Репрессии против Российских Немцев

[Sokrates]

Эта тема освещяет проблемы Российских немцев в самые тяжёлые их годы. Тема длинная, много букаф, но оно того стоит. С моей точки зрения эти копипосты очень доходчиво освещяют всю проблему и затрагивают множество её аспектов.

 

От составителя

 

 

Предлагаемый читателям сборник "Репрессии против российских немцев" – итог углубленной исследовательской работы как рос сийских, так и немецких историков. Собственно, итогом явилась научная конференция "Репрессии против российских немцев в Советском Союзе в контексте советской национальной политики", организованная Немецким культурным центром им. Гете при участии Общества "Мемориал" и прошедшая в Москве в ноябре 1998 г. Материалы конференции и легли в основу этого сборника.

 

За минувшее десятилетие было сделано много: опубликовано большое число статей, вышли монографии, посвященные истории советских немцев. Ведь даже на фоне многих иных лакун в нашей советской истории о судьбе советских немцев было известно крайне мало, в сущности, почти ничего. А между тем судьба этого народа сложилась столь же трагично и несправедливо, как и судьба крымских татар. Но татары в конце концов все-таки добились возвращения на свою историческую родину, а с российскими немцами этого так и не произошло. Они – и это огромная культурная и экономическая потеря – постепенно покидают Россию навсегда.

 

Авторы сборника исследуют причины, обстоятельства и последствия того, что произошло. Они не ограничиваются событиями 1940-х гг., то есть периодом депортации. Теперь можно в достаточной степени ясно представить себе историю российских немцев в период гражданской войны, в 1920-е гг. и во время коллективизации (статьи В.Шайдурова, А.Германа, Д.Брандеса).

 

Репрессиям 1930-х гг. (до начала и в период национальных операций 1937 г.) посвящены статья Н.Охотина и А.Рогинского и статья В.Хаустова. Из этих публикаций отчетливо видно, как росла подозрительность и шпиономания, как формулировались обвинения, как постепенно раскручивался маховик репрессий, словом, как складывалось все то, что было осуществлено в массовом порядке летом 1941 г., когда всех советских немцев объявили "пятой колонной" и огульно обвинили в измене Родине и пособничестве врагу.

 

В других работах сборника (статьи Н.Бугая, В.Бруля, Т.Чебыкиной, Г.Малламуда и других) подробно освещается сам механизм депортации, размещения, организации трудармии в разных регионах СССР – от Поволжья до Сибири, от Северного Кавказа до Урала.

 

Особую ценность представляют содержащиеся в статьях Л.Белковец, Т.Сабуровой и Л.Бургарта сведения, почерпнутые из личных и следственных дел немцев-спецпоселенцев. Эти документы, хранящиеся в местных архивах УВД, позволяют понять, как реально действовала репрессивная машина – не только на уровне постановлений, указов и директив, а применительно к конкретным людям и частным судьбам. Система оперативного учета, тотальной слежки, насаждения агентов и осведомителей – именно так формировался режим спецпоселения.

 

В исследовании любой тоталитарной модели чрезвычайно острым и болезненным является вопрос о Сопротивлении. Возможно ли оно и в каких формах проявляется? Этой проблеме посвящена статья немецкого историка Д.Брандеса. Если применительно к эпохе гражданской войны и коллективизации можно говорить об организованном, а иногда и вооруженном сопротивлении российских немцев, то в период депортации и в более поздние годы сопротивление режиму приобретало формы ухода в религию, борьбы за сохранение культурных и языковых ценностей в противовес насаждавшейся ассимиляции. (Именно о религиозных преследованиях пишут в своих работах О.Линценбергер и Е.Эйхельберг.)

 

Собранные вместе, материалы сборника свидетельствуют о том, что этап освоения неизвестных и недоступных прежде архивных документов пройден. Не все статьи равноценны по степени глубины анализа, научному уровню. Однако очевидно, что накоплен большой фактографический материал, поставлены многие вопросы. Очевидно также, что разоблачительные страсти начала 1990-х гг. в какой-то мере улеглись. Большинство историков осознали, что полемически заостренное употребление таких терминов, как геноцид, в конечном итоге ничего не дает для понимания характера и механизма репрессий. Наступает, как нам кажется, период более глубокого и спокойного осмысления трагической судьбы российских немцев. Пришло время более глубокого и комплексного анализа всех доступных источников – мемуаров, устных свидетельств, архивных документов и т.п.

 

Проблему российских немцев нельзя рассматривать в чисто академическом ключе, ведь до сих пор не найдено ее политическое решение. (В статье Т.Иларионовой, помещенной в сборнике, рассказывается, как и почему это произошло.) Однако не стоит недооценивать значения исторической работы, – только вдумчивый и внимательный анализ событий прошлого поможет освободиться от предубеждений, ложных представлений и стереотипов, ведущих в конечном итоге к национальной розни и этническим конфликтам, поможет сохранить то ценное, что еще можно сохранить.

[Sokrates]

Общие проблемы

 

 

Российские немцы: трагедия одного народа

В.Шайдуров, Барнаул

 

Кто такие российские немцы? Какова история их существования в России? На этот и многие другие вопросы ответить достаточно сложно без рассмотрения различных аспектов российской истории. Не затрагивая всего спектра проблем, остановимся лишь на некоторых из них, а именно на вопросах государственной политики по отношению к немцам.

 

К середине XVIII в. Россия оформилась как многонациональное государство, проводившее определенную национальную политику. Достаточно отчетливо ее последствия видны на примере российских немцев-колонистов, массовое переселение которых в Россию продолжалось на протяжении второй половины XVIII – первой половины XIX в. Именно в период царствования Екатерины II, Павла I, Александра I в отношении российских немцев проводилась открытая протекционистская политика, выражавшаяся , в частности, в предоставлении различных налоговых послаблений.

 

Середина прошлого века в истории России характеризуется изменениями во всех областях общественной жизни. Особенно отчетливо это прослеживается на примере буржуазно-демократических реформ в период правления Александра II. Либеральные реформы, несомненно, имели положительное значение для последующего развития российской государственности. Однако проводившиеся в те годы мероприятия в некоторой степени имели негативные последствия для определенных групп населения, в том числе и для российских немцев. Нарушение сложившегося равновесия между данной субнациональной группой и государством привело к возникновению национального конфликта особого рода. В основе его была несовместимость интересов сторон, вовлеченных в противостояние. Но этот процесс разворачивался не совсем обычно – немецкое население ответило на меры, принимаемые по отношению к нему (реформа немецкой колонии по Закону от 4 июля 1871 г., введение всеобщей воинской повинности в 1874 г. и др.), началом массовой эмиграции за пределы Российской империи. Основными местами нового поселения российских немцев (Ru Я landdeutschen, german russian) стала Северная и Южная Америка. По данным Ш.А.Богиной, в течение 70 – 80-х гг. прошлого века только в США переселилось около 10 тыс. выходцев из поволжских и южнороссийских колоний 1 . В Канаду же в течение последней трети XIX в. выехало около 75 тыс. меннонитов, 10 тыс. лютеран и католиков, более 5 тыс. представителей прочих вероисповеданий, которые составили около 40% эмигрантов-немцев на Среднем Западе 2 . В 1870-е гг. возникают немецкие колонии также в ряде стран Южной Америки, куда выехало немало бывших колонистов. Какие последствия имела эта акция для экономики и культуры, объяснять не приходится.

 

Наступление на немецкие поселения на этом не закончилось. В 1890-е гг. российские власти начали вмешиваться в систему образования. 24 февраля 1897 г. Государственный Совет министерства народного просвещения распорядился по мере возможности вводить в школах бывших иностранных колонистов преподавание на русском языке, оставив изучение родного языка и Закона Божьего их исповедания в числе уроков, необходимых для усвоения этих предметов. С одной стороны, данный шаг был направлен на введение единой с русскими школами программы образования, что давало бы возможность немцам продолжать обучение в учебных заведениях последующих ступеней вплоть до университетов. С другой – это означало и давление на национальную школу, и немцы опасались, что будут лишены возможности обучать своих детей на родном языке. Это вызвало новую волну эмиграции из России за океан.

 

События начала ХХ в. не обошли стороной немецкое население России. Сначала правительство П.А.Столыпина инициировало кампанию по ограничению гражданских прав иностранных граждан, в том числе немецких колонистов в вопросах землевладения в трех губерниях Западного края (Киевской, Волынской и Подольской). Однако внесенный в Государственную думу в 1910 г. законопроект вызвал недовольство у думского большинства, а потому в мае 1911 г. правительство вынуждено было забрать его "на доработку". Но уже в 1912 г. он был повторно внесен в Думу с некоторыми поправками и на этот раз принят. Согласно этому закону, немецкие колонисты, принявшие российское подданство после 1888 г., ограничивались в праве приобретения земельной собственности. К упоминавшимся ранее губерниям на этот раз была добавлена Бессарабская.

 

1914 год... С этой датой связана еще одна трагедия немецкого народа. Начавшаяся первая мировая война дала повод шовинистически настроенной части общества начать антинемецкую кампанию в России. Она нашла свое выражение, в первую очередь, в депортации немецкого населения из 100-километровой приграничной с Австро-Венгрией и Германией зоны. Произошли погромы в крупнейших городах, в том числе Петрограде и Москве, были введены так называемые ликвидационные законы. Эти шаги правительства, поддержанные, а иногда и инициированные частью общества в лице, например, депутатов Государственной думы, государственных чиновников, представителей предпринимательских кругов, шовинистически настроенными представителями интеллигенции и простого народа, усилили латентный национальный конфликт. Немцы видели две возможности выхода из этой ситуации: эмиграция за рубеж или миграция на окраины России, как можно дальше от политического Центра. Говорить о соотношении этих возможностей достаточно сложно, но одно известно – число мигрировавших в Сибирь, Центральную Азию и на Дальний Восток превысило численность эмигрантов.

 

Пришедшие к власти большевики не оставляли без внимания национальный вопрос. Уже в первые послевоенные годы при ЦК РКП(б) были образованы бюро национальных секций для работы с национальными меньшинствами. Главная задача этих структур сводилась к тому, чтобы облегчить распространение большевизма среди народов России, в том числе и среди немецкого населения, осуществить его советизацию, поставив тем самым под жесткий политический контроль. Однако политическая работа среди немцев не давала должной отдачи. Об этом свидетельствуют, например, следующие данные. В Западносибирском крае в первой половине 1920-х гг. проживало 86 759 немцев, из которых лишь 214 состояли в партии, 215 – в комсомоле, а 182 были пионерами 3 . В работе крестьянских комитетов принимало участие всего 6% немецкого населения региона. Все это говорит о том, как неохотно немцы воспринимали новые политические веяния. При этом следует помнить, что часть немцев-активистов была либо прислана на места из центра, либо совсем недавно находилась в качестве военнопленных в лагерях. В целях усиления работы с национальными меньшинствами в 1923 г. партийные и советские власти пошли на создание национальных сельских советов. К 1925 г. в Сибирском крае было образовано 56 немецких и 30 смешанных сельсоветов. Однако эти шаги не принесли желаемых результатов.

 

Необходимо было принимать более радикальные меры, а потому уже в середине 1925 г. заговорили о возможном создании национальных районов, в частности немецких. Сказалась здесь и ситуация, которая сложилась к тому времени в среде немецких крестьян. По одну сторону стояли достаточно сильные в экономическом и организационном плане меннонитские общества, не терпевшие вмешательства в свои дела, а с другой стороны им противостояли партийные и советские органы, стремившиеся к полному контролю за их жизнью. И именно создание немецких национальных районов, по замыслу властей, должно было сначала ослабить, а затем и вовсе исключить меннонитские организации из общественной жизни немецкого населения.

 

4 июля 1927 г. ВЦИК принял решение: выделить в Славгородском округе Немецкий район с центром в селе Гальбштадт. То есть созданная сверху квазиавтономия имела конкретную задачу – привлечь экономические и людские ресурсы для построения социализма в отдельно взятой стране. Немецкие районы должны были стать механизмом советизации деревни, население которой, по словам современников, было сплошь кулацким 4 . Каково было отношение рядовых немцев к данной акции? Сегодня говорить об этом достаточно трудно. Вероятно, многие из них надеялись, что в рамках национального района у них появится возможность сохранить традиционную культуру, язык, верования и в целом привычный жизненный уклад. Являясь консерваторами по натуре, они надеялись остаться в стороне от тех акций, которые проходили в СССР, ибо в течение более чем ста лет у них выработалась такая черта, как невмешательство в большую политику и привычка безропотно, по крайней мере внешне, переносить тяготы, выпадающие на их долю по вине власть предержащих. Однако на этот раз события развернулись несколько иначе.

 

Смена политического курса после смерти Ленина не замедлила сказаться на всех сторонах жизни советского общества. Экономические дискуссии закончились победой Сталина и сторонников ускоренной индустриализации. А для этого необходимо было выжать все средства из деревни. "Новый курс" в сельском хозяйстве после кризиса хлебозаготовок 1928 – 1929 гг. был нацелен на коллективизацию индивидуальных хозяйств.

 

Немецкий крестьянин в Сибири традиционно был весьма зажиточным. Достаточно сказать, что доля средне- и крупнокапиталистических хозяйств составляла до 60% 5 . Немецкая деревня являлась на тот момент одной из самых обеспеченных машинами и механизмами, главным образом американского производства. К середине 1920-х гг. немецкое хозяйство начинает восстанавливаться от нанесенного ему гражданской войной и экономической разрухой урона. В 1928 г. по основным хозяйственным показателям немецкий крестьянин достиг довоенного уровня. Наблюдается заметный рост сельскохозяйственного производства: в конце 1920-х гг. на одно хозяйство в Немецком районе производилось свыше 422 руб. товарной продукции (средний показатель для Славгородского округа составлял 270 руб.), товарное производство зерна достигло 80%, до 50% к площади посева составлял пар (по округу – 8%); обеспеченность сложными машинами также была выше, чем в целом по округу – 0,45 трактора на 100 га посева (по округу – 0,24).

 

Для хозяйственного развития немецкой деревни первой трети ХХ в. характерной чертой является высокий уровень кооперированности. Уже накануне 1917 г. охват немецких хозяйств различными формами кооперации составлял от 30 до 100%, к концу 1920-х гг. этот уровень был достигнут вновь. Основными формами кооперации в немецкой деревне были кредитные, племенные, семеноводческие, мелиоративные, машинные товарищества, маслодельческие артели. Немецкие крестьяне являлись основными производителями высококачественного сливочного масла северо-запада Алтая (9 маслоартелей, в которых на 1929 г. было занято 2816 человек), до 80% произведенного ими масла вывозилось за пределы Сибири (Москва, Ленинград), до 50% вывезенного масла отправлялось на экспорт в Великобританию и Германию 6 .

 

Это была не извращенная кооперация, навязываемая коммунистическим режимом, а подлинная кооперация свободных крестьян на истинно добровольных началах. Крестьянам были понятны выгоды от такой кооперации. А потому, полагая, что они имеют уже достаточно высокую степень коллективизации, немцы не проявили рвения в осуществлении планов "большого скачка". Не стоит много говорить о том, что насильственная коллективизация встретила по всей стране упорное сопротивление. В немецкой деревне эта акция также вызвала недовольство, которое нашло свой выход в открытой и латентной формах. Не касаясь первой, под которой подразумеваются вооруженные выступления, например в Гальбштадте в 1930 г., остановимся на эмиграционном движении 1929 – 1930 гг. как одной из форм скрытого сопротивления укрепляющемуся в СССР тоталитарному режиму. Для немецкого населения, несогласного с политикой партии и правительства, это был выход из продолжающегося национального конфликта. В чем заключалась причина противостояния сибирских немцев и властей? Причины были очевидны: коллективизация и раскулачивание; пятилетка; большие налоги и высокий уровень хлебозаготовок; антирелигиозная пропаганда; призывы юношей-меннонитов в армию; насильственное внедрение русского языка в национальных школах. Участие в антисоветских мероприятиях не только кулаков, но также середняков и бедняцкой части населения свидетельствует о том, что недовольство властями носило действительно общенародный характер.

 

К сожалению, немцы не имели возможности повлиять каким-то образом на проводимые акции. Им не оставалось ничего иного, как прибегнуть к уже ставшей привычной для них мере неповиновения – эмиграции за пределы Советского Союза. О том, насколько массовым было эмиграционное движение на этот раз, говорит тот факт, что только в Славгородском округе эмигранты составили 25,6% немецкого населения, из которых 29% были зажиточные крестьяне, 56,4% — середняки и 14,6% — бедняки и батраки 7 . Еще более наглядно о массовости движения говорит то, что осенью 1929 г. оно охватило 1477 хозяйств. Далеко не всем желающим удалось покинуть СССР, многие вынуждены были вернуться на прежнее место жительства. Но эта акция нанесла серьезный удар по экономике региона.

 

"Немецкий кулак, сопротивляясь нашему наступлению, не стал стрелять из обреза, но дал политический бой, который куда сильнее по своему действию, чем тяжелая утрата отдельных активистов деревни от кулацкого обреза... Кулацкий террор – чепуха по сравнению с такой политической кампанией, которую провел немецкий кулак... ведь организовать и повести за собой в Америку на 13 году существования Советской власти бедняцко-середняцкие массы куда сложнее и эффективнее, нежели пристрелить темной ночью одиночку-активиста", – писали в своих сводках тех дней партийные деятели 8 .

 

Вот как выглядели последствия эмиграционной кампании 1929 – 1930 гг. в экономике (см. табл.1).

 

Таблица 1. Экономическое состояние деревни по Немецкому району*

* Центр хранения архивных фондов Алтайского края. Ф.38. Оп.7. Д.37. Л.96.

 

Какова была реакция властей, чем они ответили на выступления немецкого населения? В первую очередь, они сделали все возможное, дабы выехало как можно меньшее число желающих. Из 1477 хозяйств Немецкого района, пожелавших эмигрировать, 1034 вынуждены были под давлением властей вернуться в Сибирь. После водворения немцев на места прежнего проживания поначалу были предприняты шаги по сглаживанию противоречий: была оказана финансовая помощь, выделялись материалы для восстановления порушенного хозяйства и т.д. Однако и в этих условиях мнимого либерализма партийные и советские органы проводили мероприятия по идеологической обработке населения.

 

Необходимо было оторвать массы от идеологов эмигрантского движения, в качестве которых выступали религиозные проповедники. Власти не нашли иного способа воздействия, кроме репрессий. Недаром секретарь Славгородского РК ВКП(б) отмечал, что "одни меры воспитательного порядка – убеждения, без сочетания с административно-судебным воздействием, являются бессильными" 9 .

 

После убийства Кирова 1 декабря 1934 г. началось новое наступление на все, чуждое сталинскому режиму. Вновь вспомнили и о немцах, об их желании эмигрировать, о том, что они до сих пор получают денежные переводы из-за границы и не передают их в МОПР (Международная организация помощи борцам революции). Реакция на все это была однозначно репрессивной — велась работа по чистке партячеек: в них старались выявить как можно больше кулацких и прочих социально чуждых элементов. В 1934 – 1935 гг. по Немецкому району прокатилась волна антинемецких кампаний в рамках этнических чисток (дело Гальбштадтской МТС, дело контрреволюционной фашистской организации и т.д.). Репрессии 1937 – 1938 гг., военных лет утопили в крови стремление немецкого народа к независимости и самостоятельности.

 

Относительное потепление в отношениях между российскими немцами и властями наблюдается в годы хрущевской "оттепели". В это время с немцев были сняты обвинения, выдвинутые против них в годы войны, начали восстанавливаться институты национальной культуры. Но потепление это было кажущимся, ибо допускались лишь те мероприятия, которые не противоречили политике партии, да и протекать они должны были так, как укажут власти, т.е. без лишней самостоятельности и под контролем. Однако многие немцы во второй половине 1950-х гг. это недопоняли, приняв стремление властей реабилитировать их народ за чистую монету, за что и поплатились. В первую очередь это коснулось тех, кто заговорил о восстановлении автономии немцев в Поволжье как о главном реабилитационном мероприятии. Но это не входило в программу властей и потому было пресечено самым суровым образом. Вплоть до конца 1980-х гг. немцы фактически никак не заявляли о себе на общественно-политической арене СССР.

 

Перестройка во внутренней и внешней политике в корне изменила существующую ситуацию. Получив право говорить, немцы заявили о том, что в условиях данного политического режима у них нет возможности сохраниться как самостоятельной национальной группе, т.е. развивать национальную культуру и язык. Начался новый этап эмиграции немецкого населения из республик Союза. Только с 1987 по 1990 г. СССР покинуло 1056 тыс. немцев 10 . Столь высокие темпы эмиграции заставляли определенные круги задуматься: по данным всесоюзной переписи населения 1989 г., в СССР проживало 2 035 807 немцев 11 . При таких темпах выезда на постоянное место жительства в ФРГ к началу ХХI в. субнациональная немецкая группа могла просто исчезнуть. А потому нужна была идея, которая удержала бы немцев в СССР. И эта идея была вскоре найдена – в очередной раз, но уже в совершенно иных политических условиях, заговорили о восстановлении немецких автономий, которые были ликвидированы в годы сталинизма. В ряде исследований последних лет основная заслуга в инициировании и реализации данной идеи приписывается исключительно обществу "Wiedergeburt" – "Возрождение" 12 . Даже при поверхностном изучении документов в глаза бросается то, что идея восстановления Немецкого района на Алтае каждой из сторон – немцами и властями края – наполнялась разным содержанием. Если население, горя идеей воссоздания национального района, подразумевало под ней в первую очередь создание механизмов возрождения и сохранения немецкого языка и культуры, то представители краевых органов, поддерживая стремление немецкого населения, говорили прежде всего об экономических выгодах, которые принесет это решение. Для большей иллюстративности позволим себе привести два высказывания, прозвучавшие на сельских сходах. Первое принадлежит сельскому учителю, второе – представителю номенклатуры. "Неважно, что мы будем иметь от немецкого района в экономическом плане, давайте подумаем о своей культуре, о своих детях..." 13 . "Край тоже за район. Мы отлично видим экономическую выгоду от создания немецкого района..." 14 .

 

Таким образом, в основу негласной концепции создания и развития Немецкого района была заложена идея преуспевающей экономической зоны. Однако был совершенно упущен культурный аспект, хотя лишь параллельное развитие экономики и культуры позволило бы удержать коренное население от выезда в Германию. Но этого не произошло, а потому все ожидания немцев, связанные с восстановлением национальной автономии, не оправдались. Немцы, прибывающие из республик Центральной Азии, из-за высокой степени их ассимилированности не в состоянии воспринять идеи национальной культуры. Именно этим и объясняется провал в работе по сохранению культуры и языка немцев в России. В результате процесс эмиграции продолжился.

 

Таким образом, уже в течение более ста лет немцы России – СССР – России живут в состоянии латентного национального конфликта, основа которого кроется в первую очередь в непонимании государством их устремлений. К сожалению, до сих пор государство старалось решить все методом диктата. На самом же деле выход из создавшейся ситуации необходимо искать сообща, идти к достижению общей цели одной дорогой.

 

Примечания:

 

1 Богина Ш. А. Иммигрантское население США. Л.: Наука, 1976. С.24.

 

2 Stumpp K. Das Ru Я landdeutschtum in Ь bersee // Heimatbuch der Deutschen aus Ru Я land. Stuttgart, 1966. S.12.

 

3 Бруль В. И. Немцы в Западной Сибири. В 2 ч. Ч. 1. Топчиха, 1995. С.25.

 

4 Краткий отчет ВЦИКу о положении немецкого крестьянства в Сибири члена ВЦИК, заместителя наркома просвещения РСФСР В.А.Курца // Новое время (Neue Zeit). 1994. 35. 22 марта.

 

5 Центр хранения архивных фондов Алтайского края. Ф.233. Оп.1. Д.799 – 803, 805, 808, 810, 812. Подсчет.

 

6 Там же.Подсчет.

 

7 Там же. Ф.38. Оп.7. Д.37. Л.96.

 

8 Там же. Д.41. Л.1.

 

9 Там же. Оп.6. Д.57. Л.9.

 

10 Deutschland : R ь ckgang des Zuzugs von Ausl д ndern // http: // www. Demographie.

de. / newsletter / deutschland / azssiedlerrueckgang.htm. S.2.

 

11 Национальная доктрина России (проблемы и приоритеты) / Под ред. А.И.Подберезкина. М.: Агентство "Обозреватель", 1994. С.33.

 

12 Шлейхер И. И. К вопросу о восстановлении Немецкого района на Алтае // Немцы Сибири: история и современность : Материалы междунар. науч.-практ. конф., Омск, 17 – 19 апр. 1996 г. Омск: Омский филиал ОИИИФФ СО РАН, 1994. С.44.

 

13 Текущий архив Немецкого национального района Алтайского края. Ф.8. Оп.1. Д.282.

 

14 Там же. Ф.23. Оп.1. Д.276.

[Sokrates]

Репрессии как неотъемлемый элемент

политики большевистского режима

по отношению к российским немцам

 

А.Герман, Саратов

 

Подавляющее большинство российских немцев появилось в России после 1763 г. из германских и некоторых других соседних государств, где к тому времени уже вполне сложилась западноевропейская цивилизация с такими основополагающими ценностями, как абсолютизация частной собственности, индивидуализм, рационализм, протестантская этика, возвеличивающая мирской профессиональный труд как богоугодное дело (подавляющее большинство переселенцев, как известно, были протестантами).

 

Естественно, что это сформировало ментальность переселенцев, с целым рядом своеобразных национальных черт: высокой религиозностью, строгим следованием христианским заповедям, организованностью, дисциплинированностью, исключительным трудолюбием, любовью к порядку, рачительностью, развитым чувством хозяина своей собственности, почтительным отношением к собственности ближнего и т.п. В России реакция на такой образ немца, как известно, была разная: от уважения и восхищения до неприязни и ненависти.

 

Российские немцы, в силу объективных и субъективных причин, в течение многих десятилетий смогли сохранить свою национальную идентичность, традиции и обычаи старой родины. С конца ХIХ в. в обстановке обострения отношений с объединившейся и усилившейся Германией это стало играть роль известного раздражителя для националистически настроенной части российского общества и ухудшило положение немцев в России. В годы первой мировой войны на волне великорусского шовинизма российские немцы подверглись прямым гонениям, "борьба с немецким засильем" санкционировалась и во многом проводилась самим государством.

 

Идеология большевизма и национальная психология российских немцев имели очень мало точек соприкосновения. Их противостояние после установления большевистской диктатуры становилось неизбежным. Однако на первых порах немцы, как и другие малые народы России, оказались в плену иллюзий, вызванных провозглашением "Декларации прав народов России". Известно, в частности, что представители немецких колоний Поволжья на своем съезде в феврале 1918 г. приняли решение ходатайствовать перед Советским правительством о создании национально-территориальной автономии немцев Поволжья 1 .

 

На деле большевики руководствовались не стремлением к свободному и суверенному развитию наций, а лишь тактическими соображениями: желанием заручиться поддержкой нерусских народов и облегчить тем самым развертывание революционного процесса. Нарком по делам национальностей Сталин втолковывал делегатам одного из национальных совещаний в мае 1918 г., что дать автономию для того, чтобы внутри нее вся власть принадлежала национальной буржуазии, советская власть не может. Она за такую автономию, "где бы буржуа всех национальностей были устранены не только от власти, но и от участия в выборах правительственных органов" 2 . Именно по такому сценарию создавалась Автономная область немцев Поволжья в 1918 г. Об этом свидетельствует вся деятельность по ее созданию, которую осуществлял Поволжский комиссариат по немецким делам. Ему прямо предписывалось стать "идейным центром социалистической работы среди немецкого трудового населения", обеспечить "народное самоуправление на советских началах" 3 .

 

Кроме того, большевики рассматривали национальную идею, приверженность национальным интересам как главное препятствие на пути социалистического или коммунистического универсализма, пролетарского интернационализма и тоталитарной государственности. Поэтому установка на постепенное исчезновение национального начала входила как неотъемлемый элемент в социальную, социокультурную и политическую программу большевистского режима. Реализация такой установки предполагалась именно через национально-территориальный тип автономии и федерации, поскольку в этом случае обеспечивались централизм коммунистической партии, ее цементирующая роль между всеми этнополитическими образованиями, возможность осуществления ею властных и управленческих функций в интересах создания всемирного бесклассового общества без государств и национальных различий.

 

Автономия советского типа получила гарантии территориальной целостности, создания образовательных и культурных институтов на собственных национальных языках. В ней стимулировались местные кадры, проводилась так называемая "коренизация", в общем русле развития страны осуществлялась насильственная модернизация экономики и др.

 

Вместе с тем все эти меры находились в подчиненном положении по отношению к "классовой" политике, которая всегда доминировала. На примере истории АССР немцев Поволжья, немецких национальных районов очень хорошо видно, что автономия советского типа была лишена фактического политического суверенитета, все провозглашенные ее национально-государственные права на практике являлись чистейшей фикцией. Достаточно сказать, что в 1937 г. по Конституции СССР Республика немцев Поволжья должна была подчиняться высшим органам государственной власти РСФСР, а фактически подчинялась обкому ВКП(б) соседней с нею Саратовской области 4 .

 

Эфемерность национально-государственных прав союзных и автономных республик стала особенно заметна с середины 1930-х гг., когда постепенный отход от концепции мировой революции, утверждение курса на построение и, возможно, длительное существование социализма в одной стране, привели к существенным изменениям национальной и, в частности, языковой политики. Русский язык стал рассматриваться в качестве единственного универсального средства общения. На смену административной кампании "коренизации" пришла противоположная по своей направленности, более жесткая кампания "борьбы с национализмом". Именно в русле данной кампании в конце 1930-х гг. были ликвидированы немецкие национальные районы.

 

Глобальные социальные эксперименты, перевернувшие весь уклад жизни населения бывшей России после 1917 г., широкомасштабные репрессии и насилие, всевластие ВКП(б) уравняли между собой в Советском Союзе все нации и народности, союзные и автономные республики, края и области, всех граждан в своем национальном и человеческом бесправии. В этом плане советские немцы и их национально-территориальные образования никогда не были исключением из общих правил.

 

Анализ фактического материала позволяет сделать вывод, что в автономии немцев Поволжья, в немецких районах и селах Украины, Сибири, Кавказа и других регионов имели место те же процессы, вызывавшиеся политикой центрального большевистского руководства, те же негативные проявления тоталитарной системы, что в других местах советской страны на различных этапах ее существования. Вместе с другими народами России и Советского Союза немцы пережили военный коммунизм, продразверстку и голод, коллективизацию и раскулачивание, колхозно-крепостническую систему 1930-х гг. и порожденный ею новый голод, "большой террор" и тяготы войны, послевоенную нужду.

 

Однако в политике государства по отношению к немцам имелась и своя специфика. Она порождалась, прежде всего, их ментальностью, сложившимися представлениями о немецком этносе. В частности, у большевистского руководства страны, особенно в первые годы, очевидно еще с дореволюционных и довоенных времен, существовало мнение, что все колонисты - в основном зажиточные крестьяне, "крепкие хозяева", а немецкие колонии - "кулацкие гнезда". Отсюда - более интенсивное и жесткое, чем у других, "выкачивание" у немецких крестьян продовольствия, иных материальных ценностей в годы гражданской войны. Особенно досталось поволжским немцам, которые все годы гражданской войны находились под властью большевиков. Не случайно именно Область немцев Поволжья стала эпицентром голода в Поволжье и понесла самые тяжелые людские потери 5 .

 

Следует отметить еще и такой существенный момент. Одной из главных особенностей национально-государственной системы, сложившейся в послеоктябрьской России, была ее направленность на уничтожение фактического неравенства народов. Механизм территориальной автономии подавался как средство оказания помощи малым и отсталым народам со стороны более развитого - русского. "Выравнивание" обеспечивалось за счет перераспределения центром материальных и финансовых средств между различными регионами страны. В этом процессе Автономия немцев Поволжья была едва ли не единственным исключением. Поскольку немцев считали "культурной и развитой нацией", их автономия в большой мере выполняла донорские функции, являясь одним из важных поставщиков продовольствия в общесоюзный фонд. Что же касается помощи центра, то она предоставлялась республике, все по той же причине, на общих со всеми губерниями, краями и областями РСФСР основаниях. Исключения делались крайне редко, неохотно, как правило, когда ситуация требовала принятия неотложных мер, например, выделения средств на развитие национального образования в самом начале 1930-х гг. По этой причине АССР немцев Поволжья до конца 1930-х гг. отставала в своем развитии от многих других автономий РСФСР. Примерно такая же ситуация существовала и в немецких районах.

 

В свою очередь, немцы тоже относились к режиму с недоверием. Именно ментальностью российских немцев объясняется то, что они оказались в числе народов нашей страны, наиболее долго, сложно и трудно адаптировавшихся к созданному большевиками общественному строю. В годы гражданской войны немцы Украины и некоторых других регионов активно участвовали в борьбе с большевистской властью 6 . В белой армии существовали даже немецкие национальные формирования (например, бригада немецких колонистов и военнопленных, численностью 3 тыс. человек, в армии Врангеля) 7 . Поволжские немцы, правда, мобилизовывались в Красную Армию, однако рвения к службе не проявляли. Их дезертирство достигало беспрецедентных размеров. Немецкие красные формирования существовали недолго и нигде не отличились. Более того, 2-й Бальцерский полк был расформирован за отказ идти в атаку и уход с боевых позиций 8 . Причем это не было связано с какими-то идеологическими соображениями. Просто поволжские колонисты, в большинстве своем, отвергали саму войну, необходимость убивать, им претил отрыв от привычного крестьянского образа жизни. Вместе с тем они активно участвовали в крестьянском восстании 1921 г., отстаивая свое право на собственность, традиционный образ жизни. Большевики в ответ, после подавления восстания, учинили массовую расправу над его участниками, подвергнув расстрелу сотни людей 9 .

 

Неприятие немцами большевистской идеологии после гражданской войны настолько бросалось в глаза, что режиму приходилось принимать в этом направлении специальные меры. Так, в январе 1924 г. пленум обкома РКП(б) АССР немцев Поволжья на специальном заседании вынужден был отметить "политическое отставание" немецкого крестьянства от русского, более слабое восприятие им "коммунистических идей". Пленум определил ряд мероприятий, направленных на усиление "политической работы" среди крестьян-немцев 10 .

 

Большевистские эксперименты вызывали, как правило, негативную реакцию немцев, которые отвечали упорным сопротивлением на попытки взломать их традиционный жизненный уклад. А это, естественно, приводило к жестоким карательным мерам со стороны режима. Характерным примером может служить коллективизация. Немецкие крестьяне яростно сопротивлялись ей, хорошо понимая, что это означает разрушение их жизненных устоев. Уже к началу 1930 г. волнения охватили десятки сел в Поволжье, на Украине, в Сибири и других регионах. В ряде случаев волнения перерастали в восстания, на какое-то время свергалась советская власть в тех или иных селах (Мариенфельд в Поволжье, Гальбштадт на Алтае и др.) 11 . Характерным явлением для немецких сел была совместная защита крестьян, подлежавших раскулачиванию. В иных селах их жители по два-три дня не давали раскулачить и вывезти своих односельчан. Это удавалось сделать только с применением вооруженной силы. Но даже после этого крестьяне продолжали требовать возврата высланных из села, возвращения отобранного имущества.

 

Конечно, нельзя обойти того факта, что большевикам удалось расколоть немецкое население страны. Среди немцев был слой людей, безоглядно принявших большевистский режим, служивших ему верой и правдой. Коллективизацию и раскулачивание в немецких селах проводили те же немцы-односельчане, а не кто-то со стороны. Эти же люди писали и доносы на своих соседей, коллег по работе, принимали участие в репрессиях, подчас сами становясь их жертвами. Объективности ради, надо отметить, что слой таких людей среди немецкого населения был не слишком многочислен 12 . Однако свою малочисленность эти люди компенсировали недюжинным упорством и педантизмом в достижении цели, особой жестокостью и непреклонностью. Именно такого рода деятелям удалось к лету 1931 г. поставить на колени немецкую деревню в Поволжье, еще зимой 1929 / 1930 г. бушевавшую массовыми протестами против коллективизации. По всей стране было объявлено, что Республика немцев Поволжья первой в СССР завершила сплошную коллективизацию крестьянства 13 . В данном случае мы имеем пример проявления некоторых черт немецкой ментальности на службе тоталитаризма, ведь сходным образом себя вели и нацистские функционеры в Германии.

 

Необъективными и эмоционально односторонними являются утверждения некоторых политиков и историков из среды российских немцев о том, что у большевистского режима к советским немцам была особая ненависть, что по отношению к ним и к их национально-территориальным образованиям (Республике немцев Поволжья, национальным районам) проводилась особая политика геноцида, сходная с той, что проводили германские нацисты в отношении евреев.

 

Объективные исследования показывают, что к антинемецким репрессиям правящий режим прибегал лишь тогда, когда немцы СССР, становясь, как и другие народы нашего государства, жертвами социальных экспериментов и попадая в связи с этим в тяжелое положение, пытались найти выход из него, используя некоторые специфические возможности этноса, имевшего исторические корни за пределами страны (это стремление вернуться на историческую родину, апелляция за помощью к эмигрировавшим родственникам и знакомым, получение материальной помощи и моральной поддержки из-за границы и т. д.).

 

Понятно, что на такие попытки немцев советское руководство реагировало крайне негативно, поскольку они дискредитировали большевистский режим перед мировым сообществом, раскрывая истинное положение дел в "государстве рабочих и крестьян", осложняли отношения Советского Союза с Германией и другими странами, т. е. "играли на руку мировому империализму". Ярким примером такого рода могут служить жестокие репрессии против советских немцев в 1934 - 1935 гг., так называемая борьба против фашистов и их пособников, направленные против получения немцами СССР гуманитарной помощи из-за рубежа. Вспомним, как обосновал ЦК ВКП(б) в своем постановлении от 5 ноября 1934 г. необходимость этих репрессий: "...в районах, населенных немцами, за последнее время антисоветские элементы активизировались и открыто ведут контрреволюционную работу. Между тем местные парторганизации и органы НКВД крайне слабо реаги руют на эти факты, по сути делают попустительство, совершенно неправильно считая, будто наша международная политика требует этих послаблений немцам и другим национальностям, проживающим в СССР и нарушающим элементарную лояльность к советской власти " 14 (курсив наш. - А.Г. ). Как видим, немцев обвиняли в действиях, причинявших вред режиму, а не в том, что они - немцы.

 

Нельзя отрицать и того бесспорного факта, что на политику советского руководства по отношению к "своим" немцам существенно влияли отношения СССР и Германии. Немцы Советского Союза не раз становились картой в политической игре двух держав, с помощью которой советское руководство пыталось реализовать свои планы. Поэтому в зависимости от конкретной политической конъюнктуры в советско-германских отношениях политика центра по отношению к "советским" немцам либо смягчалась (1920-е гг.), либо ужесточалась (после прихода в Германии к власти Гитлера).

 

Ликвидация Республики немцев Поволжья, депортация немецкого населения европейской части СССР в Сибирь и Казахстан стали следствием крайнего обострения отношений между Германией и СССР, принявших форму открытого военного столкновения. Эти политические акты, совершенные сталинским руководством страны, показали истинную цену большевистских рассуждений о правах наций.

 

Депортация и последовавшие за ней "трудармия" и спецпоселение, несомненно, причинили немцам СССР тяжелый урон, нанесли глубочайшую моральную травму. Однако эти явления нельзя назвать геноцидом. Немецкие граждане Советского Союза стали жертвами перестраховки, принявшей присущую сталинскому режиму грубую форму в условиях суровой и жестокой войны. Вспомним, что депортации, наряду с немцами, в годы войны подверглись десятки народов, что использование принудительного труда в СССР приняло практически всеобщий характер. В "трудармии" отбывали повинность даже "непровинившиеся" народы, в частности казахи, узбеки, киргизы и др., не говоря о десятках миллионов политзаключенных.

 

После смерти Сталина, и особенно после 1955 г. отношение смягчившегося режима к советским немцам заметно улучшилось, тем не менее их реабилитация в полной мере произведена не была. Имеющиеся исследования, затрагивающие эту проблему (А.Айсфельда, Т.Иларионовой и др.) 15 , а также анализ партийных документов 1950 - 1980-х гг. позволяют предположить, что полная реабилитация не была проведена по ряду причин, в том числе и из-за все той же, с точки зрения властей, низкой лояльности немцев к коммунистическому режиму. Быстро нараставшие с середины 1950-х гг. эмиграционные настроения с ориентацией на ФРГ (а не на ГДР), апелляция к Западу, активное вмешатель ство Западной Германии в ситуацию с советскими немцами, ее постоянные демарши против дискриминации немцев в СССР, выступления за соблюдение прав человека в отношении них, - все это вызывало у советского руководства, как и в начале 1930-х гг., сильнейшее раздражение. Отмеченные выше факты квалифицировались как "антисоветские проявления", что, естественно, формировало по отношению к советским немцам общую неприязнь со всеми вытекающими отсюда последствиями. Советское руководство понимало, что в случае воссоздания Немецкой автономии суверенитет Советского Союза столкнулся бы с государственным патернализмом. ФРГ наверняка попыталась бы взять на себя роль зарубежного покровителя внутрисоветской немецкой государственности. В условиях "холодной" войны и противостояния двух общественно-политических систем это выглядело как серьезная и необоснованная уступка позиций идеологическому и политическому противнику.

 

Таким образом, политика большевистской власти по отношению к немецкому этносу в России и СССР - это в большинстве своем политика дискриминации и репрессий. Определялась она следующими основными факторами:

 

1) общей репрессивной политикой большевистского режима, вытекавшей из его внутренней природы;

 

2) сложной адаптацией немецкого этноса к большевистской власти, его негативной реакцией на важнейшие "социалистические" преобразования, апелляцией с просьбами о защите при нарушении прав к Западу, т. е. к идеологическому и политическому противнику большевизма;

 

3) отношениями между СССР и Германией. В частности, в экстремальных условиях войны большевистская власть, помня о слабой лояльности "своих" немцев, пошла на неадекватную перестраховку, подвергнув их депортации, "трудармии", спецпоселению.

 

Сделанные выводы не претендуют на абсолютную правильность и законченность, возможно, в чем-то кажутся спорными. Тем более они не оправдывают режим, запятнавший себя кровью миллионов жертв. Однако, как представляется, они позволяют подняться над еще бытующими ненаучными эмоционально-субъективными представлениями о советском периоде в истории российских немцев, их взаимоотношениях с тоталитарной властью, позволяют извлечь исторические уроки и в соответствии с ними решать "немецкую" проблему в современной России, избегая ошибок прошлого.

 

Примечания:

 

1 Герман А. А. Немецкая автономия на Волге. 1918 - 1941. В 2 ч. Ч. 1. Автономная область, 1918 - 1923. Саратов, 1992. С. 15.

 

2 История России. В 2 т. Т. 2. М., 1995. С.136.

 

3 Герман А. А. Указ. соч. С.19.

 

4 Там же. Ч. 2. Автономная республика, 1924 - 1941. Саратов, 1994. С.177 - 178.

 

5 Там же. Ч. 1. С.45 - 66, 93 - 96, 113 - 146.

 

6 Безносов А.И. К вопросу об участии немецких колонистов и меннонитов в гражданской войне на юге Украины (1917 - 1921 гг.) // Вопросы германской истории: немцы в Украине. Днепропетровск, 1996. С.112 - 125; Малиновский Л.В. История немцев в России. Барнаул, 1996. С.88 - 90.

 

7 Доклад оперативной части особого отдела Кавказского фронта о составе армии генерала Врангеля // Воен.-ист. журн. 1998. 2. С.50 - 61.

 

8 Герман А. А. Указ. соч. Ч. 1. С.85 - 89.

 

9 Там же. С.97 - 112.

 

10 Герман А. А. Указ. соч. Ч. 2. С.57.

 

11 Там же. С.103; Бруль В. И. Немцы в Западной Сибири. - В 2 ч. Ч. 1. Топчиха, 1995. С.110 - 113.

 

12 Об этом можно судить, в частности, по соотношению коммунистов и комсомольцев к общей численности немецкого населения в АССР немцев Поволжья и в немецких районах, сравнив его с аналогичным показателем областей и районов, имевших, к примеру, в своей массе русское или украинское население.

 

13 Герман А. А. Указ. соч. Ч. 2. С.114 - 116.

 

14 Цит. по: Герман А. А. Указ. соч. С.332.

 

15 Айсфельд А. Российские немцы в послевоенных советско-германских отношениях // Отеч. история. 1996. 3. С.115 - 128; Иларионова Т. С. Желания и возможности : Проблемы выезда немцев из СССР в контексте послевоенных советско-западногерманских отношений (1955 - 1964) // Миграционные процессы среди российских немцев: исторический аспект: Материалы междунар. науч. конф., Анапа, 26 - 30 сент. 1997 г. М., 1998. С.367 - 384; Армборст К. Эмиграция российских немцев в ФРГ в 1970 - 1987 гг.: основания и причины // Там же. С.385 - 392; Хердт В. Внешняя и внутренняя миграция российских немцев последнего десятилетия в зеркале статистики и в оценке политиков // Там же. С.393 - 406.

[Sokrates]

Защита и сопротивление российских немцев

(1917 - 1930-е гг.)

 

Д.Брандес, Дюссельдорф

 

В этой статье хотелось бы коснуться вопроса о том, какова была реакция российских немцев на давление и репрессии со стороны советского режима. На наш взгляд, термины, которыми обычно в таких случаях оперируют - приспособленчество или сопротивление, может быть, коллаборационизм и сопротивление, не отражают всего комп лекса реакций и поведенческих структур российских немцев.

 

За последнее десятилетие опубликовано большое количество работ, посвященных репрессиям против советских немцев 1 . Однако до сих пор мало изучалось поведение немцев в советский период. Это объясняется характером письменных источников, которыми располагают исследователи, и осторожностью, с которой они относятся к воспоминаниям очевидцев - письменным и устным.

 

Возникает вопрос, какими терминами мы можем тут оперировать. Мы предлагаем для характеристики немецкого населения, которое в большинстве своем являлось сельским, ввести понятие "резистентность" (Resistenz), которое взято нами из медицины и более точно переводится на русский язык как "сопротивляемость или устойчивость", в данном случае мы понимаем реакцию организма на болезнь. (Впервые этот термин был использован в исследовательском проекте "Бавария в период национал-социализма" для оценки весьма прохладного отношения к национал-социализму большинства верующего сельского населения.) Позже к этому термину стали прибегать и другие исследователи. В трактовке историка М.Брошата "резистентность - это сопротивляемость, это холодное отношение к власти, вне зависимости от причин и мотивов" 2 .

 

Резистентность может проявляться и в сохранении относительно независимых институтов и структур в обществе, в соблюдении нравственно-религиозных норм или в защите корпоративных или экономических интересов, в приверженности прежним правовым, художественным и другим принципам, а также в активном противодействии отдельных лиц или целых групп, в гражданском неповиновении, в стремлении к объединению единомышленников вне национал-социалистических организаций или просто во внутренней приверженности отдельной личности убеждениям, противоречащим нацистской идеологии и пропаганде и в возникающем благодаря этому духовном иммунитете.

 

Все же для характеристики поведенческих реакций русских немцев, проживавших в сельской местности, я считаю более подходящим немецкое слово "Abwehr" и соответствующее ему слово "защита". Во-первых, дифференцируя эти понятия, мы можем избежать опасности всякий конфликт с властями рассматривать как резистентность. Во-вторых, немецкие деревни, как правило, выступали солидарно против репрессий и давления со стороны партии и государственной власти. Эти репрессии часто проводили представители других этнических групп, городские жители или бывшие немецкие военнопленные.

 

Нам кажется, что этот термин поможет глубже и точнее охарактеризовать реакцию сельского населения. Конечно, нельзя обойтись и без термина "сопротивление", однако под ним следует понимать лишь такие открытые выступления против режима, как массовые забастовки, стачки, вплоть до вооруженных восстаний, т. е. те акции, которые требуют определенной организации. Национальному меньшинству обычно трудно бывает оказывать сопротивление, особенно когда это меньшинство (за исключением Республики немцев Поволжья) рассеяно среди других этнических групп. Характерным для образа жизни немцев из этнически гомогенных деревень или районов было стремление к самоизоляции, к тому, чтобы не допускать влияния политических организаций, к сохранению собственных, прежде всего церковных, традиций. На давление извне немецкая деревня отвечала солидарной защитой.

 

Выше уже говорилось о том, что вопросом "защиты" и "сопротивления" российских немцев историки занимались гораздо менее, чем темой репрессий. Одна из причин этого, на наш взгляд, заключается в том, что представители немецкого меньшинства и в дореволюционной России, и в СССР всячески демонстрировали свою лояльность. Такая позиция обуславливалась рядом причин и, прежде всего, тем, что как национальное меньшинство российские немцы не могли обходиться без защиты со стороны государства, так же как евреи в монархической Пруссии или Австрии.

 

Постоянная демонстрация своего благожелательно-нейтрального отношения к власти приносила плоды вплоть до 90-х гг. прошлого века, т. е. до тех пор, пока не началась русификация немецкой начальной церковной школы. И на дискриминационные выплески во время первой мировой войны - депортацию с Волыни, ликвидационные законы, нападки в печати - российские немцы отвечали заявлениями о своей лояльности 3 . Даже в воспоминаниях или в исторической литературе, посвященных депортациям в период второй мировой войны, в качестве доказательства несправедливости обвинений в реальном или потенциальном предательстве, приводятся рассказы о немецких партизанах, о самоотверженном труде советских немцев в тылу во имя победы 4 .

 

Однако еще до революции, наряду с демонстрацией лояльности, ярко проявлялась и другая черта российских немцев - стремление обособиться от властей и от живущих по соседству представителей других этнических групп. До 1871 г. от рекрутской повинности колонистов ограждало попечительное управление, на них также не распространялась российская система землевладения, т. е. общинное владение землей. Проживание в национально однородной деревне и религиозные различия давали немцам возможность существовать в узком мирке, где можно было отгородиться от внешних влияний, существовать автономно, избегая вмешательства властей в их жизнь. Активное сопротивление властям не было в целом свойственно российским немцам, об этом свидетельствует их пассивность в период русификации или слабое участие в революционных событиях 1905 и 1917 гг.

 

С такими глубоко укоренившимися традициями российские немцы встретили новый режим.

 

На наш взгляд, именно приверженность этим традициям, а вовсе не восприимчивость к новой идее национальной автономии побудили лидеров российских немцев сразу же после революции добиваться такой автономии. Если до революции попечительное управление ограждало немцев от вмешательства в их жизнь российских властей, то после революции эту функцию должны были взять на себя автономные органы и институты. Именно этим и объясняются, как нам кажется, нереалистические представления российских немцев о характере автономии. Так, призыв немецких депутатов Новоузенского земства в январе 1918 г. можно рассматривать как попытку отделить поволжские немецкие колонии от общей политической линии. Депутаты писали, что давно уже назрело время вывести экономически-культурные вопросы немцев на базе национального самоопределения на новый, независимый путь.

 

Варенбургская конференция, состоявшаяся в конце февраля 1918 г., постановила отделить немецкие деревни от национально-смешанных волостей. Они предполагали объединиться в округа и присоединиться к "Федерации немцев на Волге", чьи органы управления должны были вступить в непосредственные отношения с центральными органами управления Российской Федерации.

 

Эта попытка была заблокирована Сталиным через постановление комиссариата по немецким делам в апреле 1918 г. 5

 

У причерноморских немцев преобладали две разные точки зрения на автономию (речь идет о периоде оккупации этой территории немецкими и австро-венгерскими войсками между февралем и ноябрем 1918 г.). В сущности, они преследовали одинаковую цель - одни выступали за подчинение немецких колоний германскому протекторату, другие - за создание так называемой "национально-персональной" автономии 6 .

 

После установления советской власти на Юге Украины причерноморскими немцами были организованы по этническому или конфессиональному признаку товарищества и региональные союзы. О меннонитском союзе достаточно много известно, о других существенно меньше. Иногда только название, например, "Объединение южнорусских колонистов и граждан германской расы".

 

В период установления советской власти меннониты стремились прежде всего оградить свою молодежь от военной службы. Они хотели организовать нечто вроде альтернативной службы и создать орган, который учредил бы и финансировал эту "лесную службу". Однако после переговоров с украинским правительством стало ясно, что власть вряд ли поддержит такую организацию. Им рекомендовали использовать для этих целей зарубежную помощь. После того, как Московский ЦК поддержал меннонитское "культурное хозяйство", в апреле 1922 г. был официально признан и "Союз потомков голландских выходцев на Украине". Российские меннониты, следуя примеру украинских, также объединились и создали свою структуру - всероссийское меннонитское сельскохозяйственное общество, которое было зарегистрировано в мае 1923 г. Оба эти объединения, украинское и русское, создали свои представительства на местах и занялись организацией товариществ для выведения чистосортного семенного материала, разведения коров и расширения молочного хозяйства. Они также пропагандировали расширение образовательной и благотворительной деятельности меннонитов. Но стремление этих этнически-конфессиональных союзов к независимости вступало в противоречие с линией немецкой секции при ЦК, стремившейся руководить всей деятельностью советских немцев или, по меньшей мере, взять все их организации под свой контроль. Принцип межрегионального этнически-конфессионального разделения немцев вступал в острое противоречие с национальной политикой Советов 7 . Поэтому вскоре вместо объединений, организованных по принципу самоуправления, были созданы территориальные единицы, которые должны были взять под свой контроль и провести советизацию немецкого национального меньшинства. Именно поэтому немцы Южной Украины и Западной Сибири активно выступали против образования так называемых "национальных районов" 8 .

 

Экспроприация и уравниловка, которые власти начали проводить в немецких поселениях, прежде всего повлекли за собой разорение крупных и эффективных хозяйств. Однако возникшее социальное равенство между бывшими крепкими хозяевами и безземельными крестьянами привело к объединению общин и общему сопротивлению государственному и партийному аппарату. (Кажется, только немцы в Сибири использовали землю не по правилам передельной общины, а продолжали хозяйствовать на земле, которой владели еще до революции 9 .)

 

Колонисты не поддерживали сельсоветы. К тому же в них не могли избираться ни священники, ни те, кого объявляли "кулаками". Кандидатам в члены сельских советов было необходимо заручиться согласием или, по меньшей мере, к ним не должно было быть претензий со стороны партийных органов или групп бедноты, этими же органами организованными. Решающим было то, что те, кого выбирали в сельсоветы, не выражали интересов большинства колонистов. Они полностью зависели от партийных органов. Именно поэтому российские немцы использовали для обсуждения и решения своих вопросов такую форму, как традиционный сельский сход. Например, еще в начале 1930 г. крестьяне деревни Ново-Романовка в Западной Сибири твердо настаивали на том, чтобы все решения принимал сельский сход, а сельсовет лишь их выполнял. Это, конечно, противоречило линии партии, в соответствии с которой все должно было происходить наоборот - группа деревенской бедноты формулировала предложения, передавала их в сельсовет, а сельсовет принимал решение и обязывал сельский сход его выполнять 10 .

 

"О большевизме немецкий крестьянин знать ничего не хочет, - писал еще в 1926 г. немецкий консул в Одессе. - Не хочет признавать разделения на кулака, середняка и бедняка, которого в немецких колониях вообще не существует, и никак не поддерживает усилия по привлечению деревенской молодежи в пионеры и в комсомол. Молодежь подчиняется строгой семейной дисциплине, и это тормозит проникновение новых идей в ее среду. Молодые показывают пальцами на тех, кто участвует в пионерском движении" 11 . Никак не поддерживался в немецких колониях и союз безбожников.

 

В немецких поселениях было весьма невелико число желающих вступить в партию или взять на себя какие-либо руководящие функции. Немцы были очень слабо представлены и в местных партийных организациях. Дефицит кадров наблюдался и в Поволжской республике, где в так называемых "немецких", а на самом деле национально-смешанных "национальных" районах и в сельсоветах многие руководящие должности занимали представители других национальностей. В результате партийные органы подбирали свои кадры из бывших немецких и австрийских военнопленных, немецких рабочих и политэмигрантов, покинувших Германию. Например, в 1925 г. в Сибири только 34 из 214 руководителей были местными, остальные пришлыми. Но даже и этих "чужих" немцев постоянно не хватало, чтобы занять руководящие посты. Зачастую важнейшие задания поручались представителям других национальностей, не знавших местных условий и не владевших немецким языком. Это, с одной стороны, создавало барьер между партийными функционерами и немецкой деревней, а с другой - способствовало большей изоляции деревни от партийного контроля 12 .

 

Колонисты не выступали непосредственно против отделения церкви от школы, но старались организовать религиозное обучение детей вне школы. При этом организованные по демократическому принципу общины меннонитов, баптистов и пиетистов обладали определенными преимуществами перед иерархическими структурами в лютеранской и католической церквах. Там на место выбывшего или арестованного священника не мог быть выбран новый - простым голосованием членов общины. В апреле 1924 г. меннониты обратились к советскому правительству с требованиями, чтобы школа заняла нейтральную позицию по отношению к религии и чтобы воинская повинность была заменена "необходимо-полезной работой для государства". Усилия меннонитов, баптистов и толстовцев, их борьба за отмену воинской повинности увенчалась тогда определенным успехом. В законе 1925 г. о воин ской обязанности было зафиксировано, что представители религиоз ных групп, чьи верования запрещали проходить воинскую службу еще до революции, могли выбрать альтернативную службу 13 .

 

В то же время российские немцы выступали и с организованным протестом против властей, особенно в Поволжском регионе. Тема вооруженных выступлений достаточно хорошо освещается в работах А.А.Германа. Так, поволжские немцы в 1918 и 1919 гг. организованно выступили против конфискации зерна и скота, против насильственной мобилизации их сыновей в Красную Армию. Непосредственное участие поволжские немцы приняли в так называемом "восстании голодных крестьян Поволжья" под руководством эсэров в 1921 г. 14 К сожалению, мне неизвестны аналогичные работы, которые могли бы пролить свет на ситуацию в Причерноморском регионе.

 

Многое уже известно о вооруженном сопротивлении меннонитских колоний (благодаря воспоминаниям и историческим исследованиям эмигрантов-меннонитов) в период гражданской войны. Особенно хорошо изучена история обороны против отрядов Махно. К сожалению, мы располагаем весьма скудными сведениями о восстании в Гросслибентале в июле 1919 г. против направленной туда германской группы "Спартаковцы". Или о взаимодействии восставших колонистов с белогвардейскими частями генерала Деникина1 5 .

 

Вторая волна организованных актов сопротивления российских немцев была направлена против антирелигиозных мероприятий, коллективизации и раскулачивания, проводимых советскими и партийными органами. Эти протесты прокатились по всем немецким поселениям от Волги до Казахстана.

 

Так, в Республике немцев Поволжья в конце 1929 г. крестьяне 39 деревень совместно выступили в поддержку пострадавших от раскулачивания собратьев-колонистов. Так же как и в русских деревнях, протестами поволжских колонистов руководили женщины, против которых ГПУ не всегда рисковал прибегать к таким жестоким мерам, как арест или расстрел. Колонисты пытались помешать высылке кулаков и освобождали арестованных крестьян. Они не только забирали назад свое имущество из колхозов, но и возвращали кулакам то, что было у них конфисковано. Они избивали представителей власти, громили партийные помещения. В Мариенфельде (например, кантон Каменка) немцы-колонисты перерезали всех быков, заявили, что не будут принимать участие в посевных работах и что хотят покинуть страну. Только при поддержке людей из русских деревень ГПУ удалось арестовать и вывезти руководителей этого восстания.

 

После публикации 2 марта 1930 г. статьи Сталина "Головокружение от успехов", в которой подвергались критике темпы и принудительные меры в период коллективизации, уже к началу мая того же года половина крестьян Поволжской республики покинула коммуны. Российские немцы требовали возвращения депортированных кулаков и открытия церквей 16 . В южноукраинской деревне Гюлдендорф колонисты забрали всех своих лошадей из колхозных конюшен уже через несколько дней после выхода статьи Сталина; пять шестых всех крестьян этого села затем в течение двух месяцев покинуло коммуну 17 . Когда началась депортация кулаков на Крайний Север, поволжские колонисты начали всеми способами противодействовать милиции. С декабря 1930 г. по апрель 1931 г. жители почти всех деревень Горной стороны и многих поселений Луговой стороны выступили против коллективизации, раскулачивания и закрытия церквей. На подавление этого восстания были брошены армейские части и части ГПУ 18 .

 

За период с начала Октябрьской революции до окончания гражданской войны из страны эмигрировало 120 тыс. немцев, т. е. почти десятая часть всего немецкого населения. С 1923 по 1928 г. Советский Союз покинули 23 тыс. меннонитов (из 91 тыс., проживавших в стране). Органы ГПУ получили указание поддерживать эмиграцию "антисоветских элементов" и затруднять выезд из страны немецкой бедноты 19 . В то время, как немцы на Волге, в Южной Украине и в Казахстане еще выступали с протестами, большая часть сибирских немцев уже была на пути в Москву, чтобы добиваться у властей разрешения на выезд 20 . (По теме немецкой эмиграции - центр этого движения находился в Западной Сибири - существует много работ 21 , в том числе затрагивается она и в нашей написанной совместно с А.Савиным монографии, которая скоро будет издана.)

 

Хотелось бы подчеркнуть лишь следующие аспекты: меннониты, а также лютеране и католики, которые к ним присоединились, отстаивали право воспитывать детей в духе своей религии. Они выступали и за право самостоятельного ведения хозяйства, считали членство в коммуне одной из форм крепостничества.

 

Меннониты Славгородского округа оказались в преимущественном положении по сравнению с немцами других регионов - 1 июня 1929 г. одной из групп было разрешено эмигрировать. Эмиграционное движение, которым были охвачены Немецкий и Славгородский районы, быстро перекинулось и на другие регионы, где был высокий процент меннонитов, охватило немецких лютеран и католиков, а затем и поляков, эстонцев, латвийцев и белорусов. Если бы не вмешательство органов ГПУ в середине ноября 1929 г., эмиграционное движение охватило бы не только всех немцев, но распространилось бы и на другие национальные меньшинства Советского Союза. После вынужденного возвращения в родные места, меннониты Славгородского района организовали посевную забастовку, они на своих собраниях требовали предоставления свободы совести, возвращения гражданских прав священникам, снижения темпов пятилетки, уменьшения налогов для самостоятельных хозяев, прекращения насильственной коллективизации 22 .

 

В заключение этого короткого обзора еще раз хотелось бы обратить внимание на "белые пятна" в истории российских немцев в советский период. Это защита и сопротивление немцев-колонистов на Юге Украины, Волыни, Северном и Южном Кавказе, в Средней Азии, собственно говоря, во всех регионах, кроме Волги и Западной Сибири. Мы сравнительно мало знаем о жизни лютеранских и католических общин, поскольку достаточно полная информация имеется лишь о меннонитах. Кроме того, хочется надеяться, что в будущем появятся исследования, посвященные не защите и сопротивлению, а, наоборот, вольному или невольному сотрудничеству представителей российских немцев с органами власти.

 

Примечания:

 

1 Историографический обзор по данной проблематике см. в статье Т.Н.Черновой, публикуемой в данном сборнике.

 

2 Broszat M. Resistenz und Widerstand: Eine Zwischenbilanz des Forschungsprojekts // Bayern in der NS-Zeit IV. Herrschaft und Gesellschaft im Konflikt. Teil C / Hrsg.v. M.Broszat, E.Fr ц hlich, A.Grossmann. M ь nchen; Wien, 1981. S.691 - 709.

 

3 Brandes D. Von den Zaren adoptiert: Die deutschen Kolonisten und die Balkansiedler in Neuru Я land und Bessarabien, 1751 - 1914. M ь nchen; Wien, 1993. S.474 - 488.

 

4 Например: Путь к победе (Об участии немцев, проживающих в СССР, в Великой Отечественной войне). Алма-Aта, 1990; Deines W. Die Sowjetdeutschen bei der Verteidigung des Vaterlandes // Heimatliche Weiten. 1989. H.2. S.229 - 239 .

 

5 Герман А.А. Немецкая автономия на Волге, 1918 - 1941. В 2 ч. Ч. 1. Автономная область, 1918 - 1924. Саратов, 1992. С. 11 - 18.

 

6 Eisfeld A. Deutsche Kolonien an der Wolga 1917 - 1919 und das Deutsche Reich. Wiesbaden, 1985. S. 94 - 101 .

 

7 Savin A. Ц konomisch revolution д r - politisch reaktion д r: Zur Geschichte der sibirischen Zweigstelle des Allrussischen Mennonitischen Landwirtschaftsverbands // Forschungen zur Geschichte und Kultur der Ru Я landdeutschen 6. Essen, 1996. S.43 - 57.

 

8 Savin A. Verordnete Autonomie : Die Entstehung des Deutschen Razons in Sibirien 1924 - 1928 // Forschungen zur Geschichte und Kultur der Ru Я landdeutschen 4. Essen, 1994. S.89 - 97.

 

9 Brandes D. Ein „Kulakenaufstandк im sibirischen Halbstadt? // Forschungen zur Geschichte und Kultur der Ru Я landdeutschen 4. Essen, 1994. S.98 - 116.

 

10 Ibid. S.98.

 

11 B randes D. Von der Verfolgung im Ersten Weltkrieg bis zur Deportation // Deutsche Geschichte im Osten Europas. Ru Я land / Hrsg. v. G.Stricker. Berlin, 1997. S.131 - 213.

 

12 Ibid. S.174 - 176.

 

13 Ibid. S.171.

 

14 Герман А. А. Указ. соч. Ч. 1. С. 35 - 66.

 

15 Brandes D. Von der Verfolgung... S. 151.

 

16 Герман А. А. Указ. соч. Ч. 2. Автономная республика, 1924 - 1941. Саратов, 1994. С. 99 - 116.

 

17 Reinmarus A.-O. Langer: G ь ldendorf : Ein deutsches St ь rmer- Kollektiv zur 15. Oktoberfeier. Kiev, 1932. S.31 - 36.

 

18 Герман А. А. Указ. соч. Ч. 2. С. 99 - 116.

 

19 Toews J. B. Die Mennoniten in der Ukraine 1917 - 1927: Aspekte ihrer religi ц sen und konomischen Anpassung // Zeitschrift f ь r Ostforschung 21 (Marburg 172). S. 652 - 677.

 

20 Из истории немцев Казахстана (1921 - 1975 гг.) : Сб. документов / Отв. ред. Г.А.Карпыкова. Алматы; Москва, 1997. С. 47 - 66.

 

21 Белковец Л. П. "Большой террор" и судьбы немецкой деревни в Сибири (конец 1920-х - 1930-е годы.) М., 1995. Бруль В. Немцы в Западной Сибири. В 2 ч. Топчиха, 1995.

 

22 Brandes D. Ein "Kulakenaufstand"... S.105 - 111.

[Sokrates]

Из истории "немецкой операции" НКВД 1937-1938 гг.

Н.Охотин, А.Рогинский, Москва

 

1.

 

"Всех немцев на наших военных, полувоенных и химических заводах, на электростанциях и строительствах, во всех областях всех арестовать"1.

 

С этой записки Сталина, приложенной к протоколу заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 20 июля 1937 г. ( П51/324), собственно говоря, и начинается "немецкая операция" НКВД.

 

В автографе поражает гипертрофированная агрессия стиля: на крохотном блокнотном листе, едва вмещающем размашистый почерк вождя, одиннадцать раз встречается буква Х – большой, бросающийся в глаза, косой перечеркивающий крест. Показательно и то, что Сталин трижды употребляет форму всех (единожды – с подчеркиванием): квантор всеобщности, характерный для семинарской риторики генерального секретаря, в контексте записки приобретает откровенно зловещий, аннигилирующий смысл. Известные нам теперь результаты "немецкой" и других национальных операций НКВД вполне оправдывают эти ожидания.

 

Текст последующего решения Политбюро Сталин также пишет сам:

 

"Вопрос НКВД Членам Пб

 

ОП

 

Предложить т.Ежову дать немедля приказ по органам НКВД об аресте всех немцев, работающих на оборонных заводах (артиллерийские, снарядные, винтовочно-пулеметные, патронные, пороховые и т.п.), и высылке части арестованных за границу.

 

Копию приказа прислать в ЦК.

 

О ходе арестов и количестве арестуемых сообщать сводки (ежедневные) в ЦК.

 

За / И.Ст<алин>.

Подписи соратников – внизу наискосок:

 

В.Чубарь, Ежов, В.Молотов, К.Ворошилов, Каганович, А.Микоян"2.

 

Оперативный приказ 00439 был выпущен Ежовым 25 июля 1937 г. и в тот же день разослан телеграммами по всем управлениям НКВД. Текст приказа хорошо известен современным исследователям3, поэтому мы здесь напомним лишь основные его положения.

 

Преамбула содержала обоснование планирующихся репрессий:

"Агентурными и следственными материалами последнего времени доказано, что германский Генеральный штаб и Гестапо в широких размерах организуют шпионскую и диверсионную работу на важнейших, и в первую очередь оборонных, предприятиях промышленности, используя для этой цели осевшие там кадры германских подданных.

 

Агентура из числа германских подданных, осуществляя уже сейчас вредительские и диверсионные акты, главное внимание уделяет организации диверсионных действий на период войны и в этих целях подготавливает кадры диверсантов".

 

Чтобы "полностью пресечь эту деятельность", нарком приказывал арестовать всех германских граждан, проживающих в СССР, работающих (или работавших ранее) в оборонной промышленности и на железных дорогах. На аресты было отведено пять дней, начиная с 29 июля. После "особо тщательного" следствия дела должны были быть направлены на рассмотрение Военной коллегии Верховного суда или Особого совещания при НКВД.

 

Речь в приказе, однако, не ограничивалась только германскими гражданами:

"Вновь выявляемых в процессе следствия германских агентов-шпионов, диверсантов и террористов, как из числа советских граждан, так и подданных других государств, немедленно арестовывать, независимо от места их работы".

 

Одновременно предписывалось произвести срочный учет германских подданных, работающих во всех других отраслях советского хозяйства, а кроме того, бывших германских подданных, принявших советское гражданство, но ранее работавших в оборонной промышленности. На всех них следовало представить в Москву меморандумы с компрометирующими материалами "для решения вопроса об аресте".

 

Вдогонку приказу по областям ушли десятки телеграмм с перечислением военных заводов и цехов оборонного значения, где следовало провести аресты.

 

Если сопоставить записку Сталина, приведенную нами в начале статьи, с текстом решения Политбюро, а также с приказом 00439, легко заметить, что задачи операции в приказе резко сужены – речь в нем идет не о "всех немцах", а только о "германских подданных". Кроме того, в приказе по сравнению с запиской сужен также и перечень отраслей промышленности, где следовало произвести аресты. Трудно представить, что такое ограничение явилось следствием внезапного "помягчения" вождя. Причина была, конечно, совершенно иная.

 

К моменту появления приказа 00439 у Сталина уже вполне сформировался общий план предстоящих чисток. Центральное место в нем рядом с уже начавшейся генеральной чисткой партийно-государственной элиты занимали две массовые операции, призванные, согласно сталинско-ежовской аргументации, уничтожить потенциальную "пятую колонну" в преддверии войны.

 

Целью первой из них была генеральная "очистка" страны от "бывших людей", в самом широком значении этого термина, то есть от всех категорий "традиционных" врагов советской власти (в терминологии НКВД –лиц с "компрометирующим социальным и политическим прошлым"): от "недобитых" кулаков, бывших помещиков, царских чиновников, белых офицеров, "церковников", эсеров, меньшевиков и т. д., а также от уголовников-рецидивистов. Их массовыми арестами и расстрелами НКВД должен был ликвидировать "повстанческую базу" в СССР на случай войны.

 

Задачей второй операции, раздробленной на операции по отдельным национальным "линиям", была ликвидация в СССР "шпионско-диверсионной базы" стран "капиталистического окружения", а объектом репрессий – иностранные колонии и другие сообщества, прямо или косвенно связанные с заграницей.

 

В рамках этой второй операции три "линии" по очевидным причинам рассматривались как основные: польская, харбинская (в НКВД ее часто называли "харбино-японской") и немецкая. В такой последовательности НКВД и приступил к их реализации.

 

То, что осуществление массовой операции по немецкой "линии" было на некоторое время отложено, обусловлено, как нам кажется, несколькими обстоятельствами. Во-первых, немецкая операция не была так хорошо подготовлена, как польская или харбинская – и с состоянием учетов (за исключением Украины, а также учета германских граждан), и с предварительно собранными показаниями, необходимыми для определения репрессируемых контингентов, дело здесь обстояло значительно хуже. Во-вторых, сыграл свою роль относительно невысокий статус немцев в СССР, их небольшое, по сравнению, например, с поляками или латышами, представительство на вершинах советской иерархии. Ни о каком "центральном деле" вроде дела ПОВ ("Польской организации войсковой") здесь речь идти не могла. В-третьих, определенные препятствия политического характера возникали в связи с наличием у советских немцев собственного государственного образования на территории СССР. Имело значение и многое другое, например, то, что репрессии против немцев в предшествующие четыре года носили гораздо более жесткий и масштабный характер, чем против тех же поляков или харбинцев, то есть частично чистка здесь уже была произведена. Учитывался и внешнеполитический фактор. Все это привело к тому, что массовые национальные операции начались с "линий" более ясных и лучше подготовленных.

 

5 августа начались аресты по приказу 00447 (так называемая "кулацкая операция"), 15 августа – по приказу 00485 ("польская операция"), затем вступает в силу приказ 00486, посвященный женам и детям "врагов народа", одновременно готовится приказ по харбинцам ( 00593), который будет издан 20 сентября. По масштабам все эти операции несопоставимы с операцией против германских подданных. Например, к 31 августа по "кулацкой операции" было арестовано уже около 150 тысяч человек и более 30 тысяч из них расстреляно, в польской операции счет жертвам также шел уже на тысячи. При этом интенсивность арестов и расстрелов возрастала здесь с каждой неделей.

 

Немецкая же "линия" на первом этапе была сведена до наиболее очевидного направления – репрессий против германских граждан по приказу 00439.

 

Операция началась в ночь на 30 июля. Через неделю, 6 августа, Ежов сообщал Сталину: "Всего по СССР арестовано 340 человек германских подданных. Москва и Московская область – 130 человек, Ленинград и Ленинградская обл. – 45, Украинская ССР – 52, Горьковская обл. – 20, Свердловская – 26, Сталинградская – 12, Азово-Черноморский край – 13, Орджоникидзевский – 18, другие республики и области – 24 человека. В результате следствия уже в настоящее время вскрыто 19 шпионско-диверсионных резидентур на ряде крупнейших промышленных предприятий <...>. По полученным к 5 августа показаниям германских подданных арестовано 43 немецких агента из советских граждан и дополнительно арестовывается 52 человека"4.

 

Записка Ежова фиксирует завершение лишь начального, самого бурного периода арестов. Интенсивность их уже в ближайшие недели заметно снизилась. И хотя в новом докладе Сталину 29 августа Ежов бодро рапортовал о множестве вскрытых шпионско-диверсионных групп, приводимые им здесь же цифровые итоги операции свидетельствовали о ее постепенном затухании. По данным Ежова, с 29 июля по 28 августа "всего по СССР арестовано 472 германских подданных. Москва и Московская область – 130, Ленинград и Ленинградская область – 79, Украинская ССР – 106, Азово-Черноморский край – 54, Свердловская область – 26, другие области и республики – 77"6. Как легко заметить, рост числа арестованных произошел лишь в Ленинграде, на Украине, в Азово-Черноморском крае. В Москве, Свердловской области и практически во всех других регионах он остановился на цифрах начала августа: по-видимому, здесь ресурсы приказа 00439 оказались уже в основном исчерпаны.

 

Несмотря на это, операция по приказу 00439, рассчитанная, как мы помним, первоначально на пять дней, не была прекращена и теперь. Об этом свидетельствуют разного рода распоряжения, связанные с приказом 00439 (например, требования о присылке отчетности) и рассылаемые из Центра (Центрального аппарата НКВД СССР) в местные НКВД–УНКВД. Однако эти регулярные разъяснения относятся преимущественно к августу – началу сентября 1937 г., затем приказ 00439 в переписке НКВД упоминается все реже. Это и понятно: операции против германских граждан изначально отводилось достаточно частное место в системе политического террора 1937–1938 гг., а к началу осени первоочередная ее задача – "очистка" "номерных" оборонных заводов и цехов – уже была в основном выполнена. Одновременно она явилась прелюдией к иной, гораздо более широкой немецкой операции, развивавшейся по аналогии с другими национальными операциями.

 

Моделью для всех массовых национальных операций 1937–1938 гг. стала первая из них – польская. Приказ 00485 о начале польской операции уже содержал все те главные установки, которые легли в основание последующих аналогичных приказов по национальным линиям.

 

Преамбула таких приказов обычно состояла из утверждений об активизации на территории СССР деятельности разведорганов соответствующей страны и перерастании этой деятельности на современном этапе из разведывательной в диверсионно-террористическую и повстанческую. В приказе непременно наличествовал точный перечень репрессируемых контингентов, назывались сферы, подлежащие чистке в первую очередь, определялись сроки проведения операции и формы отчетности по ней. Предписывался и особый (впервые вводимый в практику НКВД) порядок осуждения – "альбомный": работники управлений НКВД на местах по окончании следствия составляли справки на каждого арестованного с предложением о приговоре (расстрел или заключение в лагерь на 5–10 лет), справки, скомплектованные в специальный список ("альбом"), подписывали, поддерживая или корректируя предложенные меры, начальник УНКВД и местный прокурор, затем альбом направлялся в Москву, где окончательное решение выносили нарком внутренних дел и прокурор СССР (Ежов и Вышинский). Приговоры исполнялись по возвращении альбомов в местные УНКВД.

 

Развитие немецкой "линии" репрессий в основном укладывается в "польскую модель": близки контингенты, подлежащие аресту, совпадают время активизации и продления операций, характер обвинений и способ оформления приговоров, сроки и формы отчетности. Более того, развитие обеих операций с какого-то момента определяется одними и теми же директивами7.

 

Однако для польской "линии" мы с самого начала имеем регламентирующую документацию, которая объясняет основные параметры операции: это и вышеупомянутый приказ НКВД 00485, это и прилагаемое к приказу директивное письмо, ориентирующее исполнителей в истории борьбы с польским шпионажем, это, наконец, и значительное число уточнений, дополнений, частных и общих указаний по разным поводам, изданных в процессе проведения операции.

 

Регламентирующая база немецкой операции несравнимо менее подробна, особенно на начальных этапах. По существу, кроме приказа 00439, не самым прямым образом связанного с последующей массовой операцией, мы здесь не имеем ничего. Прежде всего у нас нет приказа о начале немецкой операции. По-видимому, его и не было вовсе – случай для 1937–1938 гг. не единичный. И поэтому, несмотря на все сходство между немецкой и польской национальными "линиями" репрессий, у нас все же остается целый ряд вопросов, касающихся специфики немецкой операции. Ответить на них помогают некоторые документы более раннего времени.

 

В этом смысле для нас особенно важны два директивных письма, изданных ГУГБ НКВД в начале 1937 г. Первое из них ( 12 от 14.02.1937) "О террористической, диверсионной и шпионской деятельности немецких троцкистов, проводимой по заданиям гестапо на территории Союза ССР" оказало значительное влияние на характер последующих репрессий против политэмигрантов из Германии. Во втором директивном письме ( 26 от 2 апреля 1937 г.) "О возрастающей активности германских разведывательных органов и специальных учреждений фашистской партии (иностранный и внешнеполитический отделы "Антикоминтерн", разведывательная служба охранных отрядов и так далее) на территории Союза ССР" и в приложенной к нему многостраничной "Ориентировке о деятельности германских фашистов в СССР", созданным по следам только что прошедшего февральско-мартовского Пленума ЦК, уже явственно просматриваются контуры грядущей немецкой операции:

 

"Материалы по делам, ликвидированным во второй половине 1936 г., свидетельствуют о том, что значительно усилилась деятельность германских фашистов, типичная для предвоенного периода. Конкретная деятельность германских разведывательных органов на нашей территории развивается в следующих основных направлениях:

 

1. Организация террористических групп и создание кадров террористов-одиночек из среды граждан СССР для организации центральных террористических актов.

 

2. Создание диверсионных ячеек на всех сколько-нибудь значительных оборонных предприятиях с таким расчетом, чтобы к моменту войны развернуть разрушительную работу на основных предприятиях оборонного значения. Осуществление ряда диверсионных актов уже в настоящее время.

 

3. Организация совместной подрывной работы с антисоветским троцкистским подпольем внутри Советского Союза.

 

4. Создание в среде немецкого населения действенных повстанческих баз в тылу, подготовка к организации вооруженных выступлений к моменту войны.

 

5. Проникновение в ряды Красной Армии для создания в воинских частях террористических и диверсионных формирований.

 

<...>

 

Практика показала, что все эти формы враждебной работы в действительности не отделены друг от друга, а, наоборот, переплетаются самым тесным образом. Большинство ликвидированных немецких диверсионных резидентур и организаций занималось параллельно организацией террористической работы, все проводили разведывательную работу, а в районах, где имеются сколько-нибудь значительные группы немецкого населения, одновременно подготовляли повстанческие кадры. Немецкие террористы, диверсанты, шпионы и организаторы массовой фашистской работы выступают почти повсеместно в одном лице"8.

 

Думается, что апрельское директивное письмо сыграло немалую роль в подготовке "большого террора", в особенности немецкой операции. Определив общеполитическую ситуацию как "предвоенный период" (этот фактор станет через несколько месяцев стратегическим при проведении массовых репрессий), оно, как мы могли убедиться, кроме того, перечислило набор и характер возможных обвинений и указало сферы, на которые следовало обратить особое внимание. Прямое отношение к будущей немецкой операции имело и предписание "создать точный оперативный учет всех контингентов, используемых германской разведкой (политэмигрантов, германско-подданных, бывших германско-подданных, принявших гражданство СССР, и др.)"9. Также предшествовало целой серии будущих репрессивных решений требование установить тотальный контроль за германскими дипломатическими представительствами и всеми лицами, с которыми были связаны их сотрудники:

 

"Усилить всеми мерами внутреннее и наружное наблюдение, разработку связей работников германских дипломатических учреждений, фиксируя как все встречи сотрудников этих учреждений в городе, так и посещения консульств. Всех установленных таким путем систематически разрабатывать, имея в виду, что каждое из установленных таким образом лиц может являться проводником и организатором подрывной работы германских фашистов на нашей территории"10.

 

Не менее значимую для дальнейших массовых репрессий картину дает анализ Ориентировки. Если суммировать наблюдения и выводы авторов этого документа о концентрации усилий германских агентов в области шпионажа, террора, диверсий и повстанческой работы, становится очевидно, что под прицел НКВД попадают прежде всего крупные промышленные районы и/или места компактного проживания немцев

 

на Украине (Донбасс, Краматорск, Запорожье, Днепропетровск, Житомир, Одесса, Харьков),

 

в Москве и в Ленинграде,

 

в Западно-Сибирском крае и прилегающих районах Казахстана,

 

в Саратовской области,

 

в Азово-Черноморском крае,

 

в Крыму.

 

При этом только на Украине, в Москве и Ленинграде устанавливается наличие крупных террористических шпионских и диверсионных организаций. В остальных отмеченных регионах на первый план выступает антисоветская и повстанческая деятельность немцев. Ориентировка – текст не директивный, а констатирующий, но заострение чекистского внимания на тех или иных явлениях, группах и регионах достаточно симптоматично и провокативно. Через несколько месяцев именно они станут определяющими в развитии репрессий против немцев в СССР.

 

Переход от локальных арестов германских подданных на военных заводах и учетно-агентурной работы по всем немецким контингентам к массовой репрессивной операции "альбомного" типа не мог произойти без мощного системообразующего воздействия "польского" приказа, изданного 11 августа. Установки польского приказа и, в еще большей степени, практика его реализации определили, как уже говорилось выше, основные формы и масштабы репрессий, направленных на все те национальные контингенты, которые осознавались как "база иностранных разведок". Распространение "польских" стереотипов на другие национальные группы часто происходило автоматически, а соответствующее распоряжение Центра санкционировало в таких случаях уже сложившуюся практику на местах. Так, например, произошло с румынской операцией, которая самостийно началась на Украине в августе 1937 г., с финнами, "чистить" которых начали самостоятельно в Ленинградской области и в Карелии в сентябре–октябре 1937 г. Для обоснования операций против этих национальных контингентов так и не было издано специальных директив (в отличие, скажем, от латышской, греческой и афганской "линий"): с какого-то момента они просто включались в общие директивы по продлению и активизации операций, в указания по отчетности и т.п.11

 

По всей вероятности, и с немецкой операцией произошло нечто подобное.

 

Впервые упоминание о ней встречается в телеграмме Ежова, разосланной 3 ноября 1937 г. всем наркомам внутренних дел союзных республик и начальникам УНВД:

 

"Проводимые сейчас операции антисоветским элементам, немцам, полякам, харбинцам, женам изменников родины ряде областей идут крайне медленными темпами. <...> Приказываю: 1. Форсировать проведение операций антисоветским элементам, немцам, полякам, харбинцам, женам изменников родины. 2. Срок окончания всех этих операций установить 10 декабря 1937 года. К этому сроку провести все аресты, закончить следствие и рассмотреть все следственные дела".

 

Нет сомнений, что здесь речь идет именно о немецкой операции, а не об очередном этапе реализации приказа 00439. Но из контекста также очевидно, что 3 ноября операция уже продолжается. Когда же и где она началась?

 

На тот и другой вопросы помогают ответить материалы статистических сводок ГУГБ НКВД. Самые ранние (из известных нам) цифры по немецкой "линии" относятся к 16 ноября 1937 г. – 2536 осужденных в "альбомном порядке" по всей стране. Однако эти данные не содержат распределения по регионам. Оно впервые появляется через месяц. На 15 декабря осуждено уже 5805 человек, из них 85% (4921 человек) – на Украине, еще 11% – в Москве и Ленинграде, при этом две трети репрессированных в УССР приходится на три области – Донецкую (1904 человек), Днепропетровскую (775), и Житомирскую (601)12. Таким образом, можно с уверенностью предположить, что операция началась на Украине, скорее всего, уже в сентябре, а также – несколько позже – в двух крупнейших городах Союза, то есть именно в тех регионах, на которые указывала цитированная выше апрельская директива НКВД. С ноября же операция постепенно начинает распространяться и на многие другие территории СССР. Если 15 декабря суммарная доля осужденных Украины, Москвы и Ленинграда составляла 95,6% от всех осужденных в "альбомном порядке" по немецкой операции, то в процессе развития операции она постоянно уменьшалась: 10 января 1938 г. – 88%, 1 апреля – 68%, 21 мая – 61,6%, 15 сентября – 51,3%, наконец, 15 ноября 1938 г. – 46,1%.

 

Развертывание с ноября 1937 г. широкой немецкой операции неминуемо должно было еще больше ограничить сферу действия приказа 00439. Подавляющую часть арестованных советских граждан, причисленных к "связям", "германских агентов, шпионов, диверсантов и террористов", местные НКВД–УНКВД теперь могли осуждать в "альбомном порядке", не утруждая себя ни созданием видимости "тщательного следствия", ни оформлением целого ряда процессуальных документов, необходимых для направления следственного дела, например, в Военную коллегию. Сыграв свою инициирующую роль, приказ 00439 с данного момента как бы вливается в эту, по существу, новую операцию, становится одной из составляющих ее "линий", а ссылки на него, изредка появляющиеся в переписке НКВД (в основном в отчетности), в новом контексте нередко служат условным обозначением немецкой операции в целом.

 

2.

 

Учитывая масштабы, которые приобрела немецкая операция с конца 1937 г., можно было бы пренебречь рассказом о продолжающихся по приказу 00439 репрессиях против немцев-иностранцев. Однако анализ этой, казалось бы, слабой "линии" выводит нас на особое – "иностранное" – направление работы НКВД. Без обсуждения этой темы картина "большого террора" будет заведомо неполной.

 

Ни один директивный документ ЦК или НКВД, посвященный иностранцам (как категории), не обходился без упоминания о немцах. Более того, появление этих директив зачастую было связано с акциями против именно германских подданных. Однако в окончательных текстах решений всегда возникал целый перечень стран. Это и естественно. Хотя Германия была страной "главного противника", но "противниками" считались также и многие другие страны: почти все страны, окружавшие СССР (в первую очередь Польша и Япония), затем их союзники, затем страны, на территории которых располагались "антисоветские центры", и т.д. – перечень мог быть коротким или длинным, в зависимости от назначения документа. И все без исключения подданные (граждане) этих стран, по разным причинам находившиеся на территории СССР, по логике НКВД 1937–1938 гг. являлись "подозрительными по шпионажу".

 

Репрессии против иностранцев развивались в нескольких направлениях.

 

Первым – и основным – было административное "выдавливание" иностранцев из СССР.

 

Целенаправленное "выдавливание" началось еще в марте 1937 г., когда по письму Ежова, утверждавшего, что "иностранные разведки, преимущественно германская разведка, использовывают [sic! – Н.О., А.Р.] для шпионажа и диверсии представителей германских фирм и специалистов иноподданных, работающих на предприятиях и в учреждениях Западно-Сибирского края", Политбюро вынесло решение: "Отказать проживающим в Западно-Сибирском крае иностранцам (при продлении вида на жительство) в праве дальнейшего проживания в Западно-Сибирском крае. В первую очередь провести это мероприятие по отношению к германским, японским и польским подданным"13.

 

Прошло меньше месяца, и в директивном письме 26 та же задача была поставлена как стратегическая уже перед всеми местными НКВД–УНКВД:

 

"Осуществить в течение полугода оперативные и профилактические мероприятия, направленные к удалению из пределов СССР всех германских подданных и всех иностранных подданных, в той или иной мере подозрительных по шпионажу и контрреволюционной работе. В число германских подданных, подлежащих удалению из пределов СССР и в необходимых случаях – арестам и высылкам, включить всех числящихся на милицейском учете германско-подданных, кроме политических эмигрантов, в отношении которых подготовительная работа проведена и соответствующие мероприятия будут осуществлены особо. Указания по этому вопросу будут даны в специальном документе"14.

 

Здесь следует обратить внимание на то, что речь идет о всех без исключения германских подданных. Это ясно из указания использовать "милицейский учет", который есть не что иное, как учет Отдела виз и регистраций. При этом для "удаления" немцев, в отличие от других иностранцев, не требовалось никаких компрометирующих материалов – основанием являлось только германское гражданство. В этом смысле указание выглядит фантастическим для страны, формально не находящейся с Германией в состоянии войны, – ничего подобного в практике даже 1937–1938 гг. мы не встречали. Однако не случайно и то, что исполнение его отложили до получения специального циркуляра, который, по-видимому, должен был детально прописать механизм операции. Насколько мы понимаем, этот документ в ближайшие месяцы так и не был издан. Поэтому "выдавливание" иностранцев, осуществляемое путем отказа в продлении видов на жительство весной–летом 1937 г., конечно, происходило, но не слишком активно, и преимущественно оно касалось приграничных или режимных местностей. Начавшаяся в августе 1937 г. эпоха массовых операций сразу же вывела проблему иностранцев на самый передний план, и уже к концу месяца был выработан лаконичный и емкий циркуляр НКВД ("Об иностранцах", 68 от 22.08), жестко определивший практику обращения с иноподданными самой разной государственной принадлежности:

 

"Установлено, что подавляющее большинство иностранцев, живущих в СССР, является организующим началом шпионажа и диверсии.

 

Основным способом борьбы с преступной деятельностью иностранцев, понятно, является агентурно-следственная работа НКВД.

 

Однако серьезным орудием в наших руках является возможность административными мерами значительно ослабить действие этого шпионско-диверсионного очага.

 

Предлагаю:

 

1. Впредь, путем отказа в продлении видов на жительство после истечения срока их действия, выдавать иностранцам выездные визы.

 

2. В первую очередь прекратить продление видов на жительство иностранно-подданным Германии, Польши, Японии, Италии, Австрии, Аргентины, Бельгии, Болгарии, Венгрии, Голландии, Дании, Кубы, Латвии, Литвы, Маньчжоу-Го, Мексики, Румынии, Финляндии, Швейцарии, Эстонии, Югославии.

 

3. Что касается англичан, французов, американцев, испанцев, турок, чехословаков, иранцев, афганцев, китайцев, греков, то при наличии компрометирующих данных также отказывать в продлении видов на жительство после истечения срока и выдавать выездные визы.

 

4. Порядок ареста и привлечения к ответственности иностранцев остается прежний.

 

5. Начальникам УНКВД обязать 3-и отделы УГБ иметь наблюдение за работой отделов виз и регистраций милиции в этой части.

 

6. О ходе выполнения настоящего распоряжения, количество выехавших иностранцев – доносите ежемесячно по состоянию на 1-е число каждого месяца"15.

 

Мы не имеем здесь возможности анализировать этот документ – ни его установки, ни практику его реализации. До конца массовых репрессий он оставался основным руководством для действий по отношению к иностранцам (за исключением подлежащих аресту по оперативным приказам). Отметим: циркуляр "Об иностранцах" подтверждает предположение, что конкретные направления и последовательность национальных операций не были заранее спланированы (кроме трех основных "линий"), а формировались в процессе развития репрессий. Если бы дело обстояло иначе, то, например, иранцы или афганцы скорее всего попали бы в первую, более "опасную" группу (операции по ним развернутся только в феврале 1938 г.), и наоборот, – некоторые из стран были бы перенесены из первой группы во вторую. Для нас же в этом циркуляре особенно важен его постулат – определив иностранцев как единую "враждебную" категорию, он, мы полагаем, оказал сильнейшее воздействие на весь ход "большого террора".

 

Вторым направлением репрессий против иностранцев, также ориентированным на ослабление иностранного присутствия в стране, стала деятельность НКВД по фактической изоляции иностранных дипломатических представительств в СССР. Указания о "глубокой разработке" сотрудников посольств и консульств, о выявлении и "разработке" всех их знакомых были даны, как мы видели, еще весной 1937 г. Массированные же (в отличие от предыдущих "точечных") аресты "консульских связей" (так на языке НКВД обозначались люди, контактировавшие с иностранными дипломатами) начались сразу после издания в середине августа "польского" приказа. При этом характерно, что впрямую эта категория в приказе 00485 не упоминалась – аресты "консульских связей" были предопределены более ранними директивами, и в первые месяцы массовых операций руководителями местных органов НКВД они были предприняты без всяких дополнительных указаний, как сами собой разумеющиеся. Специальный приказ 00698, являвшийся в какой-то степени ответом на эту "инициативу снизу", вышел лишь 28 октября 1937 г.

 

Приказ касался представительств не всех стран, а лишь четырех – Германии, Японии, Италии и Польши. За посольствами, миссиями, консульствами этих стран, за квартирами и общежитиями их сотрудников, за театрами, клубами, ресторанами, за частными квартирами, которые эти сотрудники посещали, следовало установить "беспрерывное наблюдение". Одновременно предписывалось:

 

"2. Тщательно организованным агентурным и наружным наблюдением выявить и применением широких репрессий пресечь все связи посольств и консульств этих стран с советскими гражданами, подвергая немедленному аресту всех советских граждан, связанных с личным составом этих диппредставительств и посещающих их служебные и домашние помещения.

 

3. Из иностранно-подданных аресту подвергать тех лиц, характер связи которых с диппредставительствами этих стран подозрителен по шпионской и к-р деятельности.

 

На арест ино-подданных испрашивать санкцию НКВД СССР.

 

4. Следствием по делам репрессированных за связь с диппредставительствами лиц вскрывать их к-р, шпионскую, диверсионную, террористическую деятельность"16.

 

Этот приказ не только привел к многочисленным арестам (в основном советских граждан), но и сделал практически невозможной дальнейшую работу в СССР многих иностранных учреждений. Число иностранных дипломатических представительств под нажимом НКВД быстро сокращается. Так, к середине ноября 1937 г. из семи германских консульств осталось только два (в Киеве и Новосибирске), а к маю 1938 г. закрылись и эти последние17. Резко сократилось число консульств и других стран.

 

И, наконец, аресты иностранцев, в частности германских граждан. Из множества аспектов этой проблемы коснемся только трех, напрямую связанных с репрессиями 1937–1938 гг.

 

Первое. Вопрос о согласовании арестов. Порядок здесь был определен еще в 1934 г., вскоре после образования НКВД, и подтвержден в январе 1936 г. На каждый арест или даже обыск иностранного подданного необходимо было получить санкцию наркома или замнаркома внутренних дел. На этом же уровне определялось и направление дела по подсудности – в суд, трибунал или Военную коллегию. Если же предполагалась высылка обвиняемого за границу по решению Особого совещания при НКВД, то в таких случаях рекомендовалось обходиться без ареста.

 

"Большой террор" отменил эти нормы. Уже в приказе 00439 ничего не говорилось о согласовании с Москвой арестов германских подданных. Требовалось только прислать списки на аресты, но их даже не нужно было сопровождать "компрометирующими материалами". Это, конечно, не случайно. Приказ 00439 открыл эпоху массовых операций. Основная их особенность именно в том и состояла, что причиной репрессии здесь были не какие-то деяния (подлинные или вымышленные), не наличие "компрматериалов", а, в первую очередь, принадлежность к определенной категории населения. Той самой, по поводу которой было принято репрессивное решение.

 

Приказ 00439 предполагал сочетание даже двух категорий – определенного гражданства (германского) и причастности к работе в определенной производственной сфере (оборонная промышленность или транспорт). Это сочетание автоматически предопределяло арест. Согласование ареста с Москвой, таким образом, противоречило самой логике приказа. Тем более не требовалось получать санкции Центра на аресты иностранцев в "альбомных" операциях по национальным "линиям". В Москву, как правило, с мест посылались лишь списки уже арестованных, но и это делалось нерегулярно и довольно бессистемно. Судя по документам, в период массовых операций на согласовании арестов иностранцев Центр настаивал только в тех случаях, когда репрессии могли затронуть иностранных дипломатов.

 

Изменилась с лета 1937 г. и практика высылок иностранцев за границу. Теперь почти всегда им предшествовал арест. И только 23 октября 1938 г., за три недели до отмены массовых операций, специальный циркуляр 206 за подписью Берия (тогда еще заместителя наркома) вновь вернул старый порядок согласований. При этом, как бы отметая даже мысль о "списках", новый циркуляр особо подчеркивал, что санкцию на арест иностранцев надо получать "в каждом отдельном случае". Правда, теперь, в отличие от предписаний 1934–1936 гг., не требовалось санкций наркома на обыски у иностранцев (то есть речь шла о "восстановлении законности", а не о возвращении к ягодинскому "либерализму").

 

Второе. Вопрос о масштабах арестов германских граждан. По данным Отдела виз и регистраций Главного управления милиции, всего в СССР на начало 1937 г. проживало 98 840 иностранных подданных, из них около 80% – иранские, греческие и китайские. Германских граждан среди них числилось 4015. Если верить статистическим сводкам ГУГБ НКВД, то с июля 1937 г. по декабрь 1938 г. арестовано было 608 граждан Германии. Цифра эта заведомо неполна вследствие того, что некоторые местные органы НКВД не предоставляли сведения вовремя, но мы предполагаем, что неполнота не превышает 10–15%. Таким образом, за полтора года было арестовано примерно 660–700 германских граждан. Сложнее определить число арестованных за первую половину 1937 г. Всего иностранцев за эти шесть месяцев было арестовано, по тем же сводкам НКВД, – 309. По многим обстоятельствам мы предполагаем, что граждан Германии среди них – 30–40%. В итоге получается, что в СССР в 1937–1938 гг. было арестовано 750–820 германских граждан. Насколько мы понимаем, эта цифра более или менее коррелируется с данными посольства Германии. Скорее всего сюда входят в основном германские служащие и рабочие в промышленности и на транспорте, арестованные по приказу 00439, а также германские граждане, арестованные по отдельным делам, вне рамок оперативных приказов, и, возможно, очень небольшое число германских граждан, арестованных в рамках "альбомной" немецкой операции. По-видимому, данные об арестованных политэмигрантах, не состоявших на момент ареста формально в советском гражданстве, в сводках НКВД об арестах в графу "подданные Германии", как правило, не включались. По большей части их, как и некоторые другие "спорные" категории, зачисляли в "лиц без гражданства" или в "прочих"18. Отчетливо отсутствует здесь и еще одна категория – арестованные и осужденные "тройками" по приказу 00447 – однако нам представляется, что репрессий германских граждан в рамках этой операции практически не было, и единичные исключения, которые могут открыться, вряд ли всерьез изменят конечные цифры.

 

На первый взгляд названное нами число арестованных выглядит на фоне общих цифр репрессий 1937–1938 гг. сравнительно небольшим, нам же, наоборот, оно представляется весьма значительным – ведь это примерно пятая часть всей численности германских граждан в СССР.

 

Третье. Вопрос о приговорах. К сожалению, статистика НКВД не выделяет из общей массы приговоров данные о приговорах иностранным гражданам, в том числе и германским. Поэтому на ее основании невозможно точно сказать, сколько из арестованных в 1937–1938 гг. было выслано по решению Особого совещания в Германию, сколько отправлено в лагеря, сколько расстреляно. Впрочем, на последний из вопросов некоторый свет проливает письмо заместителя Литвинова по НКИД В.П.Потемкина от 21 февраля 1938 г., адресованное председателю СНК Молотову:

 

"По Вашему запросу от 20 сего февраля М-778 о возможности применения высшей меры наказания к германским гражданам Винтеру и Балтесу, осужденным к расстрелу Военным трибуналом Уральского округа, мнение НКИД сводится к следующему:

 

Учитывая, что до сих пор не было случая применения высшей меры наказания к германским гражданам, приговоренным к расстрелу нашими судами, и в предупреждение ответных репрессий в отношении наших собственных граждан, проживающих в Германии, НКИД полагал бы возможным заменить Винтеру и Балтесу высшую меру наказания 20-летним заключением"19.

 

Даже если представить, что Потемкин не вполне в курсе дела (это совершенно допустимо, учитывая натянутые отношения между НКВД и НКИД), симптоматичен сам запрос Молотова, демонстрирующий его весьма внимательное отношение к проблеме. В этом просматривается, конечно, рефлекс более ранней эпохи, когда "утряска" участи арестованных по дипломатическим советско-германским каналам была обычной практикой, однако знаменательно, что он не исчез и в атмосфере "большого террора". Внимание НКИД заставляло местные органы подходить к осуждению германских граждан с определенной осмотрительностью.

 

Расстрелы германских граждан (за исключением расстрелов политэмигрантов) в ходе репрессий 1937–1938 гг., на наш взгляд, не могли носить сколько-нибудь систематического характера. Основная часть арестованных германских граждан после следствия (разной степени продолжительности и тяжести) была выслана в Германию. Практика приговоров к высылке за границу, сильно ограниченная в начале 1937 г., уже осенью была восстановлена. Судя по данным немецкого посольства в Москве, с ноября 1937 г. по декабрь 1938 г. в Германию было выслано 593 арестованных, а всего за 1937–1938 гг. в Германию выслали около 620 человек20. Это треть всех приговоренных за два года Особым совещанием при НКВД СССР к высылке за границу. Сама по себе доля немцев в общем объеме высылок иностранцев мало о чем свидетельствует, но если сопоставить число высланных с числом арестованных германских граждан, становится ясно, что выслано было подавляющее большинство арестованных. И это еще одна отличительная особенность немецкой операции. Объясняется она, как и осторожность в применении расстрелов, конечно, исключительно внешнеполитическими соображениями.

 

Однако известное обещание Ежова выпустить за границу всех арестованных германских граждан, переданное осенью 1937 г. послу Германии Шуленбургу через Потемкина, все же не было выполнено. Простая арифметика подсказывает нам, что по крайней мере 200 человек из арестованных высланы не были. Они должны были оказаться в тюрьмах и лагерях, кто-то из них мог стать жертвой жестокого следствия или расстрельного приговора. Эта цифра не противоречит и другой, названной Берией в октябре 1939 г., – по его уверениям, в заключении на тот момент находилось 484 германских подданных. Значительное расхождение с указанной нами выше цифрой имеет вполне определенное объяснение – теперь германскими подданными считали также и австрийцев. Впрочем, абсолютная точность в такого рода подсчетах, видимо, невозможна – и из-за структуры источников, впрямую не отражающих все интересующие нас параметры репрессий, и из-за неопределенности статуса большей части такой существенной для понимания объемов репрессий группы, как политэмигранты.

 

3.

 

Все ранее сказанное относится к репрессиям против германских граждан, то есть к той "линии", которая влилась в немецкую операцию осенью 1937 г., но ни в коей мере не была для этой операции определяющей. Массовая немецкая операция была посвящена в первую очередь гражданам советским, в основном этническим немцам.

 

Хотя специальный приказ по немецкой "линии" так и не был никогда издан Ежовым, но содержание и смысл операции были очевидны всем его подчиненным. Основной ее задачей, как она понималась местными руководителями НКВД–УНКВД, то есть теми, кто эту операцию непосредственно проводил, была ликвидация "очагов" и "базы" шпионско-диверсионной и повстанческой деятельности германской разведки в СССР. Задача эта легко вычитывалась из решений февральско-мартовского Пленума, из речи Ежова на июльском совещании руководящего состава НКВД, из "польского" и "харбинского" приказов. Ясен был им и основной набор обвинений, которые следовало предъявлять арестованным: соответствующее "меню" было предоставлено уже в апрельском директивном письме 26, в августе к нему добавились еще некоторые типы обвинений, предложенные специальным письмом, сопровождавшим приказ 00485. Очевидны были и регионы, где на немецкую операцию следовало обратить особое внимание, – приграничные и режимные зоны, промышленные центры и места компактного проживания немецкого населения, в особенности немецкие национальные районы. Был налажен и не вызывал вопросов механизм осуждения ("альбомный порядок") – в первые месяцы массовых национальных операций он казался достаточно эффективным. Определялись указаниями из Центра сроки операции и формы отчетности, то есть и здесь все было очевидно. Однако базовым условием всякой операции был точный перечень категорий, подлежащих репрессированию. Из-за отсутствия специального приказа такого перечня по немецкой "линии" в распоряжении органов НКВД не было.

[Sokrates]

Впервые указание на перечень "немецких контингентов" появляется в директивных документах НКВД лишь 1 февраля 1938 г. Этим днем датировано разосланное по телеграфу Ежовым во все НКВД–УНКВД распоряжение 233, изданное во исполнение принятого накануне решения Политбюро.

 

Распоряжение продлевало срок уже ведущихся национальных операций до 15 апреля 1938 г., открывало новые, как сказано в тексте – "аналогичные", операции – финскую, эстонскую, румынскую, китайскую, болгарскую и македонскую, а также предписывало "подвергнуть аресту всех подозреваемых в шпионской, диверсионной и иной антисоветской деятельности немцев, состоящих в советском гражданстве, применительно категориям, перечисленным моем приказе 00485"21.

 

Телеграмма Ежова от 1 февраля – типичный образчик тех директив 1937–1938 гг., в которых задним числом санкционировалось уже давно реализуемое направление репрессий. Это касалось и нескольких из якобы новых национальных "линий", и контингентов немецкой массовой операции, которая велась уже несколько месяцев и по которой к февралю 1938 г. было осуждено около 16 тысяч, а арестовано около 40 тысяч человек.

 

Естественно, что и без всякого специального указания Ежова (то есть до 1 февраля 1938 г.) те местные органы НКВД, которые вели немецкую операцию, ориентировались при определении контингентов прежде всего на приказ 00485. Поэтому напомним основные репрессируемые категории, которые были в нем перечислены:

 

все оставшиеся в СССР бывшие военнопленные польской армии,

 

перебежчики из Польши независимо от времени перехода в СССР,

 

политэмигранты и политобмененные из Польши,

 

бывшие члены Польской социалистической партии и других польских политических партий,

 

наиболее активная часть местных антисоветских и националистических элементов польских районов.

 

Изучая историю реализации "польского" приказа, мы имели возможность убедиться, что перечисленными в нем категориями аресты не ограничились – довольно быстро реестр "репрессируемых контингентов" расширился. Источники такого расширения были двоякие: иногда новую категорию указывал в очередной директиве Центр, но гораздо чаще это решали на местах сами начальники управлений НКВД, исходившие при этом из специфики своих регионов. Конечно, любое нововведение такого рода следовало согласовывать с Москвой, но делалось это, как мы понимаем, не всегда, кроме того, для областных управлений Украины или Казахстана было достаточно санкции своих наркомов. В результате в целом ряде регионов возникали дополнительные, впрямую не предусмотренные центральными приказами репрессируемые контингенты. Яркий пример – трансформация приказа 00485 в Харькове. Здесь заместитель начальника УНКВД Л.Рейхман (исполнявший в этот момент обязанности недавно арестованного начальника) издал уже 19 августа в дополнение к "польскому" приказу свой собственный, в котором репрессируемых категорий было намного больше, чем в московском. Среди новаций:

 

бывшие разведупровцы и агенты ИНО <иностранный отдел НКВД> по Польше,

 

поляки-старослужащие сахарных заводов и других предприятий,

 

бывшие контрабандисты и лица, осужденные в прошлом по шпионским делам и как участники контрреволюционных националистических организаций,

 

клерикально-националистический элемент,

 

выходцы из Польши и погранполосы, в отношении коих имеются компрометирующие материалы,

 

посетители польских консульств,

 

лица, имеющие родственные и другие связи в Польше, в отношении которых имеются компрометирующие материалы,

 

агентура по полякам и другим объектам (поляки и выходцы из Польши), подозрительная по дезинформации и двойничеству или не оправдавшая себя на работе22.

 

Насколько можно понять из документов, харьковское расширение "польского" приказа – скорее типичный случай, чем исключение. Заметим при этом, что новые категории в целом вполне соответствуют духу приказа 00485, некоторые из них впоследствии, как мы знаем, даже были включены в общую стратегию национальных операций дополнительными указаниями Центра.

 

То же, что и с польской "линией", по всей вероятности, происходило и с немецкой. С одной, но существенной разницей: из-за отсутствия специального приказа у начальников местных УНКВД при определении репрессируемых немецких контингентов возможностей для проявления инициативы было куда больше – контингенты "польского" приказа служили для них лишь отправной точкой, не более чем моделью.

 

Можно с уверенностью предположить, что массовая немецкая операция началась с арестов тех же самых категорий:

 

бывших германских военнопленных,

 

политэмигрантов,

 

перебежчиков из Германии,

 

"контрреволюционного актива" немецких национальных районов.

 

Но затем, по общей логике развития национальных операций, перечень этот непременно должен был расшириться.

 

Мы, конечно, не в состоянии перечислить все дополнительные категории граждан, репрессированных по немецкой операции в разных регионах СССР, – это возможно сделать только на базе местных архивов. Назовем лишь основные, которые, судя по документам, репрессировались не в одном, а, по крайней мере, в нескольких, иногда даже и в большинстве регионов.

 

Бывшие германские подданные, работающие или работавшие ранее в оборонной промышленности и на транспорте. Это были немецкие инженеры и рабочие, приехавшие в СССР в конце 1920-х– начале 1930-х гг. и затем принявшие советское гражданство. Все они, как указывалось выше, подлежали специальному учету еще по приказу 00439, но массовые аресты их начались только в рамках "альбомной" немецкой операции. Очень быстро репрессии перекинулись и на других бывших граждан Германии, никак не связанных по работе с оборонно-стратегическими отраслями советского хозяйства. Мы не располагаем по этому вопросу никакими специальными статистическими данными, однако убеждены, что бывшие германские граждане относятся к одной из наиболее пострадавших в ходе репрессий 1937-1938 гг. категорий населения.

 

"Консульские связи" – все, кто поддерживал прямые или косвенные контакты с немецкими дипломатами в СССР (за исключением, конечно, "специально проверенных" лиц). Этой категории, как мы помним, был посвящен приказ 00698 от 22 октября 1937 г., однако способа осуждения он не оговаривал. Поэтому в течение нескольких месяцев в одних регионах после "тщательного следствия" дела направляли в Военную коллегию, трибуналы или Особое совещание, в других – проводили следствие в "упрощенном порядке", а осуждение через "альбомы". Ясность внесла директива от 1 февраля 1938 г., где "консульские связи" были упомянуты наравне с другими "базовыми" контингентами национальных операций:

 

"При проведении операций обратить внимание на выявление и изъятие всех перебежчиков, независимо от страны и времени прибытия в СССР, а также политэмигрантов и всех связанных с иностранными миссиями, посольствами, консульствами, концессиями и иными иностранными учреждениями"23.

 

С этого момента для "консульских связей" был формально разрешен "альбомный порядок" осуждения, что неминуемо должно было сказаться на масштабе арестов.

 

Бывшие российские военнопленные – солдаты и офицеры российской армии, побывавшие в германском плену во время первой мировой войны. Аресты их начались на Украине сразу же вслед за арестами бывших германских военнопленных. К весне 1938 г. репрессии должны были, по-видимому, развернуться там с еще большим размахом, так что Ежов, приехавший в Киев с инспекцией в феврале 1938 г., вынужден был сдерживать ретивость подчиненных: "Самый факт пребывания в иностранном плену ни в коем случае не является основанием для репрессирования <...>. Мы должны выявлять, учитывать, разрабатывать и репрессировать не всякого военнопленного, а таких, которые содержались либо в специально создававшихся иностранными разведками лагерях для пленных – украинцев, татар и других, и, следовательно, обработанных разведкой; либо таких, которые сохраняют с заграницей связь, что дает основание подозревать в шпионаже; бывших военнопленных, проявляющих себя антисоветски, что может являться результатом его работы по заданиям разведки и т. п."24. В 1938 г. бывших российских военнопленных стали арестовывать уже во многих регионах: на одном из заводов Перми, по приказу начальника Свердловского УНКВД Дмитриева, в апреле 1938 г. были одновременно арестованы как "немецкие шпионы" 150 рабочих – бывших военнопленных; 28 февраля 1938 г. начальник Горьковского УНКВД Лаврушин рапортовал Ежову об аресте 441 бывшего военнопленного, которые в свое время были завербованы "для провокаторской и разложенческой работы среди революционно настроенных русских военнопленных", а перед отъездом в СССР получали "специальные задания диверсионного и повстанческого характера"25. Число таких примеров можно множить.

 

Бывшие служащие немецких предприятий. В качестве "подозрительных по шпионажу" НКВД уже давно рассматривал как служащих дореволюционных иностранных акционерных обществ, банков, промышленных и коммерческих предприятий, корреспондентов иностранных контор по наведению справок о кредитоспособности, так и служащих иностранных концессий советской эпохи. В первую очередь под подозрением были бывшие служащие немецких фирм. С началом массовых операций эта категория сразу же выдвинулась в центр внимания НКВД как имевшая очевидную (зафиксированную в анкете) связь с Германией. В конце 1937 г. в Центре попытались упорядочить практику арестов бывших служащих иностранных предприятий и стали разрабатывать на этот счет соответствующий приказ, рекомендовавший арестовывать прежде всего бывших директоров и управляющих, а кроме того тех, кто продолжал поддерживать связь с заграницей, кто скопил во время службы капиталы, и т. д. При этом оформление дел и их рассмотрение предписывалось производить в "альбомном порядке". Однако в конце концов было решено специальную операцию по служащим иностранных фирм не проводить. В течение 1938 г. аресты этой категории носили довольно бессистемный характер, хотя, как представляется, были весьма масштабными.

 

Впрямую связаны с массовой операцией по немецкой "линии" еще две категории, хотя осуждали их не в "альбомном порядке".

 

Жены осужденных по немецкой операции. С октября 1937 г. на семьи осужденных по "альбомным" операциям было распространено действие приказа НКВД 00486 от 15 августа 1937 г., согласно которому жены "врагов народа", осужденных Военной коллегией или трибуналами, подлежали аресту и осуждению в лагеря на срок до восьми лет, детей же следовало отдавать под опеку родственников или направлять в детские дома. Из-за ограниченных возможностей размещения женщин в и без того переполненных тюрьмах и отсутствия мест в детских домах уже 22 ноября 1937 г. НКВД был вынужден отменить все "расширения" к приказу 00486. К этому моменту в тюрьмах Украины оказалось уже около 4500 жен арестованных по польской, харбинской, немецкой, румынской операциям, в тюрьмах Ленинграда – их было более 600, Горького – около 100 и т.д. Запрет на продолжение арестов жен "националов", впрочем, не помешал отдельным местным УНКВД по собственной инициативе время от времени предпринимать административные высылки семей осужденных по национальным операциям, в том числе и немецкой. Репрессии же непосредственно по приказу 00486 продолжались до ноября 1938 г. (всего по нему было арестовано более 18 тысяч жен и "изъято" около 25 тысяч детей).

 

Заключенные, отбывающие срок за шпионаж в пользу Германии. Таковых к осени 1937 г. было немало. Их запрещалось освобождать, вместо этого за два месяца до конца срока на них следовало представить в НКВД специальный меморандум, на основании которого Особое совещание осуждало их на новый срок. В реальности основную часть заключенных, в делах которых прослеживалась какая-либо связь с Германией, расстреляли – как правило, по приговорам областных/краевых "троек" на основании приказа 00447. Формально "альбомные" операции в лагерях не проводились, однако есть пока еще не проверенные сведения, что в отдельных местах (например, в Сиблаге), по специальной договоренности начальника местного УНКВД с Центром, лагерные "альбомы" составлялись и приговоры по ним приводились в исполнение.

 

Легко заметить, что все перечисленные категории (как основные, так и дополнительные) объединены одним признаком – действительной или мнимой связью с Германией. В рамках этой логики, "подозреваемыми" становились все жители СССР, которые родились, учились, работали в Германии, бывали там в гостях, в служебных командировках, попадали туда волею судеб (например, находились в плену), поддерживали контакты с германскими родственниками, друзьями или коллегами, общались с германскими гражданами, работавшими в СССР (специалистами, дипломатами), сотрудничали в германских фирмах и т.п. Однако пребывание в данной зоне повышенного риска не влекло за собой неминуемой репрессии. Не была определяющей при решении вопроса об аресте и простая принадлежность к "уязвимой" этнической группе. Наличие обоих признаков (по понятным причинам весьма частое) увеличивало потенциальную опасность для их обладателей, хотя без соблюдения дополнительных условий репрессия реализовывалась далеко не всегда. К числу таких дополнительных, а по существу решающих, условий относятся прежде всего маркированность, с точки зрения НКВД, той сферы, где человек работал, и/или той местности, где он проживал26. Немаловажными "локальными" факторами репрессий было проживание в национальном районе (чистка была важным составным элементом одновременно идущего процесса их ликвидации), на приграничной или режимной территории, а также в укрепленных районах и населенных пунктах, где дислоцировались военные гарнизоны27.

 

Однако более существенными, как мы полагаем, были "производственные", институциональные факторы. Национальные операции, в том числе и немецкая, были ориентированы в первую очередь на чистку в сферах государственной жизни, напрямую связанных с обороноспособностью страны, – в военных и военизированных структурах (армия, НКВД и т.п.), в оборонной, машиностроительной, угольной, нефтяной, химической промышленности, в черной и цветной металлургии, на транспорте, в энергетике и некоторых других отраслях28.

 

Если человек, подпадающий под одну из категорий "подозрительных по шпионажу", принадлежал к такой отмеченной сфере, это, как правило, влекло за собой его арест. Иногда для ареста достаточно было сочетания маркированной сферы с "неправильной" национальностью. Однако гораздо чаще это сочетание приводило к административной репрессии – увольнению и/или высылке. (Административные преследования по этническому признаку, связанные с чистками в определенных сферах, по нашему мнению, можно считать составной частью массовых национальных операций.)

 

Ярким примером механического наложения этнического и институционального факторов являются массовые увольнения "националов" с предприятий оборонной промышленности, предпринятые по решению Политбюро от 23 марта 1938 г. ( П59/256): "Признать ненормальным, что на предприятиях, в главных управлениях и в центральном аппарате Наркомата оборонной промышленности работает большое количество немцев, поляков, латышей, эстонцев. Поручить тт. Ежову и Маленкову совместно с тов. Кагановичем Л.М. очистить оборонную промышленность от лиц указанных национальностей"29. То же сочетание факторов дает директива 200ш наркома обороны Ворошилова от 24 июня 1938 г., согласно которой подлежали увольнению из армии военнослужащие всех "национальностей, не входящих в состав Советского Союза" (в том числе и немцы). Характерно, что в первую очередь увольнению подлежали все родившиеся или проживавшие за границей, а также имеющие там родственников30.

 

Многие уволенные из оборонной промышленности и военных структур представители "инонациональностей" были затем арестованы, но для этого, как правило, опять-таки требовалось наличие дополнительных факторов, категориальных или индивидуальных. К первым относилась, например, переписка с заграницей или то, что человек в прошлом был "перебежчиком". Ко вторым – наличие конкретных "компрометирующих материалов" (связь с арестованными "врагами народа" и т. п.). Показательно, что дела уволенных по ворошиловской директиве и потом арестованных военнослужащих должны были, по указанию НКВД, рассматриваться в "альбомном порядке" – то есть они даже и формально были введены в рамки национальных операций31.

 

Мы так часто акцентируем внимание на том или ином "порядке осуждения" потому, что этот признак играл весьма существенную роль в структуре репрессий 1937–1938 гг. В одном из возможных ракурсов эта структура предстает как иерархия осуждающих органов.

 

На вершине здесь, конечно, Военная коллегия Верховного суда СССР. Как известно, списки лиц, представляемых на Военную коллегию, в 1937–1938 гг. визировались Сталиным. Эта виза, предшествовавшая приговору и предопределявшая приговор, позволяла ему в полной мере управлять репрессиями против партийной, государственной и военной элиты. В сравнении с осужденными по массовым операциям это была небольшая группа (несколько десятков тысяч человек), но статусно – самая высокая.

 

Ту же контролирующую роль в национальных ("альбомных") операциях призван был играть Ежов – секретарь ЦК и доверенное лицо Сталина. Без личной подписи Ежова (или его первого заместителя Фриновского) здесь не мог быть вынесен ни один приговор. Относительно высокий статус национальных операций был обусловлен, с одной стороны, их стратегической задачей – борьба со шпионажем в оборонной сфере, с другой, мы полагаем, определенными сомнениями относительно целого ряда начальников НКВД–УНКВД (напомним, что центральными персонажами в первой из национальных операций – польской – были именно крупные чекисты).

 

Наконец, в самом низу этой иерархии находились "тройки", осуществлявшие по приказу 00447 самые массовые репрессии, направленные прежде всего против традиционного "классового врага". Здесь персональную ответственность за приговоры несли председатели "троек" – руководители НКВД–УНКВД. Между тем их деятельность также должна была находиться под строгим контролем Москвы: состав "троек" утверждался Политбюро, масштабы арестов и расстрелов строго регламентировались выданными Политбюро (иногда НКВД) лимитами, а качество работы могло быть проверено по протоколам "троек", которые после исполнения приговоров отсылались в Центр.

 

Спецколлегии судов, военные трибуналы, а также Особое совещание при НКВД играли в 1937–1938 гг. роль хотя во многих отношениях и важную (это требует отдельного разговора), но в рамках описанной структуры скорее дополнительную, аккомпанирующую. При этом надо помнить, что смертные приговоры, вынесенные судами и трибуналами, поступали в 1937–1938 гг., в соответствии с давно сложившейся практикой, на окончательную визу в Комиссию Политбюро по судебным делам, а председателем ОСО по статусу являлся Ежов. То есть и здесь решения выносились или по крайней мере контролировались на самом верху государственной власти.

 

Структура массовых репрессий основывалась на жесткой централизованности и не менее жестко регламентированном соотношении "контингентов" и способов осуждения. Этой структуре строго соответствовал и характер приговоров по каждому из направлений репрессий: в 1937–1938 гг. Военная коллегия приговорила к расстрелу по своим делам около 85% осужденных; по "альбомным" операциям доля расстрелянных составляет 73,66%; у "троек" по приказу 00447 – 49,3%. В тот же период спецколлегии судов приговорили к расстрелу около 3,5% от общего числа осужденных. Особое совещание, как известно, права приговаривать к расстрелу тогда не имело.

 

Ежовская директива от 1 февраля 1938 г., впервые перечислившая полный набор национальных "линий" (к ним через две недели была добавлена последняя – афганская), резко активизировала национальные операции по всей стране. Одновременно, несмотря на непрекращающиеся требования местных начальников НКВД–УНКВД об увеличении лимитов и продлении срока работы "троек", сворачивается операция по приказу 00447. Ее задачи считались, по-видимому, в основном выполненными32. С весны 1938 г. операции по национальным "линиям" становятся основным направлением в массовых репрессиях.

 

Санкции Ежова на упрощенное ведение следствия и "альбомный порядок" осуждения продлевались месяц за месяцем, вплоть до 1 августа 1938 г. Значительный рост числа арестов произошел в марте–апреле. Но почти сразу же интенсивность их начала сдерживаться фактором чисто "технологического" свойства – переполненностью тюрем.

 

Влияние этого фактора на характер репрессий становится ощутимым уже с зимы 1937 г., когда стало очевидно, что лагерные структуры развиваются намного медленнее, чем предполагалось, и не в состоянии оперативно впитывать сотни тысяч людей, осужденных в процессе "большого террора" (к тому же их оказалось много больше, чем планировалось в июле–августе 1937 г.)33. Следствием этого явился ряд решений, связанных с лагерной системой, – как экономических, так и административных. Другим следствием стало ужесточение приговоров по всем направлениям репрессий. Доля приговоренных к расстрелу постоянно возрастала. Так, например, если по первоначальным лимитам августа 1937 г. приказывалось приговорить к расстрелу примерно четвертую часть осужденных, то в общем итоге операции по приказу 00447 эта доля выросла почти вдвое.

 

Весной 1938 г. обозначилось еще одно обстоятельство, обусловившее переполненность тюрем. Оно было спровоцировано новой стадией развития национальных операций. Оказалось, что Центр не в состоянии справиться с "обработкой" постоянно увеличивающегося потока "альбомов" с мест. Одних только "альбомов", присланных с Украины, в Москве постепенно скопилось почти на 25 тысяч человек, и с февраля по сентябрь 1938 г. ни один из них не был рассмотрен. Подобная ситуация сложилась также с "альбомами" из Ленинграда, Свердловска, Челябинска, Белоруссии,

Казахстана, других республик и областей. В результате в тюрьмах к заключенным, уже осужденным "по 2-й категории" (в основном по приказу 00447) и по нескольку месяцев дожидавшихся отправки в лагеря, прибавились многие десятки тысяч новых арестованных по национальным операциям, приговоры которым не были вынесены Москвой. Свидетельства катастрофической переполненности тюрем именно весной–летом 1938 г. находим не только в официальной ведомственной переписке, но и в многочисленных мемуарах бывших заключенных.

 

 

Переполненность тюрем, с одной стороны, препятствовала расширению масштаба новых арестов, с другой – требовала структурных перемен как в организации мест заключения, так и, в первую очередь, в порядке осуждения арестованных по национальным "линиям". Все это создавало предпосылки для возможного кризиса в управлении репрессиями. Полагаем, что угроза такого кризиса сыграла определенную, хотя, конечно, далеко не первостепенную роль в принятии Сталиным решения о прекращении массовых операций (более важными были причины политического и тактического свойства).

 

 

С августа 1938 г. было запрещено оформлять дела "в альбомном порядке". (Исключение было сделано для Белоруссии, но только на один дополнительный месяц.) В Москве между тем продолжали рассматривать "альбомы", присланные в течение

последнего года с мест, и отсылать их назад для исполнения приговоров. Принципиально эти усилия картины не меняли, и к сентябрю 1938 г. в Центральном аппарате НКВД СССР оставалось нерассмотренных альбомов по национальным

"линиям" на 126 тысяч человек.

 

 

Согласно постановлению Политбюро от 15 сентября 1938 г. (П64/22) и изданному спустя два дня приказу НКВД 00606, в каждой области/крае/республике были созданы "особые тройки" со специальной задачей рассмотрения "оставшихся

нерассмотренных следственных дел на арестованных по к. р. национальным контингентам"34. В "особые тройки" входили начальник УНКВД, первый секретарь обкома ВКП(б) и областной прокурор. Рассматривать дела они должны были только на тех, кто в рамках национальных операций был арестован до 1 августа 1938 г. Срок их работы определялся в два месяца. В отличие от эпохи "альбомных" операций, "особым тройкам" было запрещено рассматривать дела на иностранцев и в то же время разрешено выносить решения об освобождении обвиняемых – примечательные черты, свидетельствующие о близости окончания массовых репрессий.

 

 

Немедленно следом за приказом 00606 на места были разосланы все альбомы. За два неполных месяца работы "особые тройки" рассмотрели по всем национальным "линиям" дела почти на 108 тысяч человек: 137 человек освободили, дела

на 2711 вернули на доследование или передали в судебные органы, 105 032 человека – осудили, в том числе 72 254 (68,79%) приговорили к расстрелу.

 

17 ноября 1938 г. все "массовые операции" были завершены (решения Политбюро П65/110 и П65/116 от 16.11.1938 и 17.11.1938, Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) СНК СССР от 17.11.1938, приказ НКВД СССР 00762 от 26.11.1938), деятельность созданных в 1937–1938 гг. "троек", "особых троек", а также Комиссии НКВД

и Прокурора СССР ("альбомный порядок") официально прекращена. Решения по всем следственным делам отныне, как и до августа 1937 г., должны были выноситься или судебными органами или Особым совещанием при НКВД СССР.

 

 

4.

 

Цифровые итоги немецкой операции представлены в таблицах 1 и 235. Для их понимания необходимо сделать несколько предварительных пояснений.

 

Во-первых, они касаются осужденных, а не арестованных. Арестовано по немецкой "линии" было, конечно, больше людей (по нашим данным, примерно 65–68 тысяч), но часть из них до ноября 1938 г. осудить не успели, а часть была осуждена

по другим направлениям репрессий.

 

Во-вторых, в таблицах содержатся сведения об осужденных только в "альбомном порядке" и "особыми тройками". Итоговыми цифровыми сведениями об осужденных непосредственно по приказу 00439 Военной коллегией или Особым совещанием мы не располагаем (исключение – представленные выше разрозненные сведения об осуждениях германских граждан).

 

 

В-третьих, в таблице отсутствуют данные по некоторым регионам. Например, мы знаем, что к лету 1938 г. в Куйбышевской области по немецкой "линии" было арестовано около 250 человек, но данных по их осуждению нет. Возможно, они были осуждены каким-то иным образом, возможен и случайный пропуск в источниках, которыми мы пользовались.

 

 

Таблица 2. Приказ НКВД 00439 ("немецкая операция").Число осужденных по СССР в "альбомном порядке" с начала операциипо 15 сентября 1938 г. и Особыми тройками с 15 сентября по 15 ноября 1938 г.Разбивка по органам НКВД и мерам наказания.

 

[Sokrates]

Некоторые цифровые данные, приведенные в таблицах, на наш взгляд, нуждаются в комментарии.

 

В таблице 2 сразу же бросается в глаза сравнительно небольшое число осужденных в автономной республике Немцев Поволжья (АССР НП), оно выглядит неубедительным и явным образом контрастирует с числом осужденных по немецкой "линии" в целом ряде регионов, где немецкого населения было во много раз меньше. Однако этот факт вполнесообразуется со сталинско-ежовской логикой 1937–1938 гг.: АССР НП – зафиксированное Конституцией СССР образование, поэтому немцы, постоянно живущие там, в отличие от немцев во всех других местах их компактного

проживания, – "свои", принадлежащие к "советской", а не "иностранной" национальности. Такое представление удерживалось еще некоторое время и после эпохи массовых репрессий. Так, например, в 1939 г., по сентябрьской директиве наркома обороны и изданным в ее обеспечение указаниям НКВД, к призыву в армию или не допускались вовсе или допускались ограниченно молодые люди, принадлежащие к "инонациональностям". В списке "инонациональностей" рядом с японцами, поляками, финнами, латышами и проч. были названы и немцы. Однако делалась специальная оговорка, что немцев, уроженцев АССР НП, ограничения при призыве не касаются. Согласно такой логике, в количественном отношении репрессии 1937–1938 гг. в АССР НП по немецкой "линии" не должны были быть особенно масштабными. Скорее

наоборот. Между тем специфика ситуации заключалась в том, что именно традиционных "контингентов" национальных операций здесь было очень много: политэмигранты, иностранные специалисты, бывшие служащие немецких фирм, бывшие военнопленные, реэмигранты, поддерживающие или поддерживавшие ранее контакты с немецкими консульствами в СССР, и т.д. Выход, как нам кажется, нашли в том, что значительная часть арестованных по этим признакам была осуждена не в "альбомном порядке", как это предписывалось оперативными приказами по национальным операциям, а "в порядкеприказа 00447". По нашим сведениям, превысив более чем на тысячу человек выделенные Центром лимиты, "тройка" НКВД по АССР НП осудила 3027 человек к расстрелу и 2603 – к заключению в лагеря. Итоги массовых

операций августа 1937 г.–ноября 1938 г. по АССР НП складываются, таким образом, из двух цифр – 5630 человек, осужденных "тройкой" по "кулацкой" операции, и 1068 человек, осужденных в "альбомном порядке" и "особой тройкой" по

национальным "линиям" (кроме немецкой, польской и харбинской). Расстреляны из этих 6698 человек были 3632 (54,2 %). Чтобы назвать полные цифры осужденных в АССР НП в эпоху "большого террора", мы должны были бы прибавить еще немалое число осужденных судебными органами (военными трибуналами и судами, в первую очередь спецколлегией Верховного суда АССР НП) и Особым совещанием при НКВД. Но и без этих данных, которые нам известны лишь отрывочно, очевидно, что репрессии в АССР НП были более массированными, чем в среднем по СССР. Если в целом по СССР за 1937–1938 гг. было осуждено несколько менее 1% населения (без учета депортаций, высылок и других административных репрессий), то в АССР НП процент осужденных примерно в полтора раза выше. Поэтому относительно низкие цифры осуждений по АССР НП в таблице 2 не должны вводить нас в заблуждение – они были с лихвой "компенсированы" масштабами репрессий по другим направлениям36.

 

 

К сожалению, серьезное изучение статистики репрессий 1937–1938 гг. по АССР НП затруднено тем обстоятельством, что республиканский НКВД находился в тот период в оперативном подчинении УНКВД по Саратовской области и цифровые

сводки об арестованных и осужденных (за исключением осуждений по массовым операциям) были общими, то есть в Центр подавались от имени УНКВД по Саратовской области. Вычленить из них цифры по АССР НП не представляется возможным37.

 

 

Если в АССР НП масштаб репрессий по немецкой "линии" может быть хотя бы частично объяснен причинами идеологического порядка, то во всех остальных регионах, как нам кажется, он определялся другими факторами.

 

Легко было бы предположить, что масштаб репрессий зависел от численности немецкого населения в регионе. Однако это неверно. Сопоставление данных переписей 1937 и 1939 гг. с данными таблицы 2 приводит к убеждению, что

прямой зависимости тут не было. В одних регионах число репрессированных по немецкой "линии" составляло 0,3–0,5% от численности немцев (Калмыцкая АССР, Коми АССР), в других – 1–2% (Казахстан, Киргизия, Оренбургская область,

Орджоникидзевский край, Омская область), в третьих – 8–10% (Краснодарский край, Алтайский край), есть регионы, где этот процент в несколько раз (!) выше (например, Свердловская область).

 

 

Полагаем, что в полном соответствии со смыслом национальных операций основными факторами, определявшими масштабы репрессий по немецкой "линии", были, во-первых, наличие в регионе предприятий оборонных отраслей и, во-вторых, наличие в региональной административно-территориальной структуре немецких национальных районов. При этом наиболее массовыми репрессии были там, где имели место одновременно оба эти фактора. Численность немецкого населения также оказывала влияние, но не сама по себе, а лишь в сочетании с этими факторами. Например, если в регионе немецкого населения было относительно много, но оно в подавляющей части было сельским и не имело своихадминистративно-территориальных образований, то и немецкая операция там проходила довольно вяло. Если же

значительный процент немцев проживал в промышленных городах региона, то это неминуемо активизировало немецкую "линию" репрессий. То же происходило, если в регионе были немецкие районы 38.

 

Изложенные соображения, как нам кажется, дают некоторую основу для понимания многих из представленных в таблице 2 цифр. Но одновременно надо учитывать и так называемый субъективный фактор. Несмотря на жесткую прописанность

в многочисленных ежовских директивах направлений репрессий, контингентов, норм, процедур и т. д., в реальности очень многое зависело от руководителей УНКВД на местах, от их интерпретаций этих директив, от установок, которые

они давали своим подчиненным. Их личные пристрастия, например, во многом определяли, на какую из национальных"линий" (при прочих равных обстоятельствах) делать акцент, на какие дополнительные контингенты, соответственно духу того или иного приказа, ее "расширять" и т. д.

 

 

На характер и масштаб репрессий в регионах влияли и личные амбиции начальников УНКВД (стремление делать карьеру или, наоборот, не выделяться из общей массы), их осторожность (многие старались не выходить за рамки предписанного

Центром) или "инициативность", наконец, такое свойство, как личная жестокость. Последнее отражалось не только в жестокости следствия (степень ее была разной в разных регионах), но и на характере приговоров. В таблице 2 приведено число расстрелянных по регионам. Напомним, что хотя окончательные приговоры по "альбомам" выносились в Москве, но московские коррективы были обычно столь незначительными, что приговоры по сути вполне можно считать вынесенными

на местах, то есть фактически местным начальником УНКВД. По всем национальным "линиям" было осуждено за весь период национальных операций 335 513 человек, из них к расстрелу 73,66%. Средний процент расстрелянных по немецкой "линии" выше – 76,17%. Но если мы посмотрим на данные по регионам, то увидим, что в одних местах расстреливали 30–40% осужденных, в других процент значительно выше, а в Краснодарском крае, Новосибирской и Оренбургской областях он составляет, соответственно, 96,1%, 96,3% и 96,8%. В этих же регионах – наивысшие проценты расстрелов и по другим "линиям". Зная, что никаких специальных инструкций в регионы на этот счет не поступало (в отличие от "кулацкой" операции, где все проценты были предрешены спущенными из Москвы лимитами),

невозможно объяснить эти ошеломляющие цифры чем-либо, кроме личной жестокости начальников УНКВД.

 

 

Личностными свойствами объясняются иногда и масштабы арестов по некоторым направлениям репрессий. В Свердловской области, например, было сравнительно немного традиционных "контингентов" для национальных операций. Поэтому по приказу начальника УНКВД Д.М.Дмитриева, стремившегося упрочить свой статус при Ежове, были произведены массовые аресты трудпоселенцев, в подавляющем большинстве русских и украинцев, ни с какой заграницей никогда не связанных. Несмотря на это, дела на них были оформлены в "альбомном порядке" по польской,

немецкой, харбинской и латышской "линиям". Всех их, конечно, осудили бы, если б Дмитриев не затеял интригу против Фриновского, первого заместителя Ежова. В результате Дмитриев проиграл, был обвинен в фальсификациях, а вскоре и в нарушениях "соцзаконности" и затем арестован. Таким образом, высокие цифры немецкой "линии" по Свердловской области объясняются в значительной степени специальной активностью начальника УНКВД. С другой стороны, его

падением объясняется и сравнительно низкий процент приговоренных к расстрелу по национальным операциям в Свердловской области – к подготовленным в дмитриевскую эпоху "альбомным" справкам стали относиться критически.

 

 

Сколько же немцев стали жертвами операции по немецкой национальной "линии"? К сожалению, ответить на этот вопрос можно только приблизительно. Точными данными мы располагаем лишь в отношении осужденных "особыми тройками" в сентябре–ноябре 1938 г. Из 105 032 человек, осужденных по всем "линиям" "особыми тройками", немцев было 17 150. Подавляющую их часть (95,1%) осудили по немецкой "линии". Кроме того, немцев осуждали по польской (490 человек), харбинской (81), латышской (76), эстонской (51) и другим "линиям".

 

Внутри же немецкой "линии" – иная ситуация. Всего по ней было осуждено "особыми тройками" 24 471 человек, из них немцев 66,67% (16 316), русских 14,64% (3585), украинцев 7,24% (1774), поляков 2,04% (500), евреев 1,45% (356), белорусов 0,94% (232), венгров 0,79% (194), латышей 0,77% (189), эстонцев 0,68% (168), австрийцев 0,47% (116), чехов 0,41% (102). По немецкой "линии" осудили представителей 35 национальностей – литовцев, татар, болгар, узбеков и т.д.

 

 

Однако данные "особых троек" нельзя механически экстраполировать на общие итоговые цифры немецкой национальной операции. У нас есть основания полагать, что на первом – "альбомном" – этапе операции доля немцев в немецкой "линии"

была большей – примерно 70–72%. Из 30 534 человек, осужденных по "немецким" альбомам, немцев было, мы считаем, 21,4–22 тысячи. Итого, среди 55 005 человек, осужденных по немецкой национальной операции, немцев было 37,7–38,3 тысяч. По другим национальным "линиям" немцев было осуждено, по-видимому, 2–2,5 тысячи человек.

 

Основываясь на весьма разноречивых данных из статистических отчетов и ведомственной переписки, рискнем предположить, что всего за 1937–1938 гг. было осуждено 69–73 тысячи немцев, из них примерно 40–41 тысяча по национальным операциям, 20–22 тысячи "тройками" по "кулацкой" операции, остальные – Особым совещанием при НКВД и судебными органами. В число "остальных" входили, в частности, и осужденные по приказу 00439.

 

 

 

* * *

 

 

В своей статье мы попытались описать лишь основные установки немецкой операции НКВД 1937–1938 гг.39 Мы не коснулись вовсе истории ее реализации в отдельных регионах, ее связи с предшествующими репрессиями против немецкого населения, лишь мельком затронули проблему соотношения между немецкой операцией и другими видами массовых репрессий 1937–1938 гг. Многое по всем этим направлениям уже сделано современными исследователями (Л.П. Белковец, В.И.Брулем, А.А.Германом, В.В.Ченцовым и другими), многое еще предстоит изучить.

 

Мы отчетливо сознаем, что наше представление о механизмах национальных операций выглядит несколько схематично. Действительно, многие источники, восходящие к личной памяти (от воспоминаний жертв террора, написанных в последние десятилетия, до показаний энкавэдэшников-ежовцев на допросах 1939–1940 гг.), рисуют картину репрессий тотальных, и – одновременно – бессистемных. Нам кажется, что дело обстояло несколько иначе. Безусловно, массовые репрессии 1937–1938 гг. были не только беспрецедентно масштабными, но и беспрецедентно жестокими. Однако в них были своя логика, своя структура и свои правила, которые, несмотря на множественные нарушения, обеспечивали довольно высокую степень управляемости репрессивным процессом. Только приняв эту предпосылку, можно рассчитывать на корректную реконструкцию истории "большого террора".

 

Примечания:

¹ Настоящая работа выполнена в рамках программы "История политических репрессий 1930-х гг.", осуществляемой Научно-информационным и просветительским центром "Мемориал". За поддержку программы в разные годы пользуемся случаем поблагодарить Институт социальных исследований в Гамбурге, Фонд им. Генриха Белля (ФРГ), Фонд Дж.Фельтринелли (Милан). Большую помощь в нашей работе оказали руководители и сотрудники Центрального архива Федеральной служы безопасности, где мы имели возможность работать в 1992–1995 гг. (выражаем нашу признательность В.К.Виноградову, А.Я.Николаеву, Ю.А.Разбоеву), а также других государственных и ведомственных хранилищ – Архива Президента РФ, Российского Государственного архива документов по новейшей истории, Государственного архива РФ. Мы особенно признательны Н.В.Петрову за ценные замечания, высказанные при подготовке настоящей статьи. Также благодарим за помощь и советы наших коллег: Владимира Гривенко, Елену Жемкову, Рейнхарда Мюллера, Ирину Щербакову.

² АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 254а. Л. 82. Слова "на электростанциях и строительствах" вписаны над строкой.

³ АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 254а. Л. 51–53; оформленную выписку из протокола П51/324 от 20 июля 1937 г., направленную Тов. Ежову, см. там же: Д. 254. Л. 79.

⁴ Приказ неоднократно публиковался в последние годы. См., напр.: Бутовский полигон, 1937–1938 гг. М., 1997. С. 348. Там же опубликованы тексты приказов НКВД 00447, 00485, 00593 (С. 349–356).

⁵ ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 101. Л.188–189. Из 340 человек 238 были арестованы в первые два дня операции. (Там же. Л. 16).

⁶ Там же. Д. 104. Л. 61–62.

⁷ О роли польской "линии" в развитии национальных операций подробнее см.: Петров Н.В., Рогинский А.Б. "Польская операция" НКВД 1937–1938 гг. // Репрессии против поляков и польских граждан / Исторические сборники "Мемориала". Вып. 1. М., 1997. С. 22–43.

⁸ ЦА ФСБ. Ф. 66. Оп. 1т. Д. 26. Л. 301.

⁹ Там же. Л. 300. Под "другими" имелись в виду, например, бывшие военнопленные. Однако надо понимать, что практически никакие указания по учетам в 1937–1938 гг. на местах не выполнялись (в отличие от 1935–1936 гг.), несмотря на бесконечные напоминания и требования Центра. На эту работу в эпоху массовых операций у местных органов НКВД не хватало времени. Как показал ход немецкой операции, не были выполнены и требования по учету директивного письма 26.

¹⁰ Там же.

¹¹ Возможно, впрочем, что соответствующие инициирующие директивы, если они были изначально адресованы только в определенный регион, до нас не дошли – распоряжения, например, в Ленинградское УНКВД передавались по прямому проводу или фельдсвязью и основной корпус этих документов пока не обнаружен; имеются существенные лакуны и в переписке Центра с НКВД Украины.

¹² О репрессиях против немцев на Украине см. обширное исследование В.В.Ченцова, содержащее богатейший фактический материал: Ченцов В.В. Трагические судьбы : Политические репрессии против немецкого населения Украины в 1920-е–1930-е гг. М., 1998. Там же см. подробную библиографию вопроса.

¹³ П46/119 от 13.03.1937 // АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 250. Л. 98. Письмо Ежова в ЦК от 15.02, инициированное донесениями начальника УНКВД Западно-Сибирского края Миронова, см.: Там же. Л.99–101.

¹⁴ ЦА ФСБ. Ф. 66. Оп. 1т. Д. 26. Л. 300.

¹⁵ Там же. Оп. 1. Д. 413. Л. 139.

¹⁶ Там же. Д. 391. Л. 55. Приказ 00698 не был полностью отменен даже после окончания массовых репрессий. Ср. в приказе 00762 от 26 ноября 1938 г.: "В отношении советских граждан, посещающих иностранные посольства и консульства, практиковать задержание и выяснение личности задержанных. Задержание не должно длиться больше 48 часов, в течение которых при наличии компрометирующих материалов необходимо оформлять арест задержанных, с точным соблюдением соответствующих статей УПК, или освобождать их, если нет необходимых оснований для ареста" (См.: Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне: Сб. документов. Т. 1. Кн. 1. М., 1995. С. 18). Этот порядок, с некоторыми модификациями, просуществовал по крайней мере два десятилетия.

¹⁷ Об истории закрытия консульства в Новосибирске см., напр.: Белковец Л.П., Белковец С.В. Консульские отношения Германии и Сибири в 1920–1930-е гг. // Немецкий этнос в Сибири : Альманах гуманитарных исследований. Вып. 1. Новосибирск, 1999. С. 77–79; Белковец Л.П. "Большой террор" и судьбы немецкой деревни в Сибири. М., 1995 (глава "Германское консульство в сетях ОГПУ–НКВД").

¹⁸ В разных контекстах политэмигранты, не перешедшие формально в советское гражданство, могли выступать то как "иноподданные", то как советские граждане, то как "лица вне подданства". На это влияли как действительная неопределенность статуса того или иного лица, так и различные ведомственные или политические соображения. Ср. мнение А.М.Бирюкова, изучавшего лагерные следственные дела политэмигрантов: "Репрессивные органы прежних лет, видимо, вполне сознательно, подчиняясь какой-то неизвестной нам директиве, фальсифицировали едва ли не стопроцентно сведения о гражданстве (или подданстве) иностранцев, и в картотеке <...> едва ли не все они <...> значатся гражданами СССР, хотя в архивно-следственных делах каждого из них есть убедительные свидетельства, что гражданами СССР они не были" (За нами придут корабли. Магадан, 1999. С. 40). О массовых арестах политэмигрантов в 1937–1938 гг. см.: О.Дель. От иллюзий к трагедии : Немецкие эмигранты в СССР в 30-е гг. М., 1997. Там же содержится ряд ценных наблюдений о сложном статусе политэмигрантов.

¹⁹ АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 333. Л.182.

²⁰ Ср. в кн.: Schafranek H. Zwischen NKWD und Gestapo : Die Auslieferung deutscher und цsterreichischer Antifaschisten aus der Sowjetunion on Nazideutschland, 1937–1941. Frankfurt a. Main, 1990. S. 11, 18, 20; Л.П. Белковец и С.В. Белковец пишут о 575 высланных немцах в период с ноября 1937 г. по июль 1938 г. По их данным, следующие высылки произошли не раньше лета 1939 г. (Указ. соч. С.76).

²¹ РГАДНИ. Ф. 6. Оп. 13. Д. 4. Л. 19. Решение Политбюро П57/49 см.: АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 6. Л. 52.

²² Архив УВД по Харьковской обл. Ф. 48. Оп. 1. Приказы по УНКВД. Т. 5. Л. 119–120. Цит. по копии из архива Харьковского общества "Мемориал" (за предоставление копии благодарим Г.Коротаеву).

²³ РГАДНИ. Ф. 6. Оп. 13. Д. 4. Л. 19.

²⁴ Из выступления Ежова на встрече с руководящим составом НКВД УССР в феврале 1938 г. Цит. по копии, предоставленной Киевским обществом "Мемориал".

²⁵ См.: ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 5. Д. 40. Л. 356–357. Докладную записку Лаврушина Ежов переслал для ознакомления Сталину и Молотову.

²⁶ Не последнюю роль играло и "чуждое" социальное происхождение, апелляцией к которому местные УНКВД любили подкреплять перед московским начальством обоснованность тех или иных (могущих показаться сомнительными) арестов по национальным "линиям".

²⁷ Очевидно, что в таких локальных характеристиках, как "национальный район", "пограничная полоса", "укрепленный район", "режимный город" и т. п., "институциональная" составляющая выражена значительно сильнее собственно территориальной, "географической". Поэтому разграничение локального и институционального факторов репрессий в достаточной мере условно. Характерно, что в ряде документов НКВД локальные и институциональные структуры перечисляются в одном ряду, например: "добиться исчерпывающей очистки <...> оборонной промышленности, оборонных цехов, транспорта, территорий укрепленных районов и пограничной полосы" (шифротелеграмма Ежова во все НКВД–УНКВД о продлении массовых национальных операций 1160 от 28.05.1938 // РГАДНИ. Ф. 6. Оп. 13. Д. 4. Л. 33).

²⁸ Эти отрасли назывались (подробным перечнем или в обобщенном виде) во многих приказах и циркулярах. Издавались также специальные указания и ориентировки, требовавшие активизации чисток в отдельных отраслях – например, в угольной промышленности, электрической промышленности, на водонапорных станциях.

²⁹ АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 254а. Л. 199. Ср. решение Политбюро о чистке военных заводов Тульской области П60/91 от 10 апреля 1938 г. (АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 255. Л. 21). Аналогичные чистки прошли также в шифровальных и секретных отделах НКВД–УНКВД (рубеж 1937–1938 гг.) и на железнодорожном транспорте (в течение 1938 г.).

³⁰ Предстоит еще изучить, как реализовывались на практике все эти указания об увольнениях по национальному признаку. Известно, например, что в промышленности они проходили не слишком энергично, так как сдерживались фактором "производственной целесообразности". В армии, наоборот, увольнения были произведены в кратчайшие сроки. Вскоре после издания директивы 200ш (по очень неполным сведениям: без данных по Киевскому и Забайкальскому округам, по Тихоокеанскому флоту и Дальневосточной флотилии) особыми отделами было выявлено около 13 тысяч подлежащих увольнению "националов", четыре тысячи из них уволено, две тысячи из числа уволенных арестовано. Ср. данные замнаркома обороны Е.А.Щаденко (1940 г.), сведенные О.Ф.Сувенировым: всего по директиве 200ш было уволено 4138 человек комначполитсостава, из них позднее восстановлено в армии 1919, осталось уволенными 2219 (Сувениров О.Ф. Трагедия РККА, 1937–1938. М., 1998. С. 311).

³¹ Впрочем, вскоре для командиров этот порядок был изменен, и их стали осуждать в трибуналах.

³² К 1 февраля 1938 г. по приказу 00447 было осуждено уже около 600 тысяч человек. Крупные дополнительные лимиты после этого были даны только для Украины (17.02 – 30 тыс.) и ДВК (31.07 – 20 тыс.).

³³ О ситуации 1937–1938 гг. в лагерной системе см.: Смирнов М.Б., Сигачев С.П., Шкапов Д.В. Система мест заключения в СССР, 1929–1960 // Система исправительно-трудовых лагерей в СССР, 1923–1960: Справочник. М., 1998. С. 40–45.

³⁴ АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 212. Л. 195.

³⁵ Настоящие таблицы составлены О.А.Горлановым на основании статистических сводок НКВД СССР и представляют собой краткий вариант таблиц, которые готовятся к изданию НИПЦ "Мемориал" (в сборнике, посвященном статистике репрессий). Все остальные цифровые данные, приведенные в нашей статье, также основываются (кроме особо оговоренных случаев) на первичных и сводных статистических материалах НКВД (ЦА ФСБ, ГА РФ). В таблице 1 сведения даны нарастающим итогом. В таблице 2 недостает сведений об осужденных "особыми тройками" в нескольких регионах – отчеты оттуда пока не обнаружены. Некоторые данные, кроме того, нуждаются в дополнительной проверке, например, цифры осужденных "особыми тройками" по Дальневосточному краю (ДВК).

³⁶ Материалы о репрессиях 1937–1938 гг. в АССР НП, в частности, см. в работах А.А.Германа. Напр.: Герман А.А. История Республики Немцев Поволжья в событиях, фактах, документах. М., 1996. С. 110–122, 223–229.

³⁷ Ситуация осложняется тем, что немалая часть групповых дел была общей для обоих регионов. Например, дело о "военно-фашистском заговоре" в немецких частях 53-й стрелковой дивизии им. Фр. Энгельса, дислоцировавшихся в АССР НП, и на Центральном военно-химическом полигоне РККА в Вольске. Арестовано по делу было около 300 человек, из них половина – по обвинению в шпионаже в пользу Германии. Но только по материалам местных архивов можно будет установить, по какому из двух регионов числило НКВД этих арестованных.

³⁸ О репрессиях против немецких крестьян в Сибири см. подробную монографию Л.П.Белковец, основанную на материалах архива УФСБ Новосибирской обл. (Указ. соч.). См. также исследование: Бруль В.И. Немцы в Западной Сибири. Ч. 1. Топчиха, 1995.

³⁹ Некоторые общие аспекты в развитии национальных операций были ранее исследованы в работе Н.В.Петрова и А.Б.Рогинского (Указ. соч.); здесь же указан ряд источников, актуальных и для понимания "немецкой" операции.

[Sokrates]

Репрессии против советских немцев

до начала массовой операции 1937 г.

В.Хаустов, Москва

 

Усиление в Германии влияния национал-социалистической рабочей партии отражалось на положении советских немцев в СССР. После значительного успеха национал-социалистов на мартовских президентских выборах в Германии 1932 г., свидетельствовавшего о росте их популярности и реальной возможности прихода к власти, в СССР начинает активно проявляться недоверие к советским немцам, их рассматривают как потенциальную опасность для советского государства. В июле 1932 г. в циркуляре ОГПУ "О борьбе с разведывательной и вредительско-диверсионной работой немецких фашистов против СССР" в качестве основного направления подрывной работы российских немцев указывалось на усиление открытой фашистской пропаганды. Под такого рода пропагандой понималось высказывание немцами недовольства условиями и оплатой труда, создание ими кружков, распространение "фашистской" литературы для идеологической обработки отдельных лиц и групп. Так, в указанный период значительную тревогу вызвало распространение в СССР листовки, написанной бывшим депутатом-коммунистом одного из ландтагов Германии Г.К.Геймом, который уехал в Советский Союз, чтобы принять участие в социалистическом строительстве, но через полтора года каторжного труда на шахте "Американка" в Донбассе в ноябре 1931 г. вернулся в Германию инвалидом. По возвращении он создал комитет, целью которого стала задача рассказать всему миру правду о социалистическом пролетарском государстве, о тяжелых условиях жизни советского рабочего. Распространение подобной литературы, в соответствии с законодательством того времени, подпадало под действие статьи Уголовного кодекса.

 

Одновременно в циркуляре ОГПУ намечались задачи на длительный период, определявшие деятельность органов госбезопасности в отношении советских немцев: устанавливались лица немецкой национальности, находящиеся в переписке с родственниками в Германии и других странах, усиливалось наблюдение за специалистами-немцами в оборонных отраслях промышленности и служащими в Красной Армии1.

 

Из резидентуры в Германии поступали сведения, что бывший директор германской сельскохозяйственной концессии "Друзаг" на Северном Кавказе Ф.Дитлов собрал и обработал целую серию диапозитивов о голоде в СССР. В спецсообщении заместителю наркома Я.Агранову содержались сведения о том, что Дитлов передал диапозитивы для распространения в США, во Францию, в Швейцарию. На это последовало указание Агранова активизировать борьбу с советскими немцами, передававшими информацию и, таким образом, распространявшими "клевету о голоде" в СССР.

 

Предпринимались попытки давления на аккредитованных в СССР немецких журналистов, которые публиковали в Германии статьи о реальном положении дел в Советском Союзе. Так, в июне 1935 г. был арестован Гергард Фридрихович Греплер, секретарь-переводчик корреспондента германского издательства "Шерль" Карла Ганса Гербинга. Расследование дела о так называемой немецкой фашистской группе, действовавшей якобы по заданию германского разведчика Гербинга, проводилось в Экономическом отделе ГУГБ НКВД СССР. Нарком внутренних дел Г.Ягода направил спецсообщение Сталину с протоколом очередного допроса Греплера. Германский подданный Гербинг арестован не был, и все беды обрушились на советского немца, гражданина СССР. Никаких фактов, подтверждающих шпионскую деятельность "группы", в спецсообщении не содержалось. Все обвинение строилось на том, что Гербинг встречался с заведующим отделом печати Наркомата иностранных дел Подольским, в чьи служебные обязанности входило предоставление информации о жизни в СССР иностранным корреспондентам. Обвинение было настолько абсурдным, что даже крайне подозрительный секретарь ЦК ВКП(б) написал на спецсообщении: "Надо похерить это пустяковое дело. И. Сталин"2.

 

В 1933 - 1934 гг., когда резко обострившееся социально-экономическое положение в стране привело к массовому голоду в ряде регионов, резко возрос поток помощи советским немцам из-за рубежа от таких организаций, как "Союз зарубежных немцев" и "Братья в нужде". По данным Главного управления государственной безопасности, в 1934 г. советским немцам, компактно проживавшим на Украине, в Северо-Кавказском крае и Республике немцев Поволжья, было передано более 600 тыс. марок и 14,5 тыс. долларов. Дипломаты, иностранные специалисты, представители церкви привозили деньги, а затем активисты этих организаций в СССР передавали их самым нуждающимся. Очень скоро распространители материальной помощи подверглись массовым арестам. Только за 1934 г. было арестовано около 4 тыс. российских немцев 3 . Советское руководство связь между немцами двух государств рассматривало как фактор, способствовавший усилению влияния Германии на немецкое население СССР, а помощь со стороны зарубежных немцев - как "фашистскую помощь".

 

В целом же репрессии против немцев - граждан СССР были неотъемлемой частью общей карательной политики, проводившейся советским государством. Например, при периодических чист ках в Красной Армии основанием для увольнения могло стать социальное происхождение или кажущаяся политическая неблагонадежность. В октябре - ноябре 1935 г. очередная чистка затронула национальную Энгельсскую дивизию РККА, размещавшуюся в Республике немцев Поволжья. Как выходцы из "кулацких" слоев, духовенства были уволены 43 военнослужащих-немца (семь офицеров и 36 красноармейцев).

 

В некоторых случаях меры, нарушавшие права советских граждан, мотивировались тем, что необходимо исключить утечку секретных сведений. Так, в мае 1934 г. стало известно, что германский военный атташе в Москве полковник Гартман передал японскому военному атташе подробные данные о советских военных самолетах и некоторых авиационных заводах. Сведения были достоверные. Немедленно было принято решение об удалении всех немцев с тех двух заводов, которые были упомянуты в сообщении Гартмана. Однако подобные приказы и циркуляры принимались и в отношении поляков, и в отношении корейцев. В соответствии с этими директивами органы госбезопасности обязаны были ставить их на учет на особо важных промышленных объектах и железнодорожном транспорте и постепенно удалять с ряда объектов, имеющих оборонное значение, и из армии.

 

Поскольку циркуляры и ориентировки центральных отделов ГУГБ НКВД СССР носили рекомендательный характер и указывали сотрудникам периферийных органов лишь общие направления и содержание их дальнейшей деятельности, существенную роль в усилении репрессий против советских немцев сыграла разработка Секретно-политическим отделом (СПО) Центра "Арийцы". В мае 1935 г. был направлен на места циркуляр СПО "О немецкой фашистской организации в СССР". Основные обвинения в нем выдвигались против представителей советской интеллигенции - преподавателей высших и средних учебных заведений, литературных работников издательств. В результате как непосредственные руководители "фашистской организации" были арестованы профессор Московского института новых языков Е.А.Мейер, юрисконсульт Высшего лютеранского совета П.А.Альтгаузен и ассистентка Саратовского педагогического ин ститута З.Г.Клюк - сестра ранее арестованного пастора Клюка. Как примыкавшая к руководящему звену организации была арестована группа сотрудников редакции по выпуску иностранных словарей.

 

На примере фальсифицированного дела "Арийцы" ясно видна классическая схема организации следствия для привлечения обвиняемых к уголовной ответственности, как возникали основные составляющие уголовного дела. Как правило, в таких делах обязательно присутствует связь организаций с сотрудниками германского посольства, консульств, что в ходе следствия рассматривается исключительно в качестве шпионской деятельности. В случае "Арийцев" речь шла о секретаре посольства Штельцере и сотруднике посольства Шульце, дававших рекомендации по созданию "фашистских" групп и снабжавших членов организации литературой определенного рода. В зависимости от того, в какой сфере жизни советского общества была "вскрыта" та или иная так называемая контрреволюционная группа или организация, и по мере дальнейшего обострения советско-германских отношений роль сотрудников германских представительств варьировалась различным образом. Так, в ноябре 1936 г. нарком внутренних дел Н.Ежов докладывал Сталину об аресте 19 германских подданных и более 80 советских граждан, большую часть которых составляли немцы. Арестованы они были по делу "Коричневая паутина". Нарком иностранных дел М.М.Литвинов предложил убрать из показаний арестованных недоказанный и ничем не подтвержденный факт передачи сотрудником германского посольства одному из участников организации... бомбы для совершения террористического акта.

 

После убийства в декабре 1934 г. С.М.Кирова органы госбезопасности не только повысили роль охранных структур, занимающихся физической защитой лидеров, но, начиная с 1935 г., регулярно, практически в каждой вскрытой так называемой контрреволюционной организации стали пресекать попытки террора. Так и Мейер, и Альтгаузен, проходившие по делу "Арийцы", сознались в том, что ставили целью создание террористических организаций.

 

В течение 1935 - 1936 гг. в СССР были "раскрыты" сотни "террористических организаций". В декабре 1935 г. Военная коллегия Верховного суда осудила так называемую группу германских шпионов-террористов в количестве десяти человек, в составе которой были два советских немца. Группа характеризовалась как опаснейшая террористическая организация германской разведки, готовившая террористический акт в Москве на Красной площади, в день Великой пролетарской революции - 7 ноября 1935 г. В закрытом письме наркома внутренних дел Г.Ягоды особо отмечались рекордные сроки следствия: оно было закончено в течение двух недель и передано в Военную коллегию Верховного суда СССР. Вильгельм Брунович Бауэр, работавший в управлении Московского метрополитена, и еще двое обвиняемых по этому делу, в отличие от других категорически отрицавшие свою вину, не были расстреляны, а получили различные сроки лишения свободы.

 

В это же время, якобы по заданию Гааге, представителя одной из германских фирм в СССР, а затем и сотрудника германского посольства Мергнера, другая "террористическая организация", во главе которой стояли братья Борис и Константин Миних, подготавливала террористический акт против Сталина. Основанием для привлечения их к уголовной ответственности стал интерес братьев к маршруту его передвижений по Москве. Семь человек были приговорены к высшей мере наказания.

 

Помимо громких дел, ориентировки и закрытые письма о которых рассылались во все регионы, в управлениях проводилась каждодневная рутинная работа, затрагивавшая интересы советских немцев. В этот период в СССР шла значительная миграция населения: в связи с коллективизацией сельские жители из боязни раскулачивания и насильственного вовлечения в колхозы меняли место жительства и часто переезжали в крупные города. В процессе периодических "чисток" городов, органы госбезопасности, основываясь на показаниях ранее арестованных, выявляли эту категорию населения и подвергали репрессиям. Так, после ареста в феврале 1935 г. в Саратове и ряде районов области пастора Бадер и еще семи человек начальник управления Пилляр срочно по прямому проводу сообщал Г.Ягоде о существовании контрреволюционной организации в Ленинграде, состоящей якобы из кулаков, бежавших из Республики немцев Поволжья. Нарком внутренних дел дал указание об аресте работавших в Ленинграде трех братьев Эккарт, М.М.Франка, М.И.Кестлер.

 

Некоторые направления карательной политики в отношении советских немцев, проживавших на определенной территории, позволяет выделить деятельность в 1935 г. Управления НКВД по Азово-Черноморскому краю. Из более 300 спецсообщений о самых важных разработках по линии ЭКО, СПО и Особого отдела, содержащихся в еженедельных сводках, присланных в центр, советские немцы фигурировали в десяти спецсообщениях. При этом ни в одном из них не упоминается об активных формах сопротивления, об участии в актах саботажа, во вредительстве или других контрреволюционных преступлениях. В одном сообщении содержится разработка военнослужащего из 84-го полка, дислоцированного в Ростовской области: он был арестован за подготовку побега в Германию и приговорен Военным трибуналом Северо-Кавказского военного округа к расстрелу. В остальных спецсообщениях в центр - доклады о контрреволюционных проявлениях среди советских немцев, связанных с жалобами на трудное материальное положение. Гергард Гергардович Гизбрехт подвергся аресту, поскольку получал помощь от организации "Братья в нужде"; другая немецкая семья отправила письмо в Германию в адрес общества "Фаст и Бриллиант" с просьбой о материальной помощи и была арестована за "клевету", содержащуюся в послании; в городе Кропоткин были арестованы бывшие служащие концессии "Друзаг", потерявшие работу в связи с закрытием предприятия и получавшие помощь из Германии. На этом фоне более радикально настроенной выглядит группа из четырех человек, проходившая по делу "Фашисты". В ее состав входили бывший член меньшевистской фракции, бывший офицер царской армии и два судебных работника, восхвалявших антибольшевистскую направленность внешнеполитического курса нацистской партии, что сочеталось с антисоветскими разговорами и заимствованием нацистского приветствия "Хайль Гитлер" при встречах.

 

В Республике немцев Поволжья в 1935 г. было раскрыто несколько десятков "контрреволюционных фашистских немецких организаций". Необходимо отметить, что в течение 1934 г. и особенно в 1935 г. в связи с существенным экономическим и культурным ростом Республики резко возрос приток туда немецкого населения, сбежавшего в голодные 1930 - 1933 гг. Кроме того, в связи с завершением паспортизации в Москве, Ленинграде, Сталинграде, Азово-Черноморском крае и других местах советские немцы возвращались из этих регионов. Уже в четвертом квартале 1935 г. в Республике немцев Поволжья было арестовано 218 человек, проходивших по пяти "организациям" и 17 отдельным группам. Из них 42 человека вернулись в Республику в течение 1935 г. Характеристики арестованных были точно такие же, что и в других краях и областях. Было арестовано 40 колхозников из середняков и зажиточных, 35 из них являлись долголетними участниками религиозных сект. Из 17 рабочих 14 были выходцами из семей кулаков и торговцев. 37 педагогов и учащихся немецких вузов характеризовались как выходцы из социально чуждой среды.

 

По делу "Друзья" было арестовано 55 человек. У двух участников организации обнаружили письма одного из руководителей союза "Волгадейче" в Берлине Генриха Магеля, бывшего текстильного фабриканта в Бальцерском кантоне. В письмах содержались крамольные идеи о том, что с появлением у власти Гитлера вся Западная Европа находится вне всякой революционной опасности, а по мере развития фашизма и национал-социализма уничтожается основа всемирной революции. Среди участников организации распространялась литература из Германии, осуществлялось прослушивание радиопередач. Так, из библиотеки Наркомпроса в г. Энгельс была изъята изданная в 1933 г. в Германии трилогия "То, что волнует немцев". Книги трилогии назывались "Волга-Волга", "Рейн и Волга", "В Поволжье", и, по мнению следователей, в них развивалась идея "маленькой Волжской Германии". В это же время были арестованы преподаватели Немецкого педагогического института К.В.Штрек и О.Г.Фальтин, якобы передававшие в посольство сведения о положении в немецкой деревне и на промышленных предприятиях, о настроениях интеллигенции и колхозников.

 

Интерес к событиям, происходившим в Германии, расценивался как фашистская пропаганда.

 

По делу "Концессионеры" были арестованы бывшие служащие германской концессии "Друзаг" в Северо-Кавказском крае - 31 человек. Эти люди обвинялись в том, что были "обработаны" в гитлеровском духе, так как восхваляли оплату и условия труда в Германии. И делался вывод: в случае войны с Германией они могут выступить против СССР, подняв вооруженное восстание.

 

Типичными были преследования за религиозные воззрения. По делу "Ракета" подверглись аресту 18 меннонитов - члены религиозной секты, основу которой составляет проповедь смирения и полное отрицание насилия. Им инкриминировалось то, что они встречались якобы для обсуждения задач и способов борьбы с советской властью и колхозным строем. Правда, один из участников, Ризен, работал в Лизандергеймском сельсовете и действительно снабжал бежавших крестьян документами, что было довольно распространенным явлением во многих областях СССР.

 

На начало 1936 г. в Республике велось 98 дел, по которым в качестве подозреваемых проходили 1441 человек.

 

К середине 1930-х гг. произошли существенные изменения в характере дел о вредительстве и диверсиях в народном хозяйстве. В конце 1920-х - начале 1930-х гг. на показательных процессах о вредительстве в золотоплатиновой промышленности, по делу "Промпартии" обвиняемыми становились, как правило, специалисты, трудившиеся в отрасли еще до революции, т.е. буржуазные специалисты. В материалах уголовных дел содержались фальсифицированные данные об их связях с бывшими владельцами предприятий, с иностранными разведками.

 

По мере обострения отношений СССР с рядом европейских государств, прежде всего с Германией, в 1935 - 1936 гг. прокатывается целая волна "раскрытых" органами госбезопасности дел о контрреволюционных организациях, созданных якобы по заданию германских разведывательных органов. Своеобразным толчком к этому послужила директива Экономического отдела НКВД о разрушительной деятельности германской разведки в народном хозяйстве, разосланная в январе 1936 г. Местные органы внутренних дел были нацелены на поиск вредителей прежде всего среди лиц немецкой национальности. В конце года по итогам работы экономических отделов делался вывод о том, что "роль организаторов и вдохновителей контрреволюционных организаций выполняют германские подданные, а основными кадрами контрреволюционных организаций являются немцы - советские граждане" 4 . В директиве были указаны 17 наиболее типичных дел по разоблачению вредительства и диверсий в различных отраслях промышленности. Прежде всего речь шла о нескольких организациях, якобы созданных в Западно-Сибирском крае на Кузнецком металлургическом комбинате (германские специалисты Кмох и Бернт, помогавшие налаживать листопрокатное оборудование, создали организацию для подготовки диверсий после начала войны между СССР и Германией). 10 немцев - граждан СССР были арестованы на Московском авиационном заводе 22. В делах обвиняемых со второй половины 1936 г. появляются утверждения о том, что немецкая разведка широко использовала для шпионской и диверсионной работы троцкистов. Упоминаемые в следственных делах реабилитированные сегодня участники фальсифицированных августовского 1936 г. и январского 1937 г. процессов являлись якобы исполнителями диверсионных заданий германской разведки. Таким образом, эти дела свидетельствуют о своеобразной подготовке СССР к вероятной войне с Германией.

 

Появление специальных циркуляров и директив в отношении немецкого населения не означало, однако, что советские немцы испытывали наибольшее давление и преследования. Аналогичные и даже более жесткие установки в карательной политике в СССР касались советских граждан польской национальности, корейцев, (последние рассматривались как потенциальная база японской разведки). Число лиц, арестованных по обвинениям в шпионской деятельности в пользу Германии, безусловно, возрастало. Если в 1932 г. их было 119 человек, то накануне массовых репрессий в 1935 г. эта цифра возросла до 719, но в 1936 г. число арестованных снизилось - до 596. Однако за шпионаж в пользу Польши в 1935 - 1936 гг. было арестовано 3528 человек, в пользу Японии - 2263, а в пользу Германии - 1315 человек.

 

В исследуемый период значительно увеличилось число арестованных политэмигрантов из Германии. С февраля 1936 г., когда было принято Постановление ЦК ВКП(б) "О мерах, ограждающих СССР от проникновения шпионских, террористических и диверсионных элементов", их начинают подвергать преследованиям и необоснованным арестам. В соответствии с постановлением ЦК ВКП(б), Коминтерн и НКВД СССР обязаны были в течение трех месяцев провести полный переучет политэмигрантов, прибывших в СССР по линии МОПРа (Международной организации помощи бойцам революции), ИККИ (Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала) и Профинтерна. Одна из главных задач заключалась в том, чтобы выявить политэмигрантов, подозреваемых в шпионаже или враждебной, антисоветской деятельности, которых поначалу предполагалось выслать из СССР, но затем решили арестовать. На 1 июля 1936 г. из почти 6000 германских подданных были учтены и установлены 811 политэмигрантов из Германии (по данным МОПРа, числились въехавшими в СССР 1332 человека). Компрометирующие материалы имелись на 414 человек.

 

Таким образом, репрессии в отношении советских немцев в период с 1932 по 1936 г. (до начала массовых операций) не носили характера особо жестоких и последовательных преследований в СССР этой категории населения. Социальные и политические мотивы, превалировавшие в процессе различных разработок, проводимых НКВД СССР, распространялись на все категории населения СССР.

 

Примечания:

 

1 Центральный оперативный архив ФСБ России. Ф. 3. Оп. 2. Д. 815. Л. 1.

 

2 Там же. Ф. 66. Оп. 1 т. Д. 44. Л. 5.

 

3 Там же. Ф. 3. Оп. 2. Д. 809. Л. 58 - 62.

 

4 Там же. Ф 66. Оп. 1. т. Д. 44. Л. 161.

[Sokrates]

Депортации и репрессии в различных регионах СССР

Автономия немцев Поволжья: проблемы

деструктурирования и социальной натурализации

 

Н.Бугай, Москва

 

По данным опубликованных в 1992 г. материалов Всесоюзной переписи населения 1937 г., в АССР немцев Поволжья проживали: 322 652 немца, 106 466 русских, 1989 представителей других национальностей, а всего 489 929 человек1, составлявших население единого территориального государственного образования.

 

Республика немцев Поволжья отличалась прочным и последовательным внутринациональным взаимодействием социальных сил, затрагивающим в первую очередь сферу национальных интересов и национальной политики государства, и сложившимися за период функционирования социалистического общества (с 1917 г.) межнациональными отношениями. Главной задачей была реализация народами своих интересов, собственно национальных и общенациональных.

 

Складывавшиеся межнациональные отношения в Республике немцев Поволжья носили комплексный характер, включая экономический, социально-политический, духовный и идеологический аспекты.

 

Естественно, что эти межнациональные отношения определялись социально-политической системой, в рамках которой происходило их развитие. Однако это не мешало их относительной самостоятельности. Разумеется, развитие межнациональных отношений наряду со сближением не исключало и конфронтации.

 

О том, насколько важна исследуемая проблема, свидетельствует принятие в последние годы таких нормативных государственных актов, как "Концепция государственной национальной политики Российской Федерации", законы "О национально-культурной автономии", "О реабилитации репрессированных народов", "О реабилитации жертв политических репрессий" и др., которые позволили по-новому оценить процессы, имевшие место в СССР, в частности, в 1940 – 1950-е гг.

 

За последнее десятилетие российской исторической наукой накоплен значительный материал по проблеме репрессий, к которым прибегало государство в условиях "социального эксперимента" по отношению к этносам, включая и российских немцев, проживавших как в АССР немцев Поволжья, так и дисперсно в других регионах бывшего СССР2.

 

Вряд ли необходимо анализировать вышедшие труды по этой теме, однако надо отметить, что все они заслуживают внимания в плане расширения знаний по истории народов, их взаимоотношений, позволяют рассматривать различные аспекты процесса формирования и совершенствования межнациональных отношений, трагической страницей которых и были репрессии.

 

В канун войны 1941 – 1945 гг. в СССР обострились национально-политические конфликты в обществе, когда при не всегда удачном воплощении в жизнь идеологических установок партии и правительства (коренизация госаппарата, раскулачивание, коллективизация) дело доходило до принятия таких жестких мер, как депортация этносов, целых групп населения.

 

Трудно объяснить, как в государстве, строившемся, казалось бы, на гуманных принципах (равенство народов, солидарность и др.), на вооружение были взяты осужденные мировой историей методы формирования отношений между народами.

 

Не разделяя точки зрения, согласно которой такие репрессивные действия, как депортация, являются порождением социализма3, все же полагаем, что это был, скорее всего, один из эффективных методов, как оценивал его тоталитарный режим, упрочения административно-командной системы, который давал возможность избежать назревавших более мощных по своей силе социальных конфликтов, включая и конфликты, вспыхивающие на национальной основе.

 

Научные исследования, появившиеся в последнее десятилетие и посвященные изучению социальных процессов, позволяют сделать аргументированный вывод о том, что подобными мерами, предпринимаемыми Сталиным и его окружением, была нарушена хрупкая связь, достигнутая в сфере межнациональных отношений. Пошатнулась единая система, включающая такие компоненты, как национальная культура, национальное сознание и национальное самосознание.

 

В начале 1940-х гг. по чисто превентивным соображениям была ликвидирована АССР немцев Поволжья (где проживало, по данным на 1939 г., 366 685 граждан немецкой национальности)4, исчезли созданные дисперсно на территории СССР в 30-е гг. национальные немецкие сельские советы (Ваннинский, Сементальский, Мариентальский, Джигинский, Александровский, Воронцовский и др.).

 

Российские немцы расселялись в принудительном порядке в восточных районах Российской Федерации, в республиках Средней Азии и Казахстана. Имел место процесс деструктурирования не только немецкого этноса, но и его государственности – Автономной Республики немцев Поволжья (в советском варианте).

 

Постепенно ликвидировались все атрибуты государственности. Появились Указы Президиума Верховного Совета от 5 мая 1942 г. "О переименовании некоторых районов и городов Саратовской области", от 5 июня 1942 г. "О переименовании некоторых населенных пунктов и сельских советов Саратовской области"5, которые в срочном порядке внедрялись в жизнь. Исчезали с географических карт немецкие названия районов и селений.

 

В 1943 г. были переименованы и остававшиеся с немецкими названиями сельские советы, в частности Нейфранский сельский совет переименовывался в Красноармейский и др. Прекратила свое существование столица республики, была ликвидирована ее граница.

 

Однако, если процессам деструктурирования самих этносов в связи с репрессиями уже уделялось внимание в исторических исследованиях, то проблема деструктурирования государственных структур за редким исключением6 не становилась предметом специального изучения.

 

По нашему мнению, эта проблема включает в себя не только сам факт (юридический акт, его анализ, причины) ликвидации государственности как таковой, но и предусматривает возможность решения судьбы территории, на которой базировалась республика, оценку того населения, которое не подвергалось репрессиям, оставаясь на территории бывшей республики, включает формирование новых отношений между народами. Сюда входит вопрос о необходимости заселения свободных территорий, проблема кровных связей лиц, подвергшихся репрессиям, с местом своего исторического обитания, в частности для российских немцев это в значительной мере – Республика немцев Поволжья.

 

В новых условиях развития российской государственности на фоне идущих демократических процессов местное население продемонстрировало скорее агрессивное восприятие идеи, заложенной в законе "О реабилитации репрессированных народов" и связанной с восстановлением автономии немцев Поволжья. Разумеется, этот вопрос соприкасается с положением ст. 3 и 6 названного закона, т. е. он касается территориального восстановления автономии.

 

Аналогичным образом эти процессы развивались и в тех регионах, где государственные образования являлись самостоятельным субъектом права (Чечено-Ингушская АССР, Северо-Осетинская АССР, Карачаевская автономная область) и где они в 1940-е гг. таковыми не были (например, Ингушская Республика).

 

Вопрос об освоении территорий, где были ликвидированы автономные государственные образования, уже в 1940-е гг. приобрел острый характер. Репрессивные меры, направленные против того или иного этноса или его части, не освобождали государство от необходимости проявить заботу о данных регионах, не допустить выключения из экономического потенциала огромных земельных массивов, обеспечить производительными силами территорию бывших республик.

 

Чтобы правильно оценить складывавшуюся ситуацию, необходимо обратиться к экономическому аспекту проблемы, а именно к уровню экономического развития 11 приволжских регионов в момент присоединения их к Саратовской области (1941 г.). В 11 районах было закреплено за колхозами всего земли 1275,7 тыс. га, в том числе пахотной – 908,6 тыс. га. Ежегодно эти колхозы поставляли государству свыше 60 млн пудов высокосортного зерна и большое количество продуктов животноводства и птицеводства.

 

До выселения немцев в 280 колхозах 11 административных районов было 43 974 хозяйства колхозников, из которых 37 651 составляли немецкие хозяйства (владельцы выселены в 1941 г.), и 6323 хозяйства русских старожилов (оставались в районах).

 

После выселения из республики граждан немецкой национальности в колхозах оставалось 33 103 жилых домов с надворными постройками, крупного рогатого скота около 800 тыс. голов (в индивидуальном пользовании около 39 тыс. голов), овец и коз – около 43 тыс. голов (в индивидуальном пользовании – около 80 тыс. голов), свиней – около 39 тыс. голов (в индивидуальном пользовании – около 90 тыс. голов), лошадей около 20 тыс. голов, верблюдов – около 1,5 тыс. голов.

 

Фактически весь этот экономический потенциал и вся территория временно выключались из экономической сферы государства, т. е. реструктурировалась экономика региона. Необходимо было срочно решать задачу по укреплению народного хозяйства, обеспечению региона производительной силой.

 

Распространенной формой заселения территорий являлось плановое задание областям по переселению их жителей, в том числе и в Республику немцев Поволжья.

 

В 40-е гг. эти меры, наряду с НКВД СССР, проводили в жизнь и создаваемые в структуре СНК СССР и РСФСР Главные переселенческие управления. Архивы располагают богатыми материалами по этой теме.

 

В фонде Переселенческого управления РСФСР Госархива Российской Федерации (Ф. А-327) сосредоточены многочисленные документы этих гражданских ведомств о процессах заселения бывших автономий, в том числе и АССР немцев Поволжья.

 

3 сентября 1941 г. СНК СССР принял постановление 2030/920, на основании которого был утвержден план переселения 59 794 колхозных хозяйств, в том числе: в Саратовскую область – 44 744 хозяйства, в Сталинградскую область – 15 050 хо зяйств 7 .

 

По данным на 10 ноября 1941 г., когда уже основная часть граждан немецкой национальности последовала в принудительном порядке на Восток, в республику были направлены (данные на середину октября 1941 г.) 10 350 хозяйств из шести областей Украинской ССР (Сумской, Харьковской, Ворошиловградской, Запорожской, Полтавской, Днепропетровской)8. Одновременно было переселено 560 хозяйств из Курской области и 3983 из Орловской области9. Всего – 14 893 хозяйства.

 

На январь 1942 г. в районы бывшей АССР немцев Поволжья было вселено 23 936 хозяйств. Из колхозов, отобранных в районах, откуда направлялись люди для вселения, – 12 457 хозяйств, за счет эвакуированного населения было заселено 11 479 хозяйств. Выполнение плана по переселению составило 40% 10 .

 

Переселенческое управление вынуждено было признать, что области "по существу сорвали выполнение задания СНК СССР по отбору и отправке переселенцев-колхозников в районы вселения"11.

 

Наряду с этим, облисполкомы подведомственных территорий, население которых было намечено на переселение в бывшую Республику немцев Поволжья, всячески стремились воспрепятствовать этим мерам, перекладывая задания по переселению на плечи других. "Вместо принятия реальных большевистских мероприятий, – читаем в сообщении, – Саратовский исполком просит переселить в пределы области в плановом порядке 20 тыс. хозяйств из других областей, тем самым ослабляет работу по выполнению постановления СНК РСФСР от 26 ноября 1941 г. "О мероприятиях по сельскому хозяйству в районах бывшей Республики немцев Поволжья" 12 .

 

Просьба Саратовского облисполкома не была удовлетворена по той причине, что привлеченные к реализации этих мер Пензенская, Тамбовская области, Мордовская и Чувашская АССР имели "ограниченные возможности отбора переселенцев"13.

 

В 12 районах14 Саратовской области выселялись 40 тыс. немецких хозяйств, отошедших из АССР немцев Поволжья. На начало 1942 г. было вселено 19 972 колхозных хозяйств, из них наибольшее число хозяйств было принято в Краснокутском (3413), Мариентальском (2521), Марксштадском (1900), в Бальцерском (1815) районах15.

 

Предпринимались и такие меры, которые зачастую носили принудительный характер, например, "выселение переселенцев-колхозников и эвакуированных, отобранных из проходящих эшелонов для районов бывшей Республики немцев Поволжья"16.

 

Симптоматично, что в таких городах, как Саратов, Энгельс, Вольск, была организована радиопередача, транслировавшаяся трижды, с призывом к городскому населению к переселению на постоянное жительство в районы бывшей Республики немцев Поволжья17. На узловых железнодорожных станциях (Саратов-1, Аткарск, Покровск, Урбах, Анисовка) работали инспектора Переселенческого отдела, в обязанность которым вменялась "проверка и отбор людей, желающих выехать на постоянное жительство в колхозы бывшей АССР немцев Поволжья на условиях колхозников-переселенцев"18. Отбор проводился главным образом из числа эвакуированного населения из эшелонов, проходивших через территорию области.

 

Из эвакуированных, проезжавших через территорию Саратовской области, планировалось направить на правах переселенцев-колхозников в районы бывшей Республики немцев Поволжья 17 тыс. семей.

 

Все это проводилось при отсутствии транспортных средств, хотя для этих целей и были выделены Саратовскому облисполкому 60 тыс. рублей. Областные и районные земельные отделы явно устранялись от решения этой задачи.

 

Однако все эти меры по своему объему оказывались недостаточными. Поэтому Переселенческий отдел Саратовского облисполкома ставил перед Правительством СССР вопрос об ускорении переселения колхозников в Саратовскую область из соседних областей (Куйбышевской, Сталинградской, Пензенской) и Западного Казахстана в количестве 20 тыс. хозяйств19. Председатель Переселенческого отдела Саратовского облисполкома20 Матвеев вынужден был признать, что Постановление СНК РСФСР от 26 ноября 1941 г. "О мероприятиях по сельскому хозяйству районов бывшей Республики немцев Поволжья" выполняется неудовлетворительно21. Действительно, потребность в освоении хозяйств была ощутимой. Так, в Каменском районе, где имелись 640 хозяйств, требовалось доселить еще 2500, в Бальцерском, при наличии 1105 хозяйств, потребность определялась в 3000 хозяйств22.

 

В результате проведенной работы в Саратове, Энгельсе, Вольске удалось направить в опустевшие немецкие колхозы около 1000 хозяйств, хотя и это далеко не решало проблемы восстановления трудовых ресурсов. Заселение отдаленных от железнодорожных станций районов (Каменского, Зельмановского, Бальцерского, Унтервальдского) составляло 20 – 25% 23 .

 

Медленность заселения отдаленных районов обуславливалась наступлением зимы 1942 г., бездорожьем, перебоями в транспорте и т. д. Все это затрудняло возможности проведения предстоящего весеннего сева, выполнения других сельхозработ. В марте 1942 г. пришлось рассылать новых гонцов по соседним областям в целях агитации по переселению. Их направляют в Тамбовскую, Пензенскую, Воронежскую области. Для вселения готовилось 2877 домов, оставленных гражданами немецкой национальности24. В результате в Тамбовской области были отобраны для переселения 2051 хозяйство, в Пензенской – 2600, в Воронежской – 1350, Саратовской – 2034 хозяйства. План был выполнен к апрелю 1942 г. на 107,9% 25 .

 

На конец мая 1942 г. из 40 868 немецких хозяйств 12 районов, присоединенных к Саратовской области, имелось уже 32 154 хозяйства26.

 

План вселения был выполнен на 82,8%. Одновременно число трудоспособных сократилось с 94 031 до 5286 человек. В целом динамика переселения в первые два года после ликвидации АССР немцев Поволжья выглядела следующим образом (см. табл. 1).

 

Таблица 1. Динамика переселения хозяйств

в бывшую АССР немцев Поволжья в 1941 – 1942 гг.*

 

* ГАРФ. Ф.А-237. Оп.1. Д.611. Л.83 – 85.

 

Помимо отобранных и оформленных членами колхозов жителей 11 районов, отошедших к Саратовской области, 13 956 семей изъявило желание остаться на постоянное жительство в колхозах. Все это составило 77 370 от числа немецких хозяйств.

 

Разумеется, переселенцы не изъявляли особого желания трудиться в колхозах, особенно те, кто был отобран для поселения из проходивших эшелонов с эвакуированными. Старший инженер колхозных хозяйств Калганов в письме в СНК РСФСР от 13 июня 1942 г. на имя К.Д.Памфилова сообщил: "В Приволжском и Первомайском районах имеют место случаи, когда переселенцы отказываются вступать в члены сельхозартели по мотивам, что они после освобождения своих районов, временно оккупированных фашистами, выедут обратно. Многие переселенцы по этой же причине отказываются даже от получения коров, опасаясь, что это их закрепит в колхозах и не даст возможности им выехать на место прежнего жительства"27.

 

Председатель исполкома Саратовской области Д.Силин также информировал в июне 1943 г.: "Размещенные в районах Республики немцев Поволжья... не организованы на постоянное жительство в колхозах, считают себя временными людьми и работают в колхозах плохо..."28

 

Поэтому в июне 1942 г. заместитель Председателя СНК РСФСР Памфилов просил СНК СССР "разрешить не производить дальнейшего отбора ограничения количеством уже направленных хозяйств – 7248 с тем, что настоящее количество покроется за счет переселяемых в настоящее время согласно решению ГОКО от 24 мая 1942 г. 6000 человек из Смоленской области в Саратовскую область" 29 .

 

Тем не менее работа по насыщению производительной силой территории бывшей Республики немцев Поволжья продолжалась, хотя и не столь успешно. В 1944 г. из запланированных к переселению в Саратовскую область 600 колхозных хозяйств отправлено было лишь 312 хозяйств30.

 

Проблема освоения территории бывшей Республики немцев Поволжья оставалась сложной. В 1943 г. проверкой было установлено, что свыше 500 тыс. пахотных земель не осваивалось, агротехника резко ухудшилась, оплата трудодней была крайне низкой. Отмечался массовый уход колхозников-переселенцев из колхозов. По состоянию на начало июня 1946 г., из Саратовской области выбыло более 26 тыс. хозяйств переселенцев. В колхозах 11 районов области оставалось всего лишь около 13 тыс. хозяйств колхозников, при этом 6323 хозяйств принадлежали колхозникам-старожилам31.

 

Все недостатки были обобщены в Постановлении СНК СССР 272 от 11 марта 1944 г. "О мерах по укреплению сельского хозяйства в группе южных Приволжских районов, присоединенных к Саратовской области"32.

 

10 сентября 1944 г. СНК СССР издал распоряжение 18306 р, по которому разрешалось переселить еще 4200 хозяйств, а 14 сентября 1944 г. по этому же вопросу было принято постановление СНК РСФСР 653. Итоги реализации этих решений к концу 1944 г. выглядели следующим образом (см. табл. 2).

 

Таблица 2. Динамика переселения хозяйств

в бывшую АССР немцев Поволжья в 1944 г.*

 

 

* Текущий архив Миннаца России // ГАРФ. Ф.А-327. Оп.2. Д.708. Л.202.

 

Всего же в 1941 – 1945 гг. было переселено 33 971 хозяйство, что вместе с хозяйствами русских старожилов составляло 40 294 хозяйства от 91 570 хозяйства выселенных немцев.

 

Таким образом, при объективном подходе расценивать меры партии и правительства в 1940-е гг., как правильные, как это происходило в митинговый период начала 1990-х гг. в областях Поволжья, вряд ли возможно: они в корне противоречили историческому процессу заселения немцами территории России.

 

К этому времени из-за неудовлетворительного руководства со стороны органов власти было разрушено 33 103 дома, 9756 домов (около 30%) – до основания.

 

В 1940 – 1950-е гг. задача переселения приобретала многомерный характер. Как известно, принудительное переселение более 3,5 млн граждан различных национальностей, в том числе граждан немецкой национальности, ликвидация многих других национально-государственных образований (Чечено-Ингушской АССР, Кабардино-Балкарской АССР, Карачаевской автономной области, Крымской АССР) требовали повторного заселения данных регионов и их освоения. Поэтому эту задачу приходилось решать и в 1940-е, и в 1950-е гг.

 

Что касается территории бывшей АССР немцев Поволжья, то, как отмечалось в отчете Переселенческого управления при Совмине РСФСР, до 1955 г. планировалось дополнительно переселить в Саратовскую область 5000 семей.

 

Таким образом складывалась в 1940 – 1950-е гг. судьба государственных образований, на территории которых проживали репрессированные народы. Вряд ли их реструктурирование приносило пользу государству. Оно имело исключительно тяжелые последствия, вносило разлад в сформировавшиеся межнациональные отношения, в том числе и в Поволжском регионе страны. Оно подрывало основы сложившейся экономики региона, оказывало отрицательное воздействие на развитие культуры народов. Были созданы все предпосылки для долго тлеющего национально-политического конфликта, решение которого осуществляется и по настоящее время.

 

Вряд ли можно согласиться с выдвигаемой в последние годы точкой зрения, что решение этой задачи лежит в плоскости формирования национально-государственной автономии. По нашему мнению, задачи национально-культурной автономии несколько иного характера и они не предусматривают трансформацию этой автономии в государственную.

 

Выход необходимо искать в другом, а именно: в создании законодательной базы для защиты прав народов, в том числе и российских немцев, в выработке механизмов по искоренению допущенной исторической несправедливости.

 

Более верным остается путь формирования национальных районов на территории компактного проживания того или иного этноса, однако и в этом случае необходимо проявлять определенную осторожность, чтобы не допустить конфликта в отношениях между гражданами, принадлежащими к различным национальностям. Надо проявлять совместную заботу о целостности Российского государства, проводить последовательную работу по формированию национального сознания и самосознания. И главное – все эти проблемы должны решать сами народы.

 

Примечания:

 

1 Всесоюзная перепись населения. 1937 г.: Краткие итоги. М., 1992. С.90. Расхождения по данным переписи и данным НКВД СССР за рассмотренный период составили 58 822 человека. (Примеч. авт.)

 

2 Герман А. А. Немецкая Автономия на Волге, 1918 – 1941. В 2 ч. Саратов, 1992; Николенко А.О. Российские немцы: история формирования национальной общнос ти и проблемы постсоветского периода. М., 1994; Бугай Н.Ф. Л.Берия – И.Сталину: "Согласно Вашему указанию...". М., 1995; Он же. Народы России: проблемы депортации и реабилитации. Майкоп, 1997; Алферова И.В. Государственная политика в отношении депортированных народов (конец 30-х – 50-е гг.). М., 1998; Курочкин А.Н. Трудармейские формирования из граждан СССР немецкой национальности в годы Великой Отечественной войны (1941 – 1945 гг.). Саратов, 1998; Полян П.М. География принудительных миграций в СССР. М., 1998; Хунагов А.С. Депортация народов с территории Краснодарского края и Ставрополья. (20 – 50-е гг.). М., 1998; и др.

 

3 Фактор принудительности в решении проблем межнациональных отношений имел широкое применение в политике государств, правители которых стремились тем самым предотвращать восстания, устранять недовольство, подавлять в корне какие бы то ни было социальные протесты, достигать однородности состава населения и т.д. На территории Египта по этим причинам возникло этническое еврейское меньшинство, также на территории Испании, когда евреи были массово изгнаны из Англии и Франции. В начале ХХ в. (1913 г.) возникло болгарское этническое меньшинство (125 тыс. человек) на территории Восточной Македонии и в Западной Фракии.

 

После Гражданской войны в Испании на территории Франции остались 180 тыс. испанцев. Корейцы вынужденно расселялись на территории Японии. В 1940 г. их было там 59,4 тыс. человек. Всего же в 1939 – 1944 гг. из Кореи было депортировано 443 тыс. человек и т.д. Депортация японцев имела место в США. (См. подробнее: Бугай Н.Ф. Л.Берия – И.Сталину: "Согласно Вашему указанию...". М., 1995; Полян П.М. География принудительных миграций в СССР. М., 1998).

 

4 Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ. Ф.Р-9479. Оп.1. Д.83. Л.1–318).

 

5 Текущий архив Миннаца России.

 

6 Гонов А.М. Северный Кавказ: реабилитация репрессированных народов (20 – 30-е годы ХХ в.). Нальчик, 1998 и др.

 

7 ГАРФ. Ф.Р-327. Оп.1. Д.393. Л.1–5.

 

8 Там же. Ф.А-327. Оп.2. Д.393. Л.1–6.

 

9 Там же.

 

10 Там же.

 

11 Там же.

 

12 Там же.

 

13 Там же.

 

14 В справке "К вопросу организации совхозов в районах бывшей АССР НП" (1943 г.) отмечалось: "В 1941 г. к Саратовской области были присоединены 15 районов бывшей АССР НП, не считая Каменского района, находящегося в ведении НКВД с общей земельной площадью в 1940,8 тыс. га" (ГАРФ. Ф.А-327. Оп.2. Д.393. Л.14–23).

 

15 ГАРФ. Ф.А-327. Оп.1. Д.47. Л.71–73, 74.

 

16 Там же. Оп.2. Д.47. Л.63–68.

 

17 Там же.

 

18 Там же.

 

19 Там же.

 

20 Там же.

 

21 Там же. Оп.1. Д.47. Л.69–70.

 

22 Там же.

 

23 Там же. Л.71–73.

 

24 Там же. Оп.2. Д.48. Л.126.

 

25 Там же. Л.74.

 

26 Там же. Л.18.

 

27 Там же. Л.10–16.

 

28 Там же.

 

29 Там же. Л.1.

 

30 Там же. Д.708. Л.99.

 

31 ГАРФ. Оп.1. Д.611. Л.83–85.

 

32 Там же.

[Sokrates]

Депортированные народы в Сибири (1935-1965 гг.).

Сравнительный анализ

В.Бруль, Геттинген

 

I. Современное состояние проблемы

 

Не только огромная территория (около 10 млн км2) и экстремальные климатические и природные условия создали Сибири во всем мире образ единственного и неповторимого в своем роде региона. Сибирь является еще и регионом, на примере которого можно лучше понять историю Российской империи и СССР, особенно историю депортированных народов. В последние 200 лет все неугодные власти лица ссылались в Сибирь. Это затронуло как отдельных людей, так и целые народы. Однако в нынешнем столетии проводилась и активная политика ускоренного экономического развития сибирского края, когда десятки тысяч людей добровольно переселялись в Сибирь из необъятных просторов Российской империи, а затем из СССР. Это привело к тому, что в регионе оказались представители практически всех национальностей бывшего СССР и многих стран Европы. В результате, в Сибири складывались совершенно особые межличностные и межнациональные отношения.

 

Депортации социальных групп и целых народов были постоянной практикой большевистского режима. Особенно эти процессы усилились с начала 1930-х гг. До середины 1950-х гг. депортациям подверглись 15 народов и более 40 народностей. Около 3,5 млн человек были изгнаны из родных мест, многие погибли во время депортации1. Более 800 тыс. депортированных оказались в Сибири2.

 

В силу известных причин в СССР эта тема стала обсуждаться лишь в конце 1980-х гг., а предметом серьезного научного исследования стала лишь после распада СССР. В короткой статье нет возможности привести всю библиографию по теме депортаций, поэтому назовем лишь монографии и сборники документов, в которых эта тема была непосредственно предметом исследования.

 

Первыми к данной теме обратились ученые Запада. Р.Конквест написал свои книги на основе советских газет и журналов 1950 - 1960-х гг. 3 Исследование Й.Хоффмана базировалось на документах из западногерманских военных архивов, а также открытых советских, и на опросах очевидцев, эмигрировавших в ФРГ 4 . Я.Гросс собрал и проанализировал более 20 тыс. написанных от руки воспоминаний польских граждан, подвергшихся депортации 5 .

 

В сборниках, изданных Н.Ф.Бугаем, приводятся материалы по всем депортированным народам, в том числе и в сибирском регионе. На основе его публикаций, с добавлением ряда новых и неопубликованных источников, в Германии был издан сборник документов6. Проблема депортации немцев Поволжья раскрыта в одной из трех глав книги А.А.Германа7. Пребыванию депортированных немцев в Западной Сибири посвящена книга автора статьи8. Заслуживает внимания насыщенный и интересный сборник статей под редакцией А.Э.Гурьянова9. В 1998 г. защищены две диссертации по аналогичной тематике10. Таким образом, говоря об изданных до настоящего времени трудах по теме "Депортации народов в СССР", можно констатировать следующее:

 

1. Работы, вышедшие в свет до 1992 г. на Западе, основывались, главным образом, на открытых газетных и журнальных публикациях, воспоминаниях очевидцев и очень редко на архивных источниках.

 

2. Те немногие исследователи, кто получал допуск к закрытым советским фондам, были связаны путами официальной советской идеологии. Например, В.С.Парсаданова, исследуя депортации из Польши, выделяла только политические и идеологические мотивы. При этом полностью отрицала преследование поляков по национальному принципу11.

 

3. Большинство авторов занимались историей депортации только одного народа, не увязывая его судьбу с другими. При этом подчеркивалось, что именно исследуемый народ пострадал больше всех и понес наибольшие потери. Такой подход характерен для западных, польских, советских (российских) исследователей. Подобные предположения и выводы делались без сравнительного анализа, ссылок на документы, свидетельствующие о лишениях и потерях других народов.

 

4. До настоящего времени лишь в сборниках документов Н.Ф.Бугая опубликованы архивные материалы, касающиеся депортаций большинства репрессированных народов. Отдавая должное Н.Ф.Бугаю за введение в научный оборот большого числа документов, следует сказать, что они носят отрывочный, несистемный характер, одни документы порой противоречат другим. Это лишь маленькая часть тех источников, которые имеются в российских архивах. Они не позволяют сделать главного: составить целостной картины причинно-следственных связей депортаций целых народов и групп населения, их повседневной жизни на спецпоселении. Для этого нужно было бы изучить официальную переписку, предшествовавшую принятию решений, ибо скорее всего там можно найти ответы на большинство наших вопросов.

 

Серьезным недостатком опубликованных сборников документов является почти полное отсутствие в них материалов о религиозной жизни депортированных народов до депортаций и на спецпоселении (этот фактор по-прежнему незаслуженно недооценивается российскими исследователями), недостаточность сведений об их взаимоотношениях с местным населением или, например, трудностях в получении образования.

 

5. Анализ изданных работ и архивных источников показывает, что у некоторых польских и советских (российских) авторов статистические данные в отношении депортированных поляков сильно расходятся (порой в 3 - 4 раза) и, таким образом, требуют уточнения. Есть серьезные расхождения в статистике и в отношении других народов.

 

6. В ряде работ репрессии против целых народов объясняются лишь злоупотреблениями Сталина и Берия. Нам же представляется, что депортация народов являлась долгосрочной партийно-государственной политикой и причину следует искать в природе советского тоталитарного режима.

 

7. Но главное - до сих пор не изучены с необходимой полнотой фонды российских архивов, содержащие документы по данной проблематике. Значительная часть наиболее важных и интересных материалов до сих пор не рассекречена. Без российских архивов раскрыть объективно и полностью тему депортированных народов в СССР в целом и конкретно в сибирском регионе, вряд ли возможно.

 

Проведенный анализ показывает, что на сегодняшний день нет работ, посвященных жизни депортированных российских немцев, поляков, калмыков, литовцев, латышей и эстонцев в Сибири. Нет и работ, в которых проводился бы сравнительный анализ жизни этих народов как в СССР в целом, так и в сибирском регионе в период 1935 - 1965 гг.

 

Наше исследование, которое приводится ниже, не следует рассматривать как законченный результат. Это лишь некоторые первоначальные наработки автора, полученные в ходе изучения огромной по объему темы.

 

II. Причины и этапы депортации.

Категории лиц, подвергшиеся выселению, их национальный состав

 

Первый этап депортации - 1935 - 1936 гг. В начале 1935 г. из Волыни в Сибирь были высланы 8300 немецких семей. В августе были расформированы немецкий национальный район Пулин и польский район Мархлевски (оба в Волыни) 12 . Летом 1936 г. по Постановлению СНК СССР 776-120сс от 28 апреля 1936 г. "О выселении из УССР и хозяйственном устройстве в Карагандинской области Казахской АССР 15 тыс. польских и немецких хозяйств" подлежали высылке, как "политически неблагонадежные", 45 тыс. человек 13 . На самом деле в Северо-Казахстанскую и Карагандинскую области было переселено 63 976 человек польской и немецкой национальности. Немцы составляли среди переселенцев 23% 14 . Небольшая часть депортированных оказалась в сибирском регионе.

 

Второй этап - с сентября 1939 г. по 22 июня 1941 г. С началом второй мировой войны депортации приняли массовый и непрерывный характер. В поисках ответа на вопрос: почему, что произошло на аннексированных СССР в результате пакта Риббентропа - Молотова территориях, надо иметь в виду следующее: 1) мало кто сомневался в неизбежности войны между Германией и СССР. С точки зрения советского руководства приграничные районы следовало очистить от сомнительных и нелояльных элементов; 2) на проведение традиционного набора мероприятий по советизации населения времени было отведено в несколько раз меньше, чем во внутренних районах в 1920 - 1930-е гг. Это заставляло торопиться, прибегать к крайностям.

 

Из оккупированных Красной Армией территорий Восточной Польши и Прибалтики были депортированы в глубь СССР сотни тысяч поляков, литовцев, латышей, эстонцев, как правило, убежденных католиков. Кроме них были выселены многие православные украинцы и белорусы, униаты, а также представители ряда других конфессий, негативно относившиеся к советскому антирелигиозному режиму. Советское руководство было хорошо осведомлено и о том, что значительной части населения этих территорий были присущи антирусские настроения.

 

Католическая церковь была подвергнута жесточайшему давлению. Большевики видели в католической церкви с ее четко отлаженной иерархией такого же непримиримого противника, как и в русской православной церкви. Необычайная агрессивность по отношению к католицизму объяснялась еще и тем, что Папа Римский занимал жесткую антикоммунистическую позицию.

 

В депортациях 1940 - 1941 гг. из Западной Украины, Западной Белоруссии, Молдавии и Прибалтики выделяют четыре операции:

 

1. 10 февраля 1940 г. началось выселение осадников (их еще называли лесниками) из западных областей Украины и Белоруссии. Всего было депортировано 139 596 спецпереселенцев-осадников в 21 край и область СССР. По национальному составу большинство составляли поляки (83%), небольшая доля приходилась на украинцев (9%), белорусов и немцев (8%). Осадники были в прошлом военнослужащими, имели в Польше земельные наделы, выполняли некоторые полицейские функции и считались злейшими врагами СССР. Они были все поголовно депортированы вместе с семьями15.

 

2. В апреле 1940 г. были высланы члены семей репрессированных польских офицеров, полицейских, жандармов, тюремщиков, государственных служащих, помещиков, фабрикантов и участников контрреволюционных повстанческих организаций. Большинство из них являлись по национальности поляками.

 

3. По решению правительства СССР от 10 апреля 1940 г. из Западных областей Украины и Белоруссии было депортировано 77 288 человек спецпереселенцев-беженцев (они прибыли с территорий, оккупированных вермахтом), большинство из которых составляли евреи (84%) и поляки (11%). Операция началась 29 июня и была закончена во второй половине июля. 23 575 человек оказались в сибирском регионе16. В соответствии с решением правительства нарком внутренних дел СССР Берия издал 23 июня 1940 г. приказ за 00761 "О переселении из гор. Мурманска и Мурманской области граждан инонациональностей"17. Согласно этому приказу в Карело-Финскую ССР переселялись 2540 семейств в составе 6973 финнов, эстонцев, латышей, норвежцев, литовцев и шведов. В Алтайский край (Сибирь) подлежали выселению 675 семей в составе 1743 немцев, поляков, китайцев, греков, корейцев и др. Все депортации 1940 г. были проведены по решению высших органов власти - Политбюро ЦК ВКП(б) и СНК СССР.

 

4. В 1941 г. депортации в отличие от 1940 г. охватили не только бывшие территории Польши, но и Прибалтику, Бессарабию и Северную Буковину. Депортации объявлялись мерой борьбы с контрреволюционными выступлениями, бандитизмом, убийствами, воровством, хищением социалистической собственности, контрабандой, хранением огнестрельного оружия. Категории высылаемых были более многочисленными и разнообразными.

 

14 мая 1941 г. ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли Постановление "О выселении социально-чуждого элемента из республик Прибалтики, Западной Украины, Западной Белоруссии и Молдавии". Согласно этому решению было депортировано 85 716 спецпереселенцев, 65 148 из них попали в сибирский регион18. По национальному составу большинство составляли поляки, литовцы, латыши, эстонцы, украинцы. Только 14 июня 1941 г. из Прибалтики были депортированы 25 714 человек, из них 10 187 литовцев, 9546 латышей и 5978 эстонцев19. Большая часть из них оказалась в Сибири.

 

По этому же решению выселению были подвергнуты:

 

члены семей бывших активных участников националистических организаций, офицеров (в том числе, служивших в Красной Армии);

 

члены семей бывших охранников, жандармов, полицейских, тюремщиков, бывших крупных помещиков, фабрикантов и чиновников;

 

члены семей участников контрреволюционных организаций, осужденных к высшей мере наказания;

 

члены семей беженцев из Польши, отказавшихся принять советское гражданство;

 

уголовники, проститутки;

 

лица, прибывшие из Германии в порядке репатриации, а также немцы, зарегистрированные на выезд и отказавшиеся выехать в Германию.

 

Третий этап. 22 июня 1941 г. - май 1945 г. - время войны между Германией и СССР. Уже 22 июня 1941 г. начались превентивные операции по аресту немцев, на которых имелись компрометирующие материалы. С июля началось переселение и депортация немцев с Украины и Крыма. На сегодня существует несколько спорных версий о датах и механизме принятия решения по депортации немцев Поволжья 20 . Поэтому сошлюсь на то, что бесспорно и точно установлено. 28 августа 1941 г. Президиум Верховного Совета СССР издал Указ "О выселении немцев из районов Поволжья". В нем говорилось, что "по достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, заселенных немцами Поволжья... Во избежание таких нежелательных явлений и для предупреждения серьезных кровопролитий Президиум Верхов ного Совета СССР признал необходимым переселить все немец кое население, проживающее в районах Поволжья, в другие районы..." 21 . Таким образом, всех немцев заранее обвинили в коллаборационизме. Согласно этому указу в сентябре - октябре 1941 г. было депортировано 446 480 немцев (по другим данным 438 280) 22 . По выселению немцев из других республик, краев и областей ГКО СССР принимал отдельные постановления. До конца 1942 г. в Сибирь, Казахстан и Среднюю Азию было в целом депортировано 799 459 немцев 23 . Из них более 400 тыс. оказалось в сибирском регионе.

 

27 декабря 1943 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило Указ Президиума Верховного Совета СССР "О ликвидации Калмыцкой АССР и образовании Астраханской области в составе РСФСР". На следующий день правительство приняло решение о выселении всех калмыков в Сибирь. Согласно документам, депортация являлась наказанием калмыков за сопротивление органам советской власти, борьбу против Красной Армии, массовое сотрудничество с вермахтом. В выселении видели средство урегулирования конфликта между калмыками и русскими.

 

Если верить архивным материалам НКВД, более 30% взрослого мужского населения калмыков с оружием в руках выступало против Советского государства. Созданный немцами Калмыцкий кавалерийский корпус насчитывал более 5 тыс. человек и до 11 мая 1945 г. активно боролся с партизанским движением на Украине, в Польше и Хорватии24.

 

По состоянию на 2 января 1944 г. из республики было депортировано 93 139 калмыков в сибирский регион. До весны 1944 г. было выслано и небольшое число калмыков, проживавших дисперсно в других регионах СССР25.

 

Четвертый этап - с лета 1945 г. по 1952 г. В наибольшей степени в данный период депортации коснулись народов Прибалтики. На основании распоряжения Берия за 388 от 16 апреля 1945 г. и постановления правительства за 417-160сс от 21 февраля 1948 г. было произведено выселение из Литовской ССР "семей бандитов и националистов", находившихся на нелегальном положении, убитых при вооруженном столкновении, а также пособников бандитов - кулаков с семьями 26 .

 

В соответствии с Постановлением правительства СССР от 12 января 1949 г. "О выселении с территории Литвы, Латвии и Эстонии кулаков с семьями, семей бандитов и националистов, находящихся на нелегальном положении, убитых при вооруженных столкновениях и осужденных, легализованных бандитов, продолжающих вести вражескую работу, и их семей, а также семей репрессированных пособников и бандитов" в феврале - марте были депортированы вышеназванные категории населения 27 . В эти же месяцы было выполнено Постановление правительства от 29 января 1949 г. о выселении с территории Литовской, Латвийской и Эстонской ССР кулаков с семьями и семей бандитов-националистов 28 .

 

Всего из Прибалтики в 1945 - 1949 гг. было выселено 139 957 че ловек. 125 282 из них были расселены в Сибири. Среди них было 71 756 литовцев, 34 219 латышей и 19 307 эстонцев 29 .

 

5 сентября 1951 г. правительство приняло решение о выселении из Литвы навечно кулаков с семьями за враждебные действия против колхозов. Выселение этих 18 027 крестьян было произведено в 1951 и 1952 гг.30

 

Таким образом, можно констатировать, что проводимые депортации на разных этапах имели как общие черты, так и существенные различия. Различались и категории депортированных. В одних случаях это были группы населения, выбранные по социально-классовому принципу, в других - часть определенной национальности, в третьих - целые народы. Депортации из разных регионов также имели свои особенности. Разной была интенсивность и количество выселяемых на каждом из этапов депортации. Уже сами названия документов и формулировки в отношении депортированных говорят о том, как власти относились к выселяемым народам и группам населения. Несмотря на официальную пропаганду в СССР классового подхода, бросается в глаза, что с конца 1930-х гг. депортации все более отчетливо приобретали этнический характер. Это особенно хорошо видно на примере депортаций сначала больших групп определенных национальностей, а затем и целых народов.

 

Обращает на себя внимание и то, что, в особенности из Прибалтики, было выселено огромное количество женщин, детей, стариков, - без мужчин, являвшихся главами семей. Многие мужчины находились в различных воинских формированиях, часть погибла или укрывалась. В одном из сообщений на имя Сталина сообщалось, что только с 1 июля по 15 сентября 1945 г. в Прибалтике было убито 3337 бандитов в ходе военных столкновений с войсками НКВД 31 . Можно предположить, что выселение было местью членам семей и родственникам за то сопротивление, которое их близкие оказали советскому режиму до и после войны. Но это была и своеобразная зачистка территории. Вывозя родственников и членов семей, руководство СССР лишало повстанцев возможности продолжать партизанскую войну, они теряли возможность получать продукты питания, одежду. Лишались они и возможности получать информацию. Вместо депортированных, по оргнаборам завозили население из России, проводя одновременно и русификацию Прибалтики.

 

III. Правовое положение депортированных

 

Определяющими особенностями депортаций является их административный (внесудебный) характер и направленность не на конкретного гражданина, а на целую группу лиц или целый народ.

 

При проверке Прокуратурой СССР в 1965 г. правомочности выселений из Прибалтики в 1941, 1948 и 1949 гг. было установлено, что сначала выселялись жители и только потом оформлялись дела, т. е. устанавливались основания для выселения.

 

Когда депортированные граждане Польши прибыли в 1940 г. в Сибирь, в их личных делах обычно не было документов, подтверждавших правильность их выселения. В Алтайском крае, где было расселено 10 016 осадников и беженцев, но только на 143 из них имелись справки, подтверждавшие правильность выселения32.

 

Спецпереселенцев - осадников и беженцев - помещали в изолированные спецпоселки НКВД, а административно высланных поляков расселяли под надзор НКВД в колхозах и совхозах. Они не имели права выезда за пределы административного района, отлучаться из поселков могли не более чем на 24 часа.

 

Депортированные в июне 1941 г. из Прибалтики выселялись на 20 лет как ссыльнопоселенцы, т. е. с поражением в гражданских правах. Только в 1952 г. их перевели на положение спецпереселенцев (формальное сохранение статуса полноправных граждан СССР, но без права покинуть установленное государством место жительства).

 

В 1952 г. спецпереселенцы из Прибалтики делились на 4 контингента: "из Прибалтики в 1941 г."; "из Литвы в 1945 - 1948 гг."; "из Прибалтики в 1949 г."; "кулаки из Литвы в 1951 г.". Все они делились на три категории: выселенные на определенный срок (в 1941 г.); выселенные без указания срока (в 1945 - 1948 гг.); выселенные навечно (в 1949 - 1952 гг.). Спецпереселенцы первых двух категорий приговаривались за побеги к 5 годам лагерного заключения. Депортированные из Прибалтики в 1949 - 1952 гг. осуждались за побеги на 20 лет каторжных работ. В конце 1952 г. контингенты, выселенные из Литвы в 1945 - 1949 гг. и из Прибалтики в 1949 г., были объединены в один контингент - "из Прибалтики в 1945 - 1949 годах" (при сохранении приведенного выше деления на выселенных без указания срока и выселенных навечно).

 

В момент депортации немцев и калмыков не было определено их правовое положение и срок их высылки. Это привело к массе недоразумений. 22 декабря 1943 г. НКВД был издан приказ 001766 "Об организации комендатур спецпоселений УНКВД Алтайского, Красноярского краев, Новосибирской и Омской областей"33. Для усиления агентурно-оперативной работы, учета и наблюдения за трудовым устройством спецпереселенцев отделы трудовых и специальных поселений вышеназванных территорий переформировывались в комендатуры специальных поселений. 7 февраля 1944 г. вступил в силу приказ наркома НКВД за 00127 "О введении в действие положения о районных и поселковых спецкомендатурах НКВД"34. На спецкомендатуры среди прочих возлагались задачи агентурно-оперативного обслуживания спецпереселенцев по предупреждению побегов, розыску, выявлению антисоветских и уголовных элементов, ведению агентурных разработок и дел по преступлениям спецпереселенцев. Положение распространялось и на депортированных немцев и калмыков. Им, как и другим спецпереселенцам, запрещалось отлучаться за пределы территории своего сельского совета, за исключением случаев, когда это было связано с посещением места работы. Самовольное отлучение из района спецпоселения более чем на 24 часа каралось в уголовном порядке. В паспортах спецпереселенцев делалась отметка "действителен для проживания только в таком-то районе или городе".

 

26 февраля 1944 г. нарком НКВД издал приказ за 00183 "О порядке выдачи паспортов спецпереселенцам"35. Теперь переселенцам, прибывшим в места расселения с паспортами, в графе "Особые отметки" делалась запись: "Разрешено проживание в пределах района такой-то области (края)". Если переселяемые прибывали в сельские местности, где не было паспортной системы и ранее паспортов они не получали, паспортов им не выдавали. Они проживали на общих основаниях с другими гражданами без паспортов. В случае, если переселенцы прибывали в такие местности с паспортами, их изымали. Лишь 8 января 1945 г. СНК СССР издал Постановление "О правовом положении спецпереселенцев", которое было призвано отрегулировать в полном объеме правовое положение депортированных36.

 

В послевоенный период немцы-спецпереселенцы делились на пять подконтингентов: "выселенные", "репатриированные", "местные", "мобилизованные" и "другие". К последним принадлежали лица других национальностей, выселенные вместе с немцами.

 

Спецпереселенцы часто совершали побеги. 26 ноября 1948 г. Верховный Совет СССР издал Указ "Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдаленные районы Советского Союза в период Отечественной войны"37. Он определял, что депортированные высланы навечно, без права возврата к прежним местам жительства. Согласно указу самовольное оставление мест спецпоселения наказывалось 20 годами каторжных работ. После принятия данного закона количество побегов сократилось в 3,5 раза.

 

В 1948 - 1949 гг. была проведена всесоюзная перерегистрация спецпереселенцев. В ходе ее депортированным пришлось пережить новые унижения. Они были вынуждены подписать бумаги, что не будут самовольно покидать места спецпоселений, с них взяли отпечатки пальцев и занесли их в персональные учетные карточки, туда же были вклеены специально сделанные для этого фотографии, давалось подробное описание их внешнего вида и особых примет. Обязательны были ежемесячные отметки в комендатурах и сообщения об изменениях в семье. То есть с депортированными обращались, как с уголовными и политическими преступниками. Автору довелось ознакомиться в архиве г. Геттингена с некоторыми личными делами евреев, репрессированных в 1930 и 1940-е гг. нацистами. Личные дела депортированных спецпереселенцев в СССР и личные дела репрессированных евреев в фашистской Германии на 90% совпадали по форме, как будто они составлялись одними и теми же чиновниками.

 

На примере граждан Польши видно, что отношение руководства СССР к депортированным не было постоянным, оно часто менялось в зависимости от политической, военной и международной обстановки. После тяжелых поражений Красной Армии в первые недели войны против Германии, под нажимом западных союзников советское правительство заключило договор с легитимным правительством Польши, находившимся в эмиграции в Великобритании. Вследствие этого договора 12 августа 1941 г. Президиум Верховного Совета СССР издал указ об амнистии всех польских граждан - ссыльных и депортированных, заключенных тюрем и лагерей, военнопленных. С них сняли несправедливые обвинения. В документах они теперь значились как "бывшие граждане Польши". Им было разрешено перемещаться из неблагоприятных сибирских регионов в южные, где были лучшие климатические условия. Были приняты решения об их продовольственном снабжении и трудоустройстве.

 

По мере того как угроза поражения СССР в войне против Германии уменьшалась, советское руководство ужесточало позицию в отношении эмигрантского правительства Польши. Новая волна арестов и осуждений 1942 - 1943 гг. вновь затронула депортированных ранее в СССР и уже освобожденных граждан Польши. Их принуждали принимать советское гражданство.

 

После войны советское руководство "способствовало" строительству новой Польши. И тут как нельзя кстати пришлись и депортированные в свое время граждане Польши. В 1945 - 1946 гг. в результате советско-польского соглашения разрешение на возвращение в Польшу получили 228 814 бывших граждан Польши из 247 460, проживавших в СССР 38 .

 

Пример депортации калмыцкого народа показывает, что действия высшего руководства СССР не всегда были логичны, часто импульсивны, их нельзя было спрогнозировать. В 1943 г. было принято несколько решений правительства о выделении средств на восстановление Калмыкии и помощь калмыцкому населению. Последнее такое решение было принято 8 декабря 1943 г., а уже через неполные три недели началось поголовное выселение калмыков в Сибирь. Мотивы такого поведения высшего руководства страны до сих пор неизвестны и ждут своего исследования.

 

Из сказанного выше видно, что процесс депортаций проходил по общей схеме, но и с отличиями. Они проявлялись и в не столь важных на первый взгляд вопросах. Так, немцам Поволжья при депортации разрешалось брать с собой имущества и вещей до 1000 килограммов на семью; немцам, выселяемым из Москвы, - 100 килограммов, прибалтам - 500. При расселении разные народы и группы депортированных помещали в удалении от железной дороги, причем расстояние было самое разное - от 10 до 100 км. Чем объяснялись такие подходы, пока также неизвестно.

 

Спецпереселенцы имели формальное право выбирать и быть избранными в советы депутатов трудящихся, но только до районного звена. Они могли награждаться орденами и медалями СССР. На бумаге были записаны и многие другие права. Однако в реальной жизни часто все было по-другому. Судьба и жизнь многих спецпереселенцев зачастую зависела не от законов, а от личных качеств начальника районного отдела НКВД. В 1954 - 1955 гг. бюро краевых и областных комитетов партии Сибири рассмотрели вопросы и приняли постановления по улучшению работы со спецпереселенцами. Приводились многочисленные факты отношения к депортированным, как к людям второго сорта, ущемления их гражданских прав, факты дискриминации, моральных и физических унижений 39 . Спецпоселенцев нельзя было до 1956 г. призывать в армию. После 1956 г. существовал перечень родов войск, куда нельзя было призывать представителей депортированных народов. Оставались в силе запреты на обучение во многих вузах депортированным и их детям.

 

IV. Жилищно-бытовые условия.

Хозяйственное использование депортированных

 

Условия жизни спецпереселенцев в регионе были ужасающими, особенно в 1940 - 1949 гг. Большинство из них жили в землянках, неприспособленных к зимним условиям бараках и складах, помещениях для скота. В 1941 г. часть спецпереселенцев из Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии жила на Алтае в совхозе "Овцевод" в помещении изолятора для скота 40 . Лишь небольшая часть депортированных была подселена в дома местных сельских жителей, что приводило к большой скученности и усилению вражды. По инструкциям НКВД, спецпереселенцы должны были обеспечиваться жильем из расчета три квадратных метра на человека. На самом деле в регионе в среднем приходилось по одному квадратному метру на спецпереселенца.

 

Берия в письме Сталину сообщал в 1940 г., что во всех спецпоселках Алтайского края бараки к зиме не приготовлены: печи не сложены, окна не застеклены. Такое положение отмечалось как типичное для всего сибирского региона41. В условиях долгой сибирской зимы с морозами в 30 - 40 градусов выжить спецпереселенцам было крайне трудно. Большинство из них не имело теплой одежды и обуви.

 

Депортированным были обещаны денежная и натуральная компенсация оставленного или конфискованного имущества по месту нового расселения. За редким исключением это не было сделано. Голод был постоянным спутником депортированных. Принимаемые решения о выделении стройматериалов, одежды и обуви, продуктов питания выполнялись лишь частично. Огромных размеров достигло воровство. То немногое, что должны были получать депортированные, разворовывалось.

 

Многие населенные пункты, лагеря, спецпоселки в регионе находились на расстоянии сотен километров друг от друга, связь между ними осуществлялась только летом, водным путем. Часты были случаи, когда продукты на зиму завозились в недостаточном количестве и тогда начинался массовый голод. В 1942 и 1943 гг. в Сибири был сильный неурожай. Поскольку депортированные снабжались хлебом в последнюю очередь, их положение еще более ухудшилось. Ведь в отличие от местных жителей большинство спецпереселенцев не имело своего хозяйства и огородов.

 

Почти полное отсутствие бань приводило к зараженности вшами. Больниц, врачей, лекарств было крайне мало. В случае болезни люди оставались один на один со своей судьбой. Это был естественный отбор. Выжить могли только самые крепкие и сильные. Однако и в этот период положение депортированных различалось. После амнистии 1941 г. улучшились условия жизни польских граждан. Они могли селиться в городах, снимать жилье, передвигаться по стране.

 

Постепенное улучшение жилищно-бытовых условий основной массы депортированных началось после 1949 г., однако объективно они по-прежнему были очень плохи. В 1950 г. в Алтайском крае собственные дома имели 43% спецпереселенцев. У калмыков этот показатель равнялся 55%, у немцев - 46%. Большей частью это были домики из глины и соломы 42 .

 

Имелся большой перечень городов, предприятий, где строго запрещалось работать депортированным. На местах им часто отказывали в трудоустройстве по специальности, потому что им не доверяло местное население и руководство. В 1942 г. вернувшийся в Алтайский край с фронта красноармеец написал анонимное письмо в краевую газету. В нем он сообщал, что в Благовещенском районе председателем районного зоотехнического отдела (райЗО) является П.П.Конрад. Далее он приводил большой перечень "преступлений", которые якобы совершил Конрад, "сознательно уничтожавший животноводство". Письмо заканчивалось следующими словами: "Много красноармейцев уже приехали раненые и все недовольны, что у нас немец заведующий райЗО и весь народ недоволен. Мы хорошо знаем, что он немец чистокровный и какую работу он проводил у нас. В Красной Армии на фронте нашим немцам доверия нет и здесь не должно быть"43.

 

Лишь в отдельных случаях специалистов по сельскому хозяйству использовали в совхозах и колхозах с учетом их профессиональных навыков. В Калманском районе летом 1941 г. из 512 спецпереселенцев по специальности работали только шестеро44.

 

Типично было использование депортированных без учета их квалификации. Профессора, врачи, учителя, инженеры и люди без образования все вместе работали на примитивных физических работах. Примеров неразумного и неэффективного использования труда депортированных можно привести массу. Калмыки более чем на 90% состояли из скотоводов и ничего другого не умели делать. Однако их тысячами направляли работать в шахты, на рудники, на лов рыбы в северных реках зимой, где они в большинстве своем и погибали. Из архивных источников следует, что наиболее негативное отношение к физической работе проявляли беженцы. Они отказывались выходить на работу, требовали переселения в города и трудоустройства по специальности.

 

В сибирском регионе труд депортированных широко использовался в колхозах и совхозах, на лесозаготовках, в шахтах и рудниках, на ловле рыбы, строительстве дорог и заводов. На тяжелых работах использовали труд женщин и детей. В многочисленных инструкциях говорилось, что условия труда и оплаты депортированных и местных жителей должны быть одинаковы. В реальной жизни все было по-другому. Спецпереселенцы вынуждены были работать на износ. Зарплату они получали много меньшую, чем местные жители, массовое распространение имели обсчеты, обманы. Они платили больше налогов, чем местные жители. Так, с депортированных удерживали 10% зарплаты в пользу НКВД. Берия в информации Сталину вынужден был признать, что заработки спецпереселенцев в сибирском регионе составляли только половину прожиточного минимума45. К тому же выплату зарплаты задерживали месяцами. Депортированные интересовали властей только как дешевая рабочая сила.

 

Дискуссионным продолжает оставаться вопрос об использовании депортированных в рабочих колоннах или трудармии. На сегодня бесспорно известно лишь то, что большинство немцев в возрасте 15 - 55 лет были мобилизованы через военкоматы в трудармию. В изданном недавно Н.Ф.Бугаем сборнике документов приводится постановление ГКО СССР о мобилизациях в рабочие колонны представителей народов воюющих против СССР стран 46 . Однако в целом вопрос использования депортированных народов продолжает оставаться малоисследованным.

 

После 1946 г. условия труда спецпереселенцев стали улучшаться. Сокращался перечень должностей и профессий, по которым им запрещалось работать. Однако эти изменения происходили очень медленно и непоследовательно. В отчетах НКВД послевоенного периода приводятся данные о том, что многие тысячи спецпереселенцев работали в школах, институтах, учреждениях. Но надо делать корректировку на то, что большая часть приходилась на обслуживающий и технический персонал.

 

V. Демографические процессы в период спецпоселения

 

По данным МВД СССР до 1953 г. умерло в целом по стране 309 100 депортированных, из них немцев - 42 823, калмыков - 16 594. Наибольшего процента смертность достигала в 1944 г. среди спецпереселенцев, выселенных с Кавказа и из Калмыкии 47 . Хотя цифры по смертности явно не точны и вызывают большие сомнения.

 

Уровень смертности спецпереселенцев в 1940 - 1941 гг. превы сил уровень смертности местного сибирского населения. По неполным данным, с мая 1940 г. по июль 1941 г. среди польских спецпереселенцев родилось 4211 и умерло 12 319 человек, в том числе у осадников соответственно 2694 и 10 557 и у беженцев 1517 и 1762. Среди осадников умерло 7,7% от общего числа 48 . У осадников уровень смертности был в 3,5 раза выше, чем у беженцев. Объяснить это можно следующим. У беженцев было меньше детей (наиболее подверженных болезням). Они обменивали у местных жителей привезенные вещи и ценности на продукты. Беженцы получали посылки от родственников, проживавших в городах западных областей. У осадников такой возможности не было, поскольку среди этой категории депортации подвергались обычно все члены семьи. Кроме того, осадники обычно жили изолированно от местного населения и им негде было взять продукты.

 

За 1945 - 1950 гг. спецпереселенцев из Прибалтики (послевоенная депортация) умерло в 5,1 раза больше, чем родилось 49 . Анализ смертности показывает, что главными причинами были дистрофия, воспаление легких и туберкулез. Это значит, что многие депортированные умирали голодной смертью, из-за простуды, отсутствия теплого жилья, одежды и тяжелых условий работы на морозе.