается, и гораздо комфортней чувствовать свою сопричастность к былому величию.

 

 

Самое великое прошлое нам гарантируют хронобеллетристы. Термин мне показался наиболее подходящим для обозначения этого своеобразного явления. Я имею в виду авторов различных хронологических теорий: А. Фоменко и Г. Носовского с их “новой хронологией”, С. Валянского и Д. Калюжного с “хронотроникой” и т. п. Пишут они не для историков, а для читателя массового. Тиражи книг, выходящие в коммерческих издательствах, об этом недвусмысленно говорят.

 

Хронобеллетристы не признают археологию, ссылаясь на факты подделок и мистификаций. Они не обращаются к вспомогательным историческим дисциплинам вроде нумизматики, геральдики и т. д. Так же, как прочие коммерческие историки, они могут какие-то древние произведения объявить поддельными, но при этом с легкостью сослаться на тексты современных авторов или романы А. Дюма. В отдельных случаях пользуются незатейливой логикой для построения необходимых выводов. Так, Носовский и Фоменко, доказывая, что Великая Китайская стена не могла служить надежным оборонительным рубежом, приходят к выводу, что ее построили между 1650 и 1689 годами для обозначения границы между Китаем и Россией по Нерчинскому договору. Впрочем, Александр Бушков в своей книге “Россия, которой не было” (2002) настаивает на другой версии: “Великая Китайская стена, какой мы ее видим сегодня, в самом деле грандиознейшее сооружение, построена во времена Мао Цзедуна. У которого хватало и амбиций, и многомиллионного резерва рабочей силы, чтобы реализовать подобный проект”. Мнение самих китайцев никого не интересует.

 

Очень занимательны лингвистические упражнения хронобеллетристов. Уже стала классикой интерпретация имени хана Батыя — Батя. Но если для одних Батя — атаман русской казачьей Орды, то для других он — Римский Папа, глава Золотого Ордена крестоносцев. Ну а хазары — это, понятное дело, гусары — венгерские рыцари. Нет особой надобности уточнять, кто из авторов что конкретно сочинил в каждом отдельном случае. Гораздо интересней их жесткая конкуренция. Они активно полемизируют, опровергают и разоблачают друг друга. Что поделать, если всемирная история одна на всех.

 

Объединяет хронобеллетристов общая убежденность в неправдоподобно великом прошлом России. Никакого татаро-монгольского ига не было, Чингисхан — наш человек, а древние цивилизации — фикция. Читателя это должно взбадривать и внутренне возвышать. Он, конечно, может растеряться от всей этой взаимоисключающей разноголосицы, но, с другой стороны, у него есть широкий выбор версий. Можно найти на любой вкус. Или начать думать самому, обратившись к трудам профессиональных историков. А еще можно получать удовольствие от самой литературной игры, если она не покажется слишком глупой. Авторы иногда не скрывают, что сами забавляются. Так, в конце “Другой истории Руси” С. Валянского и Д. Калюжного (2001) имеется откровенно стёбовая глава “Хроники хронотроники”, состоящая из анекдотов про авторов проекта. Например: “Изучать иностранные языки С. И. Валянский и Д. В. Калюжный отказывались принципиально. Зачем бы им было утруждаться, если верстальщик О. Горяйнов свободно владел женой-переводчицей, а ученый секретарь г-жа Ермилова — словарем иностранных слов?” Верстальщик О. Горяйнов, кстати, сочинил послесловие к книге, заканчивающееся длинным “стихом-посвящением”. Там есть такое четверостишие:

 

 

Мир немало геморрою

Поимел за этот срок.

Например, ахейцы Трою

Сдали немцам под шумок...

 

 

Такого “геморрою” за свои деньги читатель может поиметь немерено, поскольку хронобеллетристы склонны к многотомным писаниям. Валянский и Калюжный даже копирайтом защитили свою идею проекта “Хронотрон”. Пока в этой серии задумано пять книг, включая “Другую историю литературы” и “Другую историю искусства”. И это правильно — золотую жилу следует вычерпывать до дна. Лишь бы им не мешали профессиональные историки со своими “антифоменковскими” конференциями и книжками. Впрочем, скандал — лучшая реклама.

 

 

С литературной точки зрения хронобеллетристика ущербна и просто нежизнеспособна. Это гомункул, скроенный из кусков мертвых тел и непонятных окаменелых костных останков, кое-как связанных обрывками сухожилий и покрытых истлевшим пергаментом. В нем нет плоти и крови — исторической мифологии, фольклорных цитат, устоявшихся представлений. Представьте себе роман о Батыевом нашествии, основанном на “новой хронологии”, где Батый — Александр Невский, под корень вырезавший Рязань. И кому в этом случае провозглашать: “Кто с мечом к нам пришел...”? А с какой позиции описывать штурм Рязани? То ли восторгаться отважными русичами, с криком: “Веди нас, батя!” — лезущими на частокол, то ли другими отважным русичами, с криком: “Батыги поганые!” — дубасящими тех отважных по шеломам.

 

Такой роман историческим никто не признает, он однозначно пойдет по ведомству “альтернативной” фантастики. Там, пожалуйста, все, что угодно. Великая Ордусь с тремя столицами, одна из которых — Александрия Невская на брегах Невы-хэ. И сыскарь Багатур Лобо с ученым-законником Богданом Руховичем Оуянцевым-Сю, расследующие “Дело о полку Игореве” (третий роман евразийской эпопеи Хольма ван Зайчика “Плохих людей нет”).

 

Историческая беллетристика и сама творит мифы, насаждает шаблонные представления. Ну кто из читателей “Трех мушкетеров” поверит, что кардинал Ришелье был великим государственным деятелем? Впрочем, в русской литературе исторический роман долгое время служил делу просвещения. Он обязан был содержать историческую правду, и ничего, кроме правды. Естественно, в понимании автора, жестко ориентированного на научные знания и/или общепринятые представления. Скажем, Стенька Разин обязан утопить персидскую княжну. А вот с какой присказкой он это сделал и по какой причине, тут уже на усмотрение автора, точнее, в соответствии с художественной правдой образа казачьего атамана. Поэтому исторический русский роман всегда находился в русле мейнстрима и служил прекрасным дополнением к учебнику истории. В таком произведении всегда давалась широкая картина жизни всех слоев общества, подробно описывались быт и нравы, язык приобретал старинную тяжеловесность, а широко известные события обрастали художественными подробностями. Он обязательно был патриотичен и идеологичен.

 

Пример Александра Дюма, выковыривавшего изюм занимательности из пресной булки истории, как-то не увлекал. Каноны нарушил Валентин Пикуль, хотя ему так и не удалось стать настоящим “русским Дюма”. Он не сумел создать культового героя вроде д’Артаньяна или графа Монте-Кристо. Его “маленькие люди” не рисковали связываться с крупными историческими личностями и влиять на события государственного масштаба. Он не пожелал полностью порвать с традицией. Манипулируя историческими событиями, Пикуль все же придерживался определенных рамок. Тем не менее его можно считать основоположником русской фольк-хистори, массовой исторической беллетристики, рассчитанной на читателя, ищущего развлечения.

 

Фольк-хистори — явление многогранное. Тут есть и бульварный авантюрный роман, и салонный, и житийно-монархический, и патриотический, и ретро-детектив. Как положено масскульту, все они подразумевают негласный договор автора с читателем. То есть все читательские ожидания должны быть удовлетворены, финал предсказуем, исторические сплетни и анекдоты обязательно пересказаны, а нагрузка на мозги минимальна. Исторический антураж в пределах банальной эрудиции.

 

Прямые наследники традиционной отечественной исторической романистики — патриотические и житийно-монархические романы. Они солидно объемисты, вплоть до многотомья-многопудья, неторопливы, державны и соборны. Зачастую сбиваются в плотные тематические косяки-серии: “Рюриковичи”, “Романовы”, “Великие полководцы”, “Слава”, “Русская Америка” и тому подобное. Они греют душу истинного патриота и обстоятельным внешним видом — суперобложка, капитальный переплет, — и содержанием. Наши люди, в противовес зарубежным хищникам, несут добро и свет просвещения нецивилизованным народам, хотят дружить, обустраивать земли и преумножать славу России. Моральный облик, как у строителей коммунизма. Встречаются, конечно, отдельные отщепенцы, так их в железа куют или вообще живота лишают. В романе А. Кудри “Правитель Аляски” именно так все и обстоит. Прославленный герой рок-оперы Резанов отнюдь не “куртизанит всякий день”, как он сообщал в своих письмах, губернаторскую дочку, а относится к ней с трепетным умилением. Сам же правитель Аляски Александр Баранов больше озабочен строительством поселений, чем добычей мехов для акционеров Российско-Американской компании. Хотя по мере чтения начинаешь понимать, что Аляска вовсе не была частью империи, а лишь заморской колонией. И все ее освоение сводилось к вывозу пушнины. Но греет сердце патриота мысль, что земелька-то Алясочка нашей была искони, уж тут-то мы вашингтонским ястребам нос утирали.

 

Житийно-монархический роман бурно расцвел в период ельцинского правления. Первый президент России и сам любил в монархические игрушки поиграть. Возродил царские ордена с крестами на шею, звездами на грудь и лентами через плечо, учредил разрядную табель окладов госчиновников, вместо “руки КГБ” привил идиому “государево око”. А уж какая была эпопея с царскими останками! Все монархическое и аристократическое быстро вошло в моду. Даже на самом демократическом канале НТВ всерьез обсуждали возможность восстановления монархии в России. Как тут было не появиться житиям царственных мучеников, героев Белой гвардии и прочих особ высокого положения?

 

Самыми популярными персонажами, естественно, стали члены императорской фамилии, погубленные большевиками. Как положено, жизнь их была полна святости, кротости и чистой любви ко всем. Замечательным образцом житийно-монархической прозы является двухтомный роман Е. Иванова “Божией милостию Мы, Николай Вторый...” (серия “Романовы. Династия в романах” — М., “Армада”, 1998). Это воистину верноподданническое произведение написано с замирающим от искреннего восторга сердцем. Так же должно и читаться — с наворачивающейся слезой. Потому что Его Императорское Величество Царь Николай Вторый был человек душевный, мягкий, богобоязненный и с лучистыми голубыми глазами. Императорская Жена Аликс тоже была Голубка и Ангел Божий и обожала своего Царя. Их Друг Григорий, мудрый мужичок, беззаветно любил Их обоих. А все вместе Они постоянно любили русский народ, самозабвенно молились за него и воевали с немцами. А немцы подкупили русских пролетариев, керенских, гучковых, милюковых, буржуев, журналистов, интеллигентов и всех остальных. А подлые аристократы и великие князья с бездарными генералами специально проиграли войну, разорили страну, возбудили мужичков и выгнали Царя из Ставки. Рабочим платили по три рубля за каждый день забастовки, поэтому они совсем бросили работу. Так называемые деятели искусств пресловутого серебряного века на потребу высшему свету фабриковали порнографию и прочий декаданс. Кругом творились оргии, сплетни, воровство и агитация. Только Царская Семья сохраняла атмосферу любви и благообразия, непрестанно молясь о спасении Своей страны. Но все Их предали, все...

 

Законы житийно-монархического жанра от перемены персонажей не меняются. Если вместо государя императора взять генерального секретаря ЦК КПСС, результат будет тот же. Вот вышедший в серии “Вожди в романах” того же издательства “Армада” роман Петра Проскурина “Число зверя”. Автор широко известен, его роман о Брежневе — несколько меньше. Генсек выписан с ностальгическим сочувствием. Это добрейший человек, любящий отец, которого постоянно расстраивают пьющая дочь и вороватый сын. С одной стороны, им манипулирует Суслов, с другой — еврей Андропов. Вообще нехорошие русофобы со времен Троцкого планомерно ведут Россию к гибели, разводят диссидентщину и разрушают великий Советский Союз. Правда, появился кружок русских патриотов, мечтающих о возрождении монархии. Покровительствует им прима академического театра, молодая красавица, любовница самого Брежнева, хранительница уникального царского бриллианта. Но подругу Генсека увел преступный красавчик. Спецслужбы ее за это убили, а бриллиант украли. Они бы и с красавчиком разделались, но добрый дедушка Брежнев его отпустил. Действие романа, крепко наперченного антисемитизмом и мистикой, протекает в среде коммунистической элиты, в особняках академиков и народных артисток, обвешанных уникальными драгоценностями, подпольных княгинь и восторженной прислуги. И никаких колхозников или уральских работяг, рыщущих в поисках магазина, отоваривающего талоны на колбасу. Никаких анекдотов про нашего дорогого Леонида Ильича. Все душевно, серьезно и на высоком уровне. И все здесь как в побасенке про большую белую таблетку, которую доктор переломил о колено. “Вот эта половина от головы, а эта от поноса. Смотри не перепутай”. Для того, чтобы читатель не перепутал, книги разведены по сериям. Для одного — “Романовы”, для другого — “Вожди”. Доктору все ожидания пациента, пардон, читателя, хорошо известны. Главное — не перепутать.

 

Эдвард Радзинский — признанная телезвезда, самый популярный автор отечественной салонной фольк-хистори. К нему уже привязался эпитет “сладкоголосый”. За ироническим определением прячется зависть. Действительно, артистическая речь Радзинского способна очаровать и заворожить. Конечно, его лучше слушать, а если читать, то стараясь внутренне воспроизводить его интонацию. Без этих саркастических смешков и легко внушаемой патетики удовольствие не будет полным. Все-таки фольк-хистори обращается не к уму, а к эмоциям читателя, и актерское мастерство автора просто необходимо. Здесь нет места скучному анализу социально-экономических причин и следствий, история подается на уровне бытового сознания. Гораздо легче поверить, что Иван Грозный взял Казань и Астрахань, мстя за ордынское иго, а не из-за тривиального выхода к Каспийскому морю. И, рассказывая о самом жестоком из русских царей, Радзинский в меру своих знаний излагает то, что ждет от него читатель (слушатель): сцены казней и оргий, внушающие страх и ужас. На уровне тривиальной эрудированности все каноны и шаблоны соблюдены. Разумеется, маленького Ваню забижали бояре, а он, когда подрос, велел всех пытать и казнить. Неувязки возникают там, где надо действительно углубиться в историю. Скажем, ходившие в народе челобитные Ивашки Пересветова, где предерзко давались царю советы, как управлять государством, что следует казнить бояр и приблизить служилое дворянство, Карамзин считал написанными уже после смерти Грозного в оправдание его зверств. Позже личность Пересветова была подтверждена учеными, упоминания о нем найдены в бумагах того времени, но Радзинский без убедительных оснований заявляет, что под именем Ивашки выступал сам царь Иоанн, выдававший таким образом свои желания за глас народа.

 

Впрочем, это абсолютно несущественно. Потребитель салонного фольк-хистори жаждет совсем иного — сплетни. Для него важны слабости сильных, пороки достойных, страхи тиранов, некрасивые тайны красавиц, горести коронованных властителей. Радзинский, талантливый драматург, квалифицированно выстраивает сюжет, умеет, где надо, промолчать, где-то надавить на эмоции, неожиданно повернуть действие. Его произведения разбиты, подобно пьесе, на акты и сцены, на абзацы-реплики. Читателю, точнее, читательнице нужны страсти роковые. И она их получает.

 

Что касается откровенно бульварного фольк-хистори, оно обращено к грубому мужскому восприятию, здесь кровь хлещет, разнагишенная плоть обильна, а блуд неистов. К истории это имеет меньше отношения, чем рыбные тефтели к ихтиологии. Такое специфическое дубовое чтиво. Издательство “АСТ-Пресс”, вообще специализирующееся на дубовом масскульте, выпустило колоритнейший образец подобной продукции — роман Евгения Сухова “Жестокая любовь государя”. Сам Сухов — фигура легендарная, автор целого цикла бандитских романов о героическом воре в законе. Романы эти фабрикуются конвейерным способом, и кто-то из “фабрикантов”, склонный к розыгрышам, разродился довольно объемистым опусом. Представьте себе, что обаятельный ворюга Жорж Милославский из комедии Гайдая “Иван Васильевич меняет профессию” застрял в эпохе Ивана Грозного этак на несколько дней. Будучи парнем веселым и находчивым, он выкрутился и с помощью машины времени неунывающего Шурика вернулся прямиком в наше, как выражаются политики, нелегкое время. А тут все не так: двери железные, окна в решетках, мафия лютует. И решил Жорж стать писателем. Все-таки он своими глазами видел царя Ивана, мед-пиво пил, со стрельцами дрался, наслушался всяких древнерусских баек и словечек нахватался. А сюжет слепил из кусков фильмов, которые по ящику показывают. Заварганил по-борзому роман и толкнул в издательство.

 

Вглубь веков он перенес и свои представления о воровском устройстве мира. Помимо царя Ивана — пьяницы и развратника, на Руси еще два хозяина: главы мафиозно-разбойничьих кланов. Все трое воюют друг с другом за верховную власть, обкладывают данью деревни, грабят боярские терема и чеканят фальшивые деньги. По дорогам и весям шляются бродячие монахи типа шаолиньских мастеров кунг-фу, только специализирующиеся на кулачных и палочных боях, тоже грабят и насильничают. Исторический фон имитируется с помощью словаря устаревших слов и расхожих представлений, доведенных до абсурда. Тут вам и кафтаны с армяками, ковшики медовухи и братины браги, в том числе клюквенной, в один присест выпиваемые боярами, бесконечная путаница аршинов и саженей, полные карманы изумрудов и золота. Стряпчие стряпают еду, постельничьи стелят простыни, стольники работают официантами. С одной стороны, довольно точное описание Монетного двора (который на самом деле назывался Денежным), с другой — пятаки, рубли и гривенники, которые появились только после реформы Петра I. Автору невдомек, что при Грозном чеканились лишь копейки, денги (полукопейки) и полушки. Исторические личности, знакомые еще по школьному учебнику — Курбский, Сильвестр, Басманов, — появляются лишь на мгновение, чтобы отметиться и исчезнуть. Три строчки посвящены всем казанским походам. Зато со смаком описаны царские пьянки, оргии и разврат. С “глубоким” знанием дела подана охота на подмосковных туров — быков размером с мамонта. В нем мяса с тысячу пудов (16 тонн!), до холки рукой не дотянуться. А в общем-то, нет смысла ловить автора на нелепицах и глупостях. Каков писатель, таков и читатель: все полезно, что в брюхо пролезло.

 

 

Ретро-детектив — тема обкатанная. Тут и говорить не о чем. Особенность его в том, что он может быть и салонным, и монархическим, и бульварным, и патриотическим. И всем вместе сразу. Самый салонный — человек-проект Б. Акунин. Работает по готовым схемам, соединяя шаблонные блоки своего рода литературного конструктора “лего”. Переносит представления нашего времени в прошлое. Например, Эраст Фандорин производится в статские советники столь же легко, как в ельцинское время юрист Дмитрий Якубовский — в полковники, а монахиня Пелагия запросто переодевается в цивильное платье и сводит с ума половину губернского высшего света. Здесь важно понимать, что клюква в сахаре — это уже не дикая кислая ягода, а продукт глубокой кондитерской переработки. А если она в шоколаде, так и вовсе любые претензии безосновательны.

 

Леонид Юзефович не просто профессиональный писатель, но еще и учитель истории. Он мастерски воссоздает атмосферу эпохи со всеми ее мельчайшими деталями и характерами современников. Его ретро-детективы могут считаться историческими романами в самом лучшем и традиционном смысле. Понятно, что он их пишет подолгу, годами, зато его вряд ли кто превзойдет.

 

Есть и другие авторы, столь громкой славы не снискавшие, хотя бы и Хруцкий с Лавровым. А будет их еще больше, поскольку рецепт создания заурядного ретро-детектива прост. Часть слов заменяется: милиционер — городовой, капитан — штабс-капитан, ресторан — ресторация, гражданин — сударь, музыкальный центр — шарманка. Исключаются слова-новоделы: колхоз, совхоз, товарищ, телевизор. Радио можно, его изобрели в 1905 году, хоть и заговорило оно гораздо позже. Можно и телефон. Больше ничего менять не надо, а то еще сами запутаетесь, сколько там аршин в фунте. С одеждой тоже по-простому: народ — косоворотки, лапти и сапоги, чиновники — мундиры, господа — фраки, интеллигенция — пенсне. У мужиков — борода, у военных — лихие усы. Свердловская губерния — это, конечно, нехорошо, а Новосибирская сгодится, хотя Новониколаевск, вроде как и Екатеринбург, был уездным городом. Главное — ретро-преступление, взятое из книги “Сто лет криминалистики”, и образ сыщика — клонированный Фандорин.

 

 

Историческая беллетристика очень зависима от политических настроений в обществе. Скажем, серия “Белый детектив” издательства “ОЛМА-Пресс” опоздала на несколько лет и, что называется, не пошла. Меняется общественное сознание, варьируется и объем ниш книжного рынка. Монархическое фольк-хистори теряет актуальность. Патриотическое, наоборот, должно пойти на подъем. То же самое с ретро-детективом. Когда на душе спокойно, холодильник полон, а зарплата гарантирована, так приятно провалиться в кресло под зеленой лампой и погрузиться в уютное прошлое, где нет отморозков с автоматами. А кондовые эпопеи отомрут как экономически бесперспективные. Зачем прописывать роман десять лет без гонорара, если с конвейера каждые две недели новый спрыгивает?

 

Зато любители истории переориентируются на сборники документов и мемуары. Которых будет еще больше.

В интернете у вас свой индивидуальный образ. Вы харизматичен, с хорошим чувством юмора. Другие люди хотят быть похожими на вас, используют ваши выражения, пытаются писать в том же стиле. Если вы такой и в жизни - у вас должно быть много друзей и красивые избранницы. Ежели нет - значит вы что-то делаете не так, старайтесь, вы можете!

Клик

Тестик определяет твою адекватность в интернете.

На самом деле бред полный, по прикольно

Клик

Скан учебника... Говорят, реальный. В разделе "Українській гумор та сатира".

Другой скан...

Оригинальный подход к сатире и юмору для учебника 8-го класса, не правда ли?

Цитирую:

Хороший текст в блоге - это как жиры в продуктах. Организму нужно время, чтоб его переварить.

А всякого рода лулзы - это как углеводы. Быстро, питательно, но никаких, никаких, сцуко, воспоминаний =)

В роли белков у нас выступают всякие лытдыбры и новости. Ибо без них в блогах особого смысла нет.

Пройдя этот тест, узнаете, к какому виду витаминов по системе "витаминизации" относитесь Вы.

Удачи!

Клик

Это совершенно удивительная работа одного из древних гениев Таоистской стратегии Sun Tzu. До сих пор не известно, существовал ли этот человек на самом деле, данный вопрос является предмером весьма жарких споров между историческими мужами современности. Наиболее распреостранённая и принятая точка зрения относит его к так называемому "Spring and Autumn Period of China (722–481 BC)" в качестве героического полководца.

Один из источников современных знаний о Sun Tzu является биография, написаная во 2 веке до нашей эры неким Sima Qian. Согласно этому документу, Sun Tzu родился в одном из мощных территориальных правлений Qi и стал героическим полководцем армий правителя Wu, Helü. Вдозновленный своими победами, он написал Art of War. Исходя из описаний военных действий в книхе, историки почти единодушно относят дату написания Art of War к Warring States Period (403–221 BC). Это белоо время постоянных воин между 7 правлениями: Zhao, Qi, Qin, Chu, Han, Wei и Yan, боровшимися за контроль над Китаем.

Art of War является самым старым "военным" документом нашей цивилизации.

Книга переполненна настолько актуальными положениями, что она использовалась даже американским командыванием про планировании первой Иракской войны.

Therefore one hundred victories in one hundred battles is not the most skillful. Seizing the enemy without fighting is the most skillful.

 

100 побед в 100 битвах не являются показателем искусства воевать, каковым является победа над врагом без сражения.

All warfare is based on deception (война основывается на дезинформации)

Одно из наиболее покоривших меня мест этой совершенно необыкновенной книги, это 11 глава под названием "THE PRINCIPLES OF WARFARE

" или "Принципы военных действий".

On marginal ground, do not stop.

 

On contentious ground, do not attack.

 

On open ground, do not become separated.

 

On intersecting ground, form alliances.

 

On critical ground, plunder.

 

On difficult ground, press on.

 

On surrounded ground, be prepared.

 

On deadly ground, do battle.

Последние 3 предложения в принципе описывают мою жизненную позицию, которую я на всегда подчерпнул от гениального полководца:

В тяжелых ситуациях продолжай свой путь.

Будь готов к неожиданному.

Если битва, то отдай себя ей на 100%

Для понимания перевода необходимо понимать, что такое dispersive ground, marginal ground, contentious ground, open ground, intersecting ground, critical ground, difficult ground, surrounded ground, и deadly ground.

Увы, не знаю, су`ествует ли перевод на русский язык.

На английском языке книгу можно почитать тут: http://www.sonshi.com/suntintro.html

После 2002 года в мире началось резкое падение имиджа США и положительного отношения к американской внешней политике, говорится в докладе палаты представителей конгресса США, обнародованном в Вашингтоне среду.

Авторы доклада, подготовленного по просьбе конгресса, сообщают, что в нем сделана попытка ответить на вопрос о том, "почему они нас ненавидят?" и что для этого они обратились к самым различным источникам, включая даже тексты школьных учебников в России.

"Проведенные правительством США и уважаемыми частными фирмами опросы общественного мнения выявили резкое падение положительного отношения к США и их внешней политике. Положительный в целом рейтинг в период с 50-х годов до 2000 года стал в целом негативным после 2002 года", - говорится в 47-страничном документе.

В исследовании, в частности, сообщается, что "в Европе на 26% выросло мнение о том, что лидерство США в мировых делах является нежелательным".

С 2002 по 2006 годы в мире в целом число стран, в которых большинство населения положительно относится к США, сократилось с 83% до 23%, указывается в докладе.

В настоящее время "отрицательное отношение (к США) возросло в 82% арабских государств и 86% латиноамериканских элит сейчас оценивают отношения с США негативно", говорится в докладе.

"США не могут основывать свою внешнюю политику на опросах общественного мнения внутри страны или за рубежом, но такое устойчиво негативное отношение к внешней политике США создает трудности и является признаком серьезного нарушения. Что произошло? Почему, как часто ставится вопрос, они нас ненавидят?", - пишут авторы доклада.

Объясняя, что имидж США за рубежом складывается из нескольких факторов, доклад констатирует, что многие негативные представления об Америке являются сложившимися и глубоко укоренившимися.

"Посмотрите на этот пассаж из текста, которым руководствуются учителя старших классов в школах России в вопросе о внешней политике США - "целью американской внешней политики является доминирование над стратегическими минеральными ресурсами на Ближнем Востоке посредством альянсов с диктаторским режимами, а в Азии и Латинской Америке она использует военную силу, чтобы угрожать правительствам, которые бросают вызов ее коммерческим интересам". Таков имидж Америки, который стал преобладать в большинстве стран мира", - подчеркивается в документе.

В нем собраны данные 10 слушаний, уже состоявшихся в конгрессе США по опросу об ухудшении имиджа страны за рубежом.

Имидж США ухудшился из-за односторонних внешнеполитических действий Белого дома и резкой, агрессивной риторики Джорджа Буша и Ричарда Чейни, из-за недостаточности прямых контактов представителей зарубежных стран, в том числе по причине сложного и недружественного процесса получения виз и въезда в США, а также из-за усиливающегося представления в мусульманских странах о том, что "война с террором" используется Вашингтоном в качестве прикрытия для "попытки уничтожить ислам".

В докладе, в частности, сделан вывод о том, что одной из главных причин негативного отношения к США в мире является американская внешняя политика, которая "воспринимается как лицемерная".

"Разочарование и горечь являются следствием представления о том, что провозглашаемые Америкой ценности демократии, прав человека, терпимости и главенства закона избирательно игнорируются сменяющим друг друга администрациями, когда в игру вступают соображения американской безопасности и экономики".