Котловский стих

[Олег Михайлович]

Ух... Пачиму нету такой темы бля?

 

Родившийся в Котловке человек по определению поэт.

Ну для затравки хуита:

 

Вот так умереть о яркая искра ворт так умереть

увидать облака которые тают как снег или эхо

и рассвет этот бледный и нищий как Иов

еще жить ещё видеть как движется тень

рождаться с огнём и не умирать

устремиться в объятья неясного неба

ввысь уйти отроваться от края

и возможно открыть то что я любллю

упустить не оставить в веках своё имя

улыбнуться грозе задремать у подножья сосны

зачитать повторенную тайнопись звезд

умереть сжечь всё то что люблю у края огня...

[Олег Михайлович]

Речь моя

Как прижатая дверью рука

Сплошные препоны, мой друг, сплошные препоны

А ну-ка дайте мне слово

Спасибо

Теперь у меня есть ключ

Язык замочной скважины прищёлкнул

Совсем как человеческий язык

Начнём.

[Олег Михайлович]

глыбы зари разлетаются в клочья

под голодное воркование

таинственной голубки

лето из полудюжины красных грудей

кажет мне только верхние две

органная грива водворяется на моей голове

спина моя поросла седыми речами

снимаю пару своих мясистых коньков

народец растительный машет мне навстречу

звезда изустная растёт у меня во рту

на вкус она как потрескавшиеся слёзы

как случайные розы на тротуаре

мурлычит словно выводок каней

округлость воздуха качая на стебле

Облака прорастают на моих руках

я глажу мои облака

засыпаю

сплю блаженног, будто в яйце

сплю и вижу как на мне прорастают листья.

[aljonka]

Откуда сегодня столько вдохновления?

Какая муза тебя сегодня укусила?

[Олег Михайлович]

Откуда сегодня столько вдохновления?

Какая муза тебя сегодня укусила?

Ангел всенародного похмелья...

 

Для говорения язык бесполезная вещь

пользуйтесь для говорения лучше ногами

чем плешивым совим языком

пользуйтесьдля говорения лучше пупом

язык хорош лишь

для вязания памятников

для игры на чернильной скрипке

для чистки расшитых позументом китов

для ловли полярных корней

но главное язык хорош

для свисания изо рта

и чтобы развеваться по ветру.

[aljonka]

Ангел всенародного похмелья...

 

Для говорения язык бесполезная вещь

пользуйтесь для говорения лучше ногами

чем плешивым совим языком

пользуйтесьдля говорения лучше пупом

язык хорош лишь

для вязания памятников

для игры на чернильной скрипке

для чистки расшитых позументом китов

для ловли полярных корней

но главное язык хорош

для свисания изо рта

и чтобы развеваться по ветру.

 

А когда протрезвеешь - переведёшь с котловского языка на русский?

[Нахалка]

похоже на хокку толька многа букав

пиши еще

[Радуга]

Если поменять "язык" на "член", то тоже неплохо получается.

[говноед]

Миленько.

А своё чего-нибудь сбацаете?

У Вас иногда весьма неплохо получается, не хуже арагонов разнообразных.

[Олег Михайлович]

Собака Качалова

Посвящается Александру Нахъ-Уювертинскаму

 

Какъ устала душа от житья одичалаго!

Я потомъ всѣмъ грехамъ оправданья найду,

но за то, что я сделалъ съ собакой Качалова,

мнѣ горѣть, вѣроятно, въ Аду.

 

 

 

Онъ стоялъ въ моей комнате около шкапа,

и с такою надеждой смотрелъ мне въ глаза!

Я сказалъ: "Убери свои сраные лапы,

лучшѣ - дай мнѣ на счастье в туза!

 

Мы къ высотамъ экстаза с тобою поднимемся!

Я прославлю тебя, посвятивъ тебе стихъ!

Онъ сперва, лопоухiй, немного противился,

но потомъ, обессилевъ, затихъ.

 

А минутъ черезъ сорокъ, когда я кончалъ въ него,

вдругъ увиделъ, какъ Джимовъ кончаѣтся вѣкъ:

вытекаютъ глаза у собаки Качалова

золотистыми звѣздами в снѣгъ.

 

У хозяина, дурня, вся морда зарёванна.

Не находитъ покоя ни ночью, ни днёмъ.

Ну, допустимъ, собака до смерти заёбана,

но Талантъ-то остался при нёмъ!

 

...........

 

Бѣдный ласковый Джимъ! Меня совесть замучила!

Я украдкой от шкапа ключи достаю,

и слезами облившись, верчу твоё чучело

на надушенномъ амброй хую.

 

Но пускай моя юность бездарно прошляплена,

сердце пляшѣтъ въ груди развесёлый канъ-канъ:

послѣзавтра я выебу гуся Шаляпина,

а во вторникъ - козу Айседоры Дунканъ!

 

 

 

(с) Вера Хуинбер, 1913.

 

Спёрто у cegob

[Олег Михайлович]

Гениально нах.

ТЫЦ.

[TenaciousD]

да. темы такой еще небыло. НО! Теперь ТАКАЯ тема ЕСТЬ!!! :044:

[TenaciousD]

Гениально нах.

ТЫЦ.

 

А это уже серьёзно!

[tplust]

Очень хочется нажраться.

[Олег Михайлович]

Очень хочется нажраться.

Лично я кушаю шампусик. Щас докушаю и чего-нить поинтереснее придумаю.

[tplust]

Лично я кушаю шампусик.

 

Мне ещё два дня работать.

[Олег Михайлович]

Бродский:

Джон Донн уснул, уснуло все вокруг.

Уснули стены, пол, постель, картины,

уснули стол, ковры, засовы, крюк,

весь гардероб, буфет, свеча, гардины.

Уснуло все. Бутыль, стакан, тазы,

хлеб, хлебный нож, фарфор, хрусталь, посуда,

ночник, белье, шкафы, стекло, часы,

ступеньки лестниц, двери. Ночь повсюду.

Повсюду ночь: в углах, в глазах, в белье,

среди бумаг, в столе, в готовой речи,

в ее словах, в дровах, в щипцах, в угле

остывшего камина, в каждой вещи.

В камзоле, башмаках, в чулках, в тенях,

за зеркалом, в кровати, в спинке стула,

опять в тазу, в распятьях, в простынях,

в метле у входа, в туфлях. Все уснуло.

Уснуло все. Окно. И снег в окне.

Соседней крыши белый скат. Как скатерть

ее конек. И весь квартал во сне,

разрезанный оконной рамой насмерть.

Уснули арки, стены, окна, все.

Булыжники, торцы, решетки, клумбы.

Не вспыхнет свет, не скрипнет колесо...

Ограды, украшенья, цепи, тумбы.

Уснули двери, кольца, ручки, крюк,

замки, засовы, их ключи, запоры.

Нигде не слышен шепот, шорох, стук.

Лишь снег скрипит. Все спит. Рассвет не скоро.

Уснули тюрьмы, за'мки. Спят весы

средь рыбной лавки. Спят свиные туши.

Дома, задворки. Спят цепные псы.

В подвалах кошки спят, торчат их уши.

Спят мыши, люди. Лондон крепко спит.

Спит парусник в порту. Вода со снегом

под кузовом его во сне сипит,

сливаясь вдалеке с уснувшим небом.

Джон Донн уснул. И море вместе с ним.

И берег меловой уснул над морем.

Весь остров спит, объятый сном одним.

И каждый сад закрыт тройным запором.

Спят клены, сосны, грабы, пихты, ель.

Спят склоны гор, ручьи на склонах, тропы.

Лисицы, волк. Залез медведь в постель.

Наносит снег у входов нор сугробы.

И птицы спят. Не слышно пенья их.

Вороний крик не слышен, ночь, совиный

не слышен смех. Простор английский тих.

Звезда сверкает. Мышь идет с повинной.

Уснуло все. Лежат в своих гробах

все мертвецы. Спокойно спят. В кроватях

живые спят в морях своих рубах.

По одиночке. Крепко. Спят в объятьях.

Уснуло все. Спят реки, горы, лес.

Спят звери, птицы, мертвый мир, живое.

Лишь белый снег летит с ночных небес.

Но спят и там, у всех над головою.

Спят ангелы. Тревожный мир забыт

во сне святыми -- к их стыду святому.

Геенна спит и Рай прекрасный спит.

Никто не выйдет в этот час из дому.

Господь уснул. Земля сейчас чужда.

Глаза не видят, слух не внемлет боле.

И дьявол спит. И вместе с ним вражда

заснула на снегу в английском поле.

Спят всадники. Архангел спит с трубой.

И кони спят, во сне качаясь плавно.

И херувимы все -- одной толпой,

обнявшись, спят под сводом церкви Павла.

Джон Донн уснул. Уснули, спят стихи.

Все образы, все рифмы. Сильных, слабых

найти нельзя. Порок, тоска, грехи,

равно тихи, лежат в своих силлабах.

И каждый стих с другим, как близкий брат,

хоть шепчет другу друг: чуть-чуть подвинься.

Но каждый так далек от райских врат,

так беден, густ, так чист, что в них -- единство.

Все строки спят. Спит ямбов строгий свод.

Хореи спят, как стражи, слева, справа.

И спит виденье в них летейских вод.

И крепко спит за ним другое -- слава.

Спят беды все. Страданья крепко спят.

Пороки спят. Добро со злом обнялось.

Пророки спят. Белесый снегопад

в пространстве ищет черных пятен малость.

Уснуло все. Спят крепко толпы книг.

Спят реки слов, покрыты льдом забвенья.

Спят речи все, со всею правдой в них.

Их цепи спят; чуть-чуть звенят их звенья.

Все крепко спят: святые, дьявол, Бог.

Их слуги злые. Их друзья. Их дети.

И только снег шуршит во тьме дорог.

И больше звуков нет на целом свете.

 

Но чу! Ты слышишь -- там, в холодной тьме,

там кто-то плачет, кто-то шепчет в страхе.

Там кто-то предоставлен всей зиме.

И плачет он. Там кто-то есть во мраке.

Так тонок голос. Тонок, впрямь игла.

А нити нет... И он так одиноко

плывет в снегу. Повсюду холод, мгла...

Сшивая ночь с рассветом... Так высоко!

"Кто ж там рыдает? Ты ли, ангел мой,

возврата ждешь, под снегом ждешь, как лета,

любви моей?.. Во тьме идешь домой.

Не ты ль кричишь во мраке?" -- Нет ответа.

"Не вы ль там, херувимы? Грустный хор

напомнило мне этих слез звучанье.

Не вы ль решились спящий мой собор

покинуть вдруг? Не вы ль? Не вы ль?" -- Молчанье.

"Не ты ли, Павел? Правда, голос твой

уж слишком огрублен суровой речью.

Не ты ль поник во тьме седой главой

и плачешь там?" -- Но тишь летит навстречу.

"Не та ль во тьме прикрыла взор рука,

которая повсюду здесь маячит?

Не ты ль, Господь? Пусть мысль моя дика,

но слишком уж высокий голос плачет".

Молчанье. Тишь. -- "Не ты ли, Гавриил,

подул в трубу, а кто-то громко лает?

Но что ж лишь я один глаза открыл,

а всадники своих коней седлают.

Все крепко спит. В объятьях крепкой тьмы.

А гончие уж мчат с небес толпою.

Не ты ли, Гавриил, среди зимы

рыдаешь тут, один, впотьмах, с трубою?"

 

"Нет, это я, твоя душа, Джон Донн.

Здесь я одна скорблю в небесной выси

о том, что создала своим трудом

тяжелые, как цепи, чувства, мысли.

Ты с этим грузом мог вершить полет

среди страстей, среди грехов, и выше.

Ты птицей был и видел свой народ

повсюду, весь, взлетал над скатом крыши.

Ты видел все моря, весь дальний край.

И Ад ты зрел -- в себе, а после -- в яви.

Ты видел также явно светлый Рай

в печальнейшей -- из всех страстей -- оправе.

Ты видел: жизнь, она как остров твой.

И с Океаном этим ты встречался:

со всех сторон лишь тьма, лишь тьма и вой.

Ты Бога облетел и вспять помчался.

Но этот груз тебя не пустит ввысь,

откуда этот мир -- лишь сотня башен

да ленты рек, и где, при взгляде вниз,

сей страшный суд совсем не страшен.

И климат там недвижен, в той стране.

Откуда все, как сон больной в истоме.

Господь оттуда -- только свет в окне

туманной ночью в самом дальнем доме.

Поля бывают. Их не пашет плуг.

Года не пашет. И века не пашет.

Одни леса стоят стеной вокруг,

а только дождь в траве огромной пляшет.

Тот первый дровосек, чей тощий конь

вбежит туда, плутая в страхе чащей,

на сосну взлезши, вдруг узрит огонь

в своей долине, там, вдали лежащей.

Все, все вдали. А здесь неясный край.

Спокойный взгляд скользит по дальним крышам.

Здесь так светло. Не слышен псиный лай.

И колокольный звон совсем не слышен.

И он поймет, что все -- вдали. К лесам

он лошадь повернет движеньем резким.

И тотчас вожжи, сани, ночь, он сам

и бедный конь -- все станет сном библейским.

Ну, вот я плачу, плачу, нет пути.

Вернуться суждено мне в эти камни.

Нельзя прийти туда мне во плоти.

Лишь мертвой суждено взлететь туда мне.

Да, да, одной. Забыв тебя, мой свет,

в сырой земле, забыв навек, на муку

бесплодного желанья плыть вослед,

чтоб сшить своею плотью, сшить разлуку.

Но чу! пока я плачем твой ночлег

смущаю здесь, -- летит во тьму, не тает,

разлуку нашу здесь сшивая, снег,

и взад-вперед игла, игла летает.

Не я рыдаю -- плачешь ты, Джон Донн.

Лежишь один, и спит в шкафах посуда,

покуда снег летит на спящий дом,

покуда снег летит во тьму оттуда".

 

Подобье птиц, он спит в своем гнезде,

свой чистый путь и жажду жизни лучшей

раз навсегда доверив той звезде,

которая сейчас закрыта тучей.

Подобье птиц. Душа его чиста,

а светский путь, хотя, должно быть, грешен,

естественней вороньего гнезда

над серою толпой пустых скворешен.

Подобье птиц, и он проснется днем.

Сейчас -- лежит под покрывалом белым,

покуда сшито снегом, сшито сном

пространство меж душой и спящим телом.

Уснуло все. Но ждут еще конца

два-три стиха и скалят рот щербато,

что светская любовь -- лишь долг певца,

духовная любовь -- лишь плоть аббата.

На чье бы колесо сих вод не лить,

оно все тот же хлеб на свете мелет.

Ведь если можно с кем-то жизнь делить,

то кто же с нами нашу смерть разделит?

Дыра в сей ткани. Всяк, кто хочет, рвет.

Со всех концов. Уйдет. Вернется снова.

Еще рывок! И только небосвод

во мраке иногда берет иглу портного.

Спи, спи, Джон Донн. Усни, себя не мучь.

Кафтан дыряв, дыряв. Висит уныло.

Того гляди и выглянет из туч

Звезда, что столько лет твой мир хранила.

[<ЯR>]

Скрыть жира TOAD в паз и мечтали о том дне и часе, когда ползать червь

И он ожидает, что полная луна, первый квартал в мае, когда Лили говорит, летучая мышь, расти!

Гус является речная вода, которая живет на 9 мая на нерест леща в камышах на берегу написал.

Давайте идти в банк, мой друг!

[Олег Михайлович]

Скрыть жира TOAD в паз и мечтали о том дне и часе, когда ползать червь

И он ожидает, что полная луна, первый квартал в мае, когда Лили говорит, летучая мышь, расти!

Гус является речная вода, которая живет на 9 мая на нерест леща в камышах на берегу написал.

Давайте идти в банк, мой друг!

Ну-ка не пизди-ка.

[Олег Михайлович]

Есенин:

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

 

Голова моя машет ушами,

Как крыльями птица.

Ей на шее ноги

Маячить больше невмочь.

Черный человек,

Черный, черный,

Черный человек

На кровать ко мне садится,

Черный человек

Спать не дает мне всю ночь.

 

Черный человек

Водит пальцем по мерзкой книге

И, гнусавя надо мной,

Как над усопшим монах,

Читает мне жизнь

Какого-то прохвоста и забулдыги,

Нагоняя на душу тоску и страх.

Черный, человек

Черный, черный…

 

«Слушай, слушай, —

Бормочет он мне, —

В книге много прекраснейших

Мыслей и планов.

Этот человек

Проживал в стране

Самых отвратительных

Громил и шарлатанов.

 

В декабре в той стране

Снег до дьявола чист,

И метели заводят

Веселые прялки.

Был человек тот авантюрист,

Но самой высокой

И лучшей марки.

 

Был он изящен,

К тому ж поэт,

Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою,

И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою».

 

«Счастье, — говорил он, —

Есть ловкость ума и рук.

Все неловкие души

За несчастных всегда известны.

Это ничего,

Что много мук

Приносят изломанные

И лживые жесты.

 

В грозы, в бури,

В житейскую стынь,

При тяжелых утратах

И когда тебе грустно,

Казаться улыбчивым и простым —

Самое высшее в мире искусство».

 

«Черный человек!

Ты не смеешь этого!

Ты ведь не на службе

Живешь водолазовой.

Что мне до жизни

Скандального поэта.

Пожалуйста, другим

Читай и рассказывай».

 

Черный человек

Глядит на меня в упор.

И глаза покрываются

Голубой блевотой.

Словно хочет сказать мне,

Что я жулик и вор,

Так бесстыдно и нагло

Обокравший кого-то.

· · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

 

Ночь морозная.

Тих покой перекрестка.

Я один у окошка,

Ни гостя, ни друга не жду.

Вся равнина покрыта

Сыпучей и мягкой известкой,

И деревья, как всадники,

Съехались в нашем саду.

 

Где-то плачет

Ночная зловещая птица.

Деревянные всадники

Сеют копытливый стук.

Вот опять этот черный

На кресло мое садится,

Приподняв свой цилиндр

И откинув небрежно сюртук.

 

«Слушай, слушай! —

Хрипит он, смотря мне в лицо,

Сам все ближе

И ближе клонится. —

Я не видел, чтоб кто-нибудь

Из подлецов

Так ненужно и глупо

Страдал бессонницей.

 

Ах, положим, ошибся!

Ведь нынче луна.

Что же нужно еще

Напоенному дремой мирику?

Может, с толстыми ляжками

Тайно придет «она»,

И ты будешь читать

Свою дохлую томную лирику?

 

Ах, люблю я поэтов!

Забавный народ.

В них всегда нахожу я

Историю, сердцу знакомую, —

Как прыщавой курсистке

Длинноволосый урод

Говорит о мирах,

Половой истекая истомою.

 

Не знаю, не помню,

В одном селе,

Может, в Калуге,

А может, в Рязани,

Жил мальчик

В простой крестьянской семье,

Желтоволосый,

С голубыми глазами…

 

И вот стал он взрослым,

К тому ж поэт,

Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою,

И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою».

 

«Черный человек!

Ты прескверный гость.

Это слава давно

Про тебя разносится».

Я взбешен, разъярен,

И летит моя трость

Прямо к морде его,

В переносицу…

· · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·

…Месяц умер,

Синеет в окошко рассвет.

Ах ты, ночь!

Что ты, ночь, наковеркала?

Я в цилиндре стою.

Никого со мной нет.

Я один…

И разбитое зеркало…

[Олег Михайлович]

Ах, да... Чтоб два раза не вставать, сразу "12".

 

1

 

Черный вечер.

Белый снег.

Ветер, ветер!

На ногах не стоит человек.

Ветер, ветер -

На всем божьем свете!

 

Завивает ветер

Белый снежок.

Под снежком - ледок.

Скользко, тяжко,

Всякий ходок

Скользит - ах, бедняжка!

 

От здания к зданию

Протянут канат.

На канате - плакат:

"Вся власть Учредительному Собранию!"

Старушка убивается - плачет,

Никак не поймет, что значит,

На что такой плакат,

Такой огромный лоскут?

Сколько бы вышло портянок для ребят,

А всякий - раздет, разут...

Старушка, как курица,

Кой-как перемотнулась через сугроб.

- Ох, Матушка-Заступница!

- Ох, большевики загонят в гроб!

 

Ветер хлесткий!

Не отстает и мороз!

И буржуй на перекрестке

В воротник упрятал нос.

 

А это кто? - Длинные волосы

И говорит вполголоса:

- Предатели!

- Погибла Россия! -

Должно быть, писатель -

Вития...

 

А вон и долгополый -

Сторонкой - за сугроб...

Что' нынче невеселый,

Товарищ поп?

 

Помнишь, как бывало

Брюхом шел вперед,

И крестом сияло

Брюхо на народ?..

 

Вон барыня в каракуле

К другой подвернулась:

- Ужь мы плакали, плакали...

Поскользнулась

И - бац - растянулась!

 

Ай, ай!

Тяни, подымай!

 

Ветер веселый

И зол и рад.

Крутит подолы,

Прохожих косит,

Рвет, мнет и носит

Большой плакат:

"Вся власть Учредительному Собранию"...

И слова доносит:

 

...И у нас было собрание...

...Вот в этом здании...

...Обсудили -

Постановили:

На время - десять, на' ночь - двадцать пять...

...И меньше - ни с кого не брать...

...Пойдем спать...

 

Поздний вечер.

Пустеет улица.

Один бродяга

Сутулится,

Да свищет ветер...

 

Эй, бедняга!

Подходи -

Поцелуемся...

 

Хлеба!

Что впереди?

Проходи!

 

Черное, черное небо.

 

Злоба, грустная злоба

Кипит в груди...

Черная злоба, святая злоба...

 

Товарищ! Гляди

В оба!

 

 

 

2

 

Гуляет ветер, порхает снег.

Идут двенадцать человек.

 

Винтовок черные ремни,

Кругом - огни, огни, огни...

 

В зубах - цыгарка, примят картуз,

На спину б надо бубновый туз!

 

Свобода, свобода,

Эх, эх, без креста!

 

Тра-та-та!

 

Холодно, товарищ, холодно!

 

- А Ванька с Катькой - в кабаке...

- У ей керенки есть в чулке!

 

- Ванюшка сам теперь богат...

- Был Ванька наш, а стал солдат!

 

- Ну, Ванька, сукин сын, буржуй,

Мою, попробуй, поцелуй!

 

Свобода, свобода,

Эх, эх, без креста!

Катька с Ванькой занята -

Чем, чем занята?..

 

Тра-та-та!

 

Кругом - огни, огни, огни...

Оплечь - ружейные ремни...

 

Революционный держите шаг!

Неугомонный не дремлет враг!

 

Товарищ, винтовку держи, не трусь!

Пальнем-ка пулей в Святую Русь -

 

В кондовую,

В избяную,

В толстозадую!

 

Эх, эх, без креста!

 

 

 

 

3

 

Как пошли наши ребята

В красной гвардии служить -

В красной гвардии служить -

Буйну голову сложить!

 

Эх ты, горе-горькое,

Сладкое житье!

Рваное пальтишко,

Австрийское ружье!

 

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем,

Мировой пожар в крови -

Господи, благослови!

 

 

 

 

4

 

Снег крутит, лихач кричит,

Ванька с Катькою летит -

Елекстрический фонарик

На оглобельках...

Ах, ах, пади!..

 

Он в шинелишке солдатской

С физиономией дурацкой

Крутит, крутит черный ус,

Да покручивает,

Да пошучивает...

 

Вот так Ванька - он плечист!

Вот так Ванька - он речист!

Катьку-дуру обнимает,

Заговаривает...

 

Запрокинулась лицом,

Зубки блещут жемчугом...

Ах ты, Катя, моя Катя,

Толстоморденькая...

 

 

 

 

5

 

У тебя на шее, Катя,

Шрам не зажил от ножа.

У тебя под грудью, Катя,

Та царапина свежа!

 

Эх, эх, попляши!

Больно ножки хороши!

 

В кружевном белье ходила -

Походи-ка, походи!

С офицерами блудила -

Поблуди-ка, поблуди!

 

Эх, эх, поблуди!

Сердце ёкнуло в груди!

 

Помнишь, Катя, офицера -

Не ушел он от ножа...

Аль не вспомнила, холера?

Али память не свежа?

 

Эх, эх, освежи,

Спать с собою положи!

 

Гетры серые носила,

Шоколад Миньон жрала,

С юнкерьем гулять ходила -

С солдатьем теперь пошла?

 

Эх, эх, согреши!

Будет легче для души!

 

 

 

 

6

 

...Опять навстречу несется вскачь,

Летит, вопит, орет лихач...

 

Стой, стой! Андрюха, помогай!

Петруха, сзаду забегай!..

 

Трах-тарарах-тах-тах-тах-тах!

Вскрутился к небу снежный прах!..

 

Лихач - и с Ванькой - наутек...

Еще разок! Взводи курок!..

 

Трах-тарарах! Ты будешь знать,

. . . . . . . . . . .

Как с девочкой чужой гулять!..

 

Утек, подлец! Ужо, постой,

Расправлюсь завтра я с тобой!

 

А Катька где? - Мертва, мертва!

Простреленная голова!

 

Что', Катька, рада? - Ни гу-гу...

Лежи ты, падаль, на снегу!..

 

Революцьонный держите шаг!

Неугомонный не дремлет враг!

 

 

 

 

7

 

И опять идут двенадцать,

За плечами - ружьеца.

Лишь у бедного убийцы

Не видать совсем лица...

 

Всё быстрее и быстрее

Уторапливает шаг.

Замотал платок на шее -

Не оправиться никак...

 

- Что, товарищ, ты не весел?

- Что, дружок, оторопел?

- Что, Петруха, нос повесил,

Или Катьку пожалел?

 

- Ох, товарищ, родные,

Эту девку я любил...

Ночки черные, хмельные

С этой девкой проводил...

 

- Из-за удали бедовой

В огневых ее очах,

Из-за родники пунцовой

Возле правого плеча,

Загубил я, бестолковый,

Загубил я сгоряча... ах!

 

- Ишь, стервец, завел шарманку,

Что ты, Петька, баба, что ль?

- Верно, душу наизнанку

Вздумал вывернуть? Изволь!

- Поддержи свою осанку!

- Над собой держи контроль!

 

- Не такое нынче время,

Чтобы нянчиться с тобой!

Потяжеле будет бремя

Нам, товарищ дорогой!

 

- И Петруха замедляет

Торопливые шаги...

 

Он головку вскидавает,

Он опять повеселел...

 

Эх, эх!

Позабавиться не грех!

 

Запирайте етажи,

Нынче будут грабежи!

 

Отмыкайте погреба -

Гуляет нынче голытьба!

 

 

 

 

8

 

Ох ты, горе-горькое!

Скука скучная,

Смертная!

 

Ужь я времячко

Проведу, проведу...

 

Ужь я темячко

Почешу, почешу...

 

Ужь я семячки

Полущу, полущу...

 

Ужь я ножичком

Полосну, полосну!..

 

Ты лети, буржуй, воробышком!

Выпью кровушку

За зазнобушку,

Чернобровушку...

 

Упокой, господи, душу рабы твоея...

 

Скучно!

 

 

 

 

9

 

Не слышно шуму городского,

Над невской башней тишина,

И больше нет городового -

Гуляй, ребята, без вина!

 

Стоит буржуй на перекрестке

И в воротник упрятал нос.

А рядом жмется шерстью жесткой

Поджавший хвост паршивый пес.

 

Стоит буржуй, как пес голодный,

Стоит безмолвный, как вопрос.

И старый мир, как пес безродный,

Стоит за ним, поджавши хвост.

 

 

 

 

10

 

Разыгралась чтой-то вьюга,

Ой, вьюга', ой, вьюга'!

Не видать совсем друг друга

За четыре за шага!

 

Снег воронкой завился,

Снег столбушкой поднялся...

 

- Ох, пурга какая, спасе!

- Петька! Эй, не завирайся!

От чего тебя упас

Золотой иконостас?

Бессознательный ты, право,

Рассуди, подумай здраво -

Али руки не в крови

Из-за Катькиной любви?

- Шаг держи революцьонный!

Близок враг неугомонный!

 

Вперед, вперед, вперед,

Рабочий народ!

 

 

 

 

11

 

...И идут без имени святого

Все двенадцать - вдаль.

Ко всему готовы,

Ничего не жаль...

 

Их винтовочки стальные

На незримого врага...

В переулочки глухие,

Где одна пылит пурга...

Да в сугробы пуховые -

Не утянешь сапога...

 

В очи бьется

Красный флаг.

 

Раздается

Мерный шаг.

 

Вот - проснется

Лютый враг...

 

И вьюга' пылит им в очи

Дни и ночи

Напролет...

 

Вперед, вперед,

Рабочий народ!

 

 

 

 

12

 

...Вдаль идут державным шагом...

- Кто еще там? Выходи!

Это - ветер с красным флагом

Разыгрался впереди...

 

Впереди - сугроб холодный,

- Кто в сугробе - выходи!..

Только нищий пес голодный

Ковыляет позади...

 

- Отвяжись ты, шелудивый,

Я штыком пощекочу!

Старый мир, как пес паршивый,

Провались - поколочу!

 

...Скалит зубы - волк голодный -

Хвост поджал - не отстает -

Пес холодный - пес безродный...

- Эй, откликнись, кто идет?

 

- Кто там машет красным флагом?

- Приглядись-ка, эка тьма!

- Кто там ходит беглым шагом,

Хоронясь за все дома?

 

- Все равно, тебя добуду,

Лучше сдайся мне живьем!

- Эй, товарищ, будет худо,

Выходи, стрелять начнем!

 

Трах-тах-тах! - И только эхо

Откликается в домах...

Только вьюга долгим смехом

Заливается в снегах...

 

Трах-тах-тах!

Трах-тах-тах...

 

...Так идут державным шагом,

Позади - голодный пес,

Впереди - с кровавым флагом,

И за вьюгой невидим,

И от пули невредим,

Нежной поступью надвьюжной,

Снежной россыпью жемчужной,

В белом венчике из роз -

Впереди - Исус Христос.