Стихи

[ioska]

Летели в Африку рояли,

Образовав изящный клин:

Такой шикарный сюр едва ли

Пришел бы в голову Дали.

 

Рояли крышками махали,

Курлыча, словно журавли.

Скрипели жалобно педали

В небесно-облачной дали.

 

Прохладный покидая север,

К теплу был устремлен косяк...

И стаю вел концертный " Seiler"-

в боях испытанный вожак.

 

А в городке провинциальном,

Где запустенье и тоска,

Один рояль принципиально

остался на зиму в ДеКа.*

 

Не "Blutnher", даже не " Yamaha",-

А наш, советский и простой,

Резонно думал : - Ну их на...

С их африканской духотой!

exup! К стати у Григория Подольского немало интересного. Вот например -

 

Непредсказуем, как стихия,

пишу торжественно и строго

свои блестящие стихи я

изыcкaннo- изящным слогом.

 

Любим и пpизнaн я нapoдoм,

пишу нacыщeннo и coчнo...

Я, в общем, из глyбинки poдoм.

нo гeниaлeн, это точно.

 

Пpизнaньe зacлyжил пo пpaвy,

бичyя c нeизмeннoй cтpacтью

пopoки и yпaдoк нpaвoв...

Зa чтo и пocтpaдaл oт влacти!

 

Hecy дocтoйнo кpecт cвoй тяжкий,

пpeзpeв интpиги и кoвapcтвo.

Лeжy в cмиpитeльнoй pyбaшкe

и пью злoвpeдныe лeкapcтвa...

 

Пoтoм читaю caнитapaм

стих o пopyгaннoй Oтчизнe

и oщyщaю, чтo нeдapoм

нapoдoм я любим и пpизнaн.

[ioska]

Хозяин прогладил рукою

Лохматую рыжую спину

"Прощай, брат, хоть жаль мне, не скрою,

Но все же тебя я покину"

 

Швырнул под скамейку ошейник

И скрылся под гулким навесом

Где шумный людской муравейник

Вливался в вагоны экспресса

 

Собака не взвыла ни разу

И лишь за знакомой спиною

Следили два карие глаза

С почти человечьей тоскою

 

Старик у вокзального входа сказал:

"Что, оставлен, бедняга?

Эх, будь ты хорошей породы,

А то ведь простая дворняга…"

 

В вагонах, забыв передряги

Шутили, смеялись, дремали,

Тут видно о рыжей дворняге

Не думали, не вспоминали

 

Не ведал хозяин, что следом,

По шпалам из сил выбиваясь

За красным мелькающим светом

Собака бежит задыхаясь

 

Споткнувшись, кидается снова,

В кровь лапы о камни разбиты

И выпрыгнуть сердце готово

Наружу из пасти открытой.

 

Не ведал хозяин, что силы

Вдруг разом оставили тело

И стукнувшись лбом о перила

Собака под мост полетела…

 

Труп волны снесли под коряги…

Старик, ты не знаешь природы

Ведь может быть тело дворняги,

А сердце - чистейшей породы.

 

Асадов

Своя! Спасибки! Судовольствием перечитал.

[spider]

Николай Гумилев

 

КРЕСТ

 

Так долго лгала мне за картою карта,

Что я уж не мог опьяниться вином.

Холодные звезды тревожного марта

Бледнели одна за другой за окном.

 

В холодном безумье, в тревожном азарте

Я чувствовал, будто игра эта - сон.

"Весь банк,- закричал,- покрываю я в карте!"

И карта убита, и я побежден.

 

Я вышел на воздух. Рассветные тени

Бродили так нежно по нежным снегам.

Не помню я сам, как я пал на колени,

Мой крест золотой прижимая к губам.

 

"Стать вольным и чистым, как звездное небо,

Твой посох принять, о, Сестра Нищета,

Бродить по дорогам, выпрашивать хлеба,

Людей заклиная святыней креста!"

 

Мгновенье... и в зале веселой и шумной

Все стихли и встали испуганно с мест,

Когда я вошел, воспаленный, безумный,

И молча на карту поставил мой крест.

[Колхозник]

Не обижайте матерей,

На матерей не обижайтесь.

Перед разлукой у дверей

Нежнее с ними попрощайтесь.

 

И уходить за поворот

Вы не спешите, не спешите,

И ей, стоящей у ворот,

Как можно дольше помашите.

 

Вздыхают матери в тиши,

В тиши ночей, в тиши тревожной.

Для них мы вечно малыши,

И с этим спорить невозможно.

 

Так будьте чуточку добрей,

Опекой их не раздражайтесь,

Не обижайте матерей.

На матерей не обижайтесь.

 

Они страдают от разлук,

И нам в дороге беспредельной

Без материнских добрых рук –

Как малышам без колыбельной.

 

Пишите письма им скорей

И слов высоких не стесняйтесь,

Не обижайте матерей,

На матерей не обижайтесь.

[Своя]

Я всегда твердил, что судьба - игра.

Что зачем нам рыба, раз есть икра.

Что готический стиль победит, как школа,

как способность торчать, избежав укола.

Я сижу у окна. За окном осина.

Я любил немногих. Однако - сильно.

 

Я считал, что лес - только часть полена.

Что зачем вся дева, если есть колено.

Что, устав от поднятой веком пыли,

русский глаз отдохнёт на эстонском шпиле.

Я сижу у окна. Я помыл посуду.

Я был счастлив здесь, и уже не буду.

 

Я писал, что в лампочке - ужас пола.

Что любовь, как акт, лишина глагола.

Что не знал Эвклид, что сходя на конус,

вещь обретает не ноль, но Хронос.

Я сижу у окна. Вспоминаю юность.

Улыбнусь порою, порой отплюнусь.

 

Я сказал, что лист разрушает почку.

И что семя, упавши в дурную почву,

не дает побега; что луг с поляной

есть пример рукоблудья, в Природе данный.

Я сижу у окна, обхватив колени,

в обществе собственной грузной тени.

 

Моя песня была лишина мотива,

но зато её хором не спеть. Не диво,

что в награду мне за такие речи

своих ног никто не кладёт на плечи.

Я сижу в темноте; как скорый,

море гремит за волнистой шторой.

 

Гражданин второсортной эпохи, гордо

признаю я товаром второго сорта

свои лучшие мысли, и дням грядущим

я дарю их, как опыт борьбы с удушьем.

Я сижу в темноте. И она не хуже

в комнате, чем темнота снаружи.

 

Бродский

[Колхозник]

И снова осень, понимаешь,

Что наступают холода?

А ты меня совсем не знаешь,

Как - будто все еще весна...

 

И снова слякоть, непогода,

Осенних сумерек оплот,

И серых грязных луж разводы,

Как - будто заводи болот...

 

А если честно, эти листья,

Что в вальсе кружат хоровод,

Который мне опять приснился,

Это моей души полет...

 

Слеза тихонько утекает,

Ты скажешь мне: все хорошо,

Но я тебя совсем не знаю,

Как - будто все весна еще...

 

И мир тихонько накренился,

Потом весь в золоте расцвел,

Сегодня мне опять ты снился

Души тончайшей ореол...

 

И восхищенью нет предела,

Могу лишь только созерцать,

Мне не найти другого дела,

Что может так вот вдохновлять...

 

И этот мир, что так волнует,

Меня приводит просто в дрожь...

Все так красиво, так спонтанно,

Осенний ветер вдруг унес...

 

И фонари вечерних парков,

Что зажигаются несмело,

И проходя опять под аркой,

Я буду помнить так умело...

 

Наверно, все это пустое,

И многим это не понять,

Но это все мое, родное,

Об этом буду я мечтать...

 

Helen

Изменено 21 октября, 2010 пользователем Колхозник

[Олег Михайлович]

Черт его знает... Чего-то понравилось. Говноед пусть сосёт. К. Арбенин:

СОСЕДИ

 

 

Июль закончился, и дача опустела.

Машина увезла двух стариков,

Живущих здесь от сотворенья света

И этот тёплый свет в себя впитавших.

Они уехали - и сделалось темней,

Покинули - и сделалось прохладней.

Июль закончился, пространство загустело,

И пасмурное небо налегло.

 

Те старики, простые дед да баба,

Старик, как говорится, со старухой,

Не в сказке жили, а в соседнем доме

На даче в Солнечном, час ходу до залива,

Ромашковая улица, тупик,

Жизнь прожита, подведены итоги,

Взрослеют внуки, можно отдохнуть.

Они уехали - и стали падать звёзды,

И начался неспешный листопад.

 

Теперь от них остались две скамейки,

Неровный стол и устные рассказы

О длинной жизни, о большой судьбе,

О детях, о войне и о работе.

Ещё остались свет и теплота,

Которых не сумели одолеть

Гудящие по пятницам-субботам

Автомобили иностранных марок,

Гудящие под стон автомобильный

Лихие дачники - герои уик-эндов,

Их мат и шашлыки под караоке.

 

Светло и ровно жили старики.

Их радость быта даже не смущала

Живущая в углу радиоточка,

Которая два месяца подряд

Твердила им о новом светлом чуде:

Отныне для обычных стариков -

Вещало радио на разные манеры -

Отменены все льготы. Ибо так

Решили государственные люди,

А им ли, государственным умам,

Ни знать всего о старости. И точка.

Что ж, значит, старикам теперь придётся

В общественных местах по стойке смирно

Стоять и, щурясь в скверные очки,

Считать свою невидимую мелочь.

Им не впервой, они не испугались.

Им нечего и некогда терять.

Ведь жизнь сильней политики, пространство

Верней границ, надежда неподкупна,

И утреннее щебетанье птичье

Даёт поболе мозгу и душе,

Чем все радиостанции планеты,

Запрятанные в ящичек с антенной.

Их выключить легко - нажать на кнопку

Сумеет и старик. А птичье пенье

Не выключит никто и никогда.

 

На нас они смотрели, уезжая.

Что было в их глазах?

Печаль отъезда. Уверенность,

Что встреч уже не будет.

Надежда, что еще осталось время

Чуть-чуть пожить,

Чуть-чуть переосмыслить

Несправедливость путаной судьбы,

Постичь её логические связи

И вновь прозреть от страшной простоты

Ответа на мудрёные вопросы.

 

Что было в их глазах ещё?

Наивность. Прямое любопытство. Интерес

По отношенью к нам, иновремёнцам,

Так мирно рядом с ними обитавшим,

Существовавшим под единым сводом

Из неба, солнца, крон больших деревьев,

Жужжанья, дачной лени и дождя.

Им так в тот миг хотелось разглядеть

Во взглядах наших, что же будет дальше -

Уже без них.

Но сами мы не знали,

И как нам ни подсказывали сосны,

Как полдень нам о том ни шелестел,

Не понимали мы, что им ответить,

На что полуулыбкой намекнуть.

Они уехали. Им время не судья.

 

А мы остались пустовать на даче.

Я сел за их осиротевший столик,

И мне тотчас же рассказали птицы -

И подтвердила их слова листва, -

О чём спокойно думают в машине

Уехавшие наши старики.

 

О том, что лето прожито достойно,

Что звездопад грядёт неурожайный,

Что хлеб доеден, в комнате порядок,

Закрыты двери, вычищена печь,

Что розданы весенние кредиты,

Истрачена вся мелочь до копейки,

Что август их давно уже просрочен,

И дальше будет только тишина,

К которой даже мудрость не причастна.

 

Что это лето в високосный год -

Последняя из Богом данных льгот.

[Олег Михайлович]

Муха навеяла Есенина, сука:

 

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

 

Голова моя машет ушами,

Как крыльями птица.

Ей на шее ноги

Маячить больше невмочь.

Черный человек,

Черный, черный,

Черный человек

На кровать ко мне садится,

Черный человек

Спать не дает мне всю ночь.

 

Черный человек

Водит пальцем по мерзкой книге

И, гнусавя надо мной,

Как над усопшим монах,

Читает мне жизнь

Какого-то прохвоста и забулдыги,

Нагоняя на душу тоску и страх.

Черный человек

Черный, черный!

 

"Слушай, слушай,-

Бормочет он мне,-

В книге много прекраснейших

Мыслей и планов.

Этот человек

Проживал в стране

Самых отвратительных

Громил и шарлатанов.

 

В декабре в той стране

Снег до дьявола чист,

И метели заводят

Веселые прялки.

Был человек тот авантюрист,

Но самой высокой

И лучшей марки.

 

Был он изящен,

К тому ж поэт,

Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою,

И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою.

 

Счастье,- говорил он,-

Есть ловкость ума и рук.

Все неловкие души

За несчастных всегда известны.

Это ничего,

Что много мук

Приносят изломанные

И лживые жесты.

 

В грозы, в бури,

В житейскую стынь,

При тяжелых утратах

И когда тебе грустно,

Казаться улыбчивым и простым -

Самое высшее в мире искусство".

 

"Черный человек!

Ты не смеешь этого!

Ты ведь не на службе

Живешь водолазовой.

Что мне до жизни

Скандального поэта.

Пожалуйста, другим

Читай и рассказывай".

 

Черный человек

Глядит на меня в упор.

И глаза покрываются

Голубой блевотой,-

Словно хочет сказать мне,

Что я жулик и вор,

Так бесстыдно и нагло

Обокравший кого-то.

. . . . . . . . . . .

 

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

 

Ночь морозная.

Тих покой перекрестка.

Я один у окошка,

Ни гостя, ни друга не жду.

Вся равнина покрыта

Сыпучей и мягкой известкой,

И деревья, как всадники,

Съехались в нашем саду.

 

Где-то плачет

Ночная зловещая птица.

Деревянные всадники

Сеют копытливый стук.

Вот опять этот черный

На кресло мое садится,

Приподняв свой цилиндр

И откинув небрежно сюртук.

 

"Слушай, слушай! -

Хрипит он, смотря мне в лицо,

Сам все ближе

И ближе клонится.-

Я не видел, чтоб кто-нибудь

Из подлецов

Так ненужно и глупо

Страдал бессонницей.

 

Ах, положим, ошибся!

Ведь нынче луна.

Что же нужно еще

Напоенному дремой мирику?

Может, с толстыми ляжками

Тайно придет "она",

И ты будешь читать

Свою дохлую томную лирику?

 

Ах, люблю я поэтов!

Забавный народ.

В них всегда нахожу я

Историю, сердцу знакомую,-

Как прыщавой курсистке

Длинноволосый урод

Говорит о мирах,

Половой истекая истомою.

 

Не знаю, не помню,

В одном селе,

Может, в Калуге,

А может, в Рязани,

Жил мальчик

В простой крестьянской семье,

Желтоволосый,

С голубыми глазами...

 

И вот стал он взрослым,

К тому ж поэт,

Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою,

И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою"

 

"Черный человек!

Ты прескверный гость.

Это слава давно

Про тебя разносится".

Я взбешен, разъярен,

И летит моя трость

Прямо к морде его,

В переносицу...

. . . . . . . . . .

 

...Месяц умер,

Синеет в окошко рассвет.

Ах ты, ночь!

Что ты, ночь, наковеркала?

Я в цилиндре стою.

Никого со мной нет.

Я один...

И разбитое зеркало...

[Lazydog]

Для вас здесь все пути открыты,

А мне нигде прохода нет.

Куда пойти гермафродиту ?

В какой податься туалет ?

 

Войдешь ли в женский - член заметят.

В мужском - уставятся на грудь.

У грязной стенки в туалете

Ищу свой новый, третий путь.

 

Ищу, но дверь моя закрыта.

Природа не дает ответ.

Куда пойти гермафродиту ?

Направо - нет. Налево - нет.

<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<

 

( Парад гомосексуалистов на Church Street в Торонто )

 

По улице Церковной

Народ идет греховный.

Веселый, безусловный,

Раскованный народ.

Идут походкой стильной

Пассивный и активный,

И кто кого ебет -

Никто не разберет.

 

Резвятся лесбиянки,

Как в джунглях обезьянки,

А рядом с ними панки -

Все Орган кладут на нас.

Так может это счастье -

Раздолье пидарасье ?

И нам один с участьем

Ответил пидарас.

 

- Мы любим развлекаться,

Особенно ебаться.

Когда кого ебешь,

То всякий секс хорош.

Оральный и анальный

И просто вагинальный,

От секса никогда не устаешь.

<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<<

 

 

Доктор - проктолог

 

Я не охотник

И не рыбак.

Не укротитель цепных собак.

Не гинеколог,

Не венеролог,

Но тоже доктор. Я - врач Проктолог.

 

Какое счастье - скажите вы мне,

Всю жизнь копаться в чьем - нибудь говне ?

И я в ответ не покривлю душою,

Широкою и, как кишка, прямою.

 

Наука медицинская сильна.

Все время развивается она.

Кто лечит от простуды, кто от рака,

А кто - то должен изучать клоаку.

 

Я жизнь свою науке посвятил.

Копался в жопе, не жалея сил.

И нету на земле такого смрада,

Который отпугнет меня от зада.

 

Хоть юношу возьми, хоть старика -

У каждого прямая есть кишка.

И я отмечу, гордость затая,

Что все проходы в ней изведал я.

 

Да, эти завороты не чисты.

Порой там даже водятся глисты.

Встречаются запоры и поносы,

Но все равно туда я лезу носом.

 

Вчера ко мне приходит пациент -

Девчоночка четырнадцати лет.

И я скажу вам, что дыра анальная

Порою тоже очень сексуальная.

 

Я не охотник

И не рыбак.

Не укротитель цепных собак.

Не венеролог,

Не гинеколог,

Но тоже доктор. Я - врач Проктолог.