Перейти к содержанию
Бронеход

Рыцарство: возникновение и закат. Крестовые походы.


Рекомендуемые сообщения

  • Бронеходы

Даже и не знаю, интересно ли кому нибудь на нашем форуме обсуждение этой темы или нет, но лично я по прежнему увлекаюсь историей.

 

На самом то деле из всех крестовых походов именно крестовым являлся только первый, все остальные были чисто военные операции по завоеванию земель. однако одно не сомненно, это, пожалуй, единственная в своем роде авантюра, не похожая ни на миграцию, ни на колонизацию, в которой участвовали добровольцы со всех уголков Европы, оторванные от ресурсов и лишенные всякой центральной организации.

 

Поль Руссе когда то сказал: «крестовые походы пронумеровали, как нумеруют чудеса света». Увы, это не так. Речь должна идти об одном «первом» крестовом походе, призывы к которому и выступления войск следовали один за другим в различном, но непрекращающемся ритме вплоть до конца XIII в , когда понятие «крестового похода» становится все более расплывчатым, поскольку отныне цель состояла в борьбе с турецким могуществом, а не в завоевании Иерусалима.

 

Именно к возвращению Святой Земли призывал папа Урбан II на Клермонском соборе 1095 г , и в этом заключался обет крестоносца, но с XIII в эта задача мало-помалу стерлась из памяти людей, и походы XIV в станут крестовыми только по названию В любом случае будет правильнее взять за точку отсчета не время прибытия на помощь Святой Земле армии из Европы в XII-XIII в , а историю самих крестоносных государств на Востоке.

 

После первого похода, Крестовые походы стали началом кровавой истории христианства, начавшейся убиением миллионов во время этих походов, и закончившейся всякого рода Варфоломеевскими ночами, пройда по дороге через кровавые застенки инквизиции и охоты на ведьм по дороге.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

  • Бронеходы

Кротость и смирение

 

Гюнтер, епископ Бамбергский, решив отправиться в паломничество в Святую Землю, взял в свою свиту более двенадцати тысяч прихожан из своей епархии и соседних земель — «баронов и князей, богатых и бедных» Весной 1065 г эта огромная толпа без препятствий достигла Палестины По мере своего приближения к Иерусалиму, паломники забыли об усталости, надеясь отпраздновать Пасху уже в Святом городе

 

В Святую пятницу они находились между Кесарией и Рамлой, в двух днях пути от Иерусалима Вот здесь-то их и настигли бедуины Град стрел обрушился на уставших путников, единственным убежищем которых стали спешно сдвинутые в баррикады повозки, обыкновенно служившие для транспортировки больных, женщин и детей Хотя большинство из паломников не имело при себе оружия, некоторые, по словам хрониста, «были вынуждены сопротивляться» Другие же, не видя особой разницы между паломничеством и мученической смертью, отказались защищаться В какой-то момент все паломники, участвовавшие в битве, по просьбе священника опустили оружие и стали молиться, прося у вождя арабов перемирия Тем не менее бойня продолжалась со Святой Пятницы до Пасхи, пока разбойники не исчерпали запас стрел, устав от резни или пока попросту не закончилась добыча

 

Таковы были превратности дороги, о которых знал любой путник Происшествие с епископом Гюнтером и немецкими паломниками сохранилось в памяти только из-за необычайного количества жертв и размаха резни, но оно вовсе не было единственным в своем роде Каждому путешественнику грозила опасность погибнуть от рук бандитов или еще горшая участь — быть проданным на невольничьих рынках Сирии и Египта Иным удавалось спастись, заплатив за себя выкуп, или же просто лишившись всего имущества. — не последнюю роль в этом играли дорожные пошлины по пути в Иерусалим, взимаемые византийскими охранниками По словам хронистов, дело доходило до того, что многие из этих несчастных были не в состоянии оплатить обратную дорогу и жили на содержании мелких христианских общин Палестины

 

Около 1056 года Лиетберт, епископ Камбре, и его спутники заплатили такой огромный выкуп на Кипре, что смогли добраться только до Лаодикеи. Там они повстречали епископа Ланского Хелинанда, возвращавшегося из Святой Земли, который поведал им об опасностях, подстерегавших путешественников на пути в Иерусалим После этого устрашенные паломники решили пуститься в обратный путь В другой раз Геральд, аббат Сен-Флоран-Ле-Сомюр, был схвачен сарацинами недалеко от Иерусалима, подвергнут пыткам и убит По крайней мере, неудавшееся паломничество Лиетберта побудило папу Римского Виктора II, встретившего фламандских путников по их возвращении, написать византийской императрице Феодоре с просьбой положить конец поборам, взыскиваемым византийскими стражниками с паломников. Это было единственное, что он мог сделать в данной ситуации

 

Однако паломничества в Святую Землю продолжались, ничто не могло отвратить взор христиан от родины Евангелия, где сам Спаситель принял человеческий облик Паломничества нашего времени, хотя они в последние годы и собирают гораздо большие толпы, чем 50 или даже 20 лет назад, могут дать лишь слабое представление об энтузиазме, который они вызывали у средневекового христианина Палестинская земля была ему особенно, по-родственному близка С самого детства он всем сердцем и душой впитывал Священное Писание и знал наизусть каждое имя и основные события, начиная с колодца Св. Иакова [15]и заканчивая путешествием Св. Павла. Псалмы, клятвы, литургия, определявшие его повседневную жизнь, течение года и бытия — все это напоминало ему о Святых местах.

 

Паломничество само по себе было неотъемлемой частью христианской жизни его корни уходят вглубь христианских и даже древнееврейских традиций. Но никогда оно не играло такой важной роли, как в средние века — за исключением, быть может, нашего времени, когда французские студенты тысячами стекаются в Шартр, а иностранцы — в Лурд и Фатиму. Однако для христиан паломничество не было ритуальным актом, как для мусульман, и даже не упоминалось в литургии. Но в нем очень ярко выражен сам смысл христианской веры — переход от преобразующей Пасхи, связанный с жизненной сущностью христианина, к другой жизни, отрешение от самого себя, чтобы следовать за кем-нибудь другим. Удивительно, но эти принципы привели в эпоху христианской цивилизации к обновлению географии западного мира, выражавшегося в прокладке дорог и строительстве церквей на перекрестках. К вышесказанному можно добавить и принцип покаяния, искупления, правда, игравший второстепенную роль: например, ужасный граф анжуйский Фульк Нерра в качестве покаяния должен был два раза совершить паломничество в Иерусалим.

 

И, наконец, упомянем об одной психологической особенности средневекового человека — потребности в осязаемых истинах, которые можно увидеть и потрогать руками. «Я — тот, кто видел все собственными глазами», — так представляется составитель сказания о паломничестве Св. Виллибальда, который посетил Палестину в VIII в. Можно сотнями перечислять тексты, где прослеживается эта специфическая черта феодального общества, неразрывно связанного с осязаемой реальностью религиозных истин. Эта черта — выражение ментальности средневекового человека, сформированной под влиянием Евангелия и практики таинств — осязаемых знаков незримой реальности. На паломничество также повлиял и дословный перевод совета, который Христос давал исцеленным им людям и своим последователям: «Поднимись и иди»; в средние века его переводили как «Иди и прими твой крест». Понятно, что человек, воспитанный в таком духе, неизбежно начинал претворять на практике воспринятую им идею. Он не мог оставаться пассивным, в особенности, если он занимался созерцанием (заметим, что все великие созерцатели были людьми деятельными, как Св. Бернард или великие мистики, и удивительно практичными, как, например, Св. Тереза Авильская).

 

Сам культ реликвий, неотделимый от христианской традиции, происходит, по большей части, из потребности видеть и касаться; понятно, что он без труда укоренился повсюду, ибо в эту эпоху любая сделка выражалась в конкретном жесте: передача во владение домена происходила посредством traditio, вручения кома земли или пучка соломы, которые символически обозначали весь земельный участок; покупка на рынке закреплялась рукопожатием и т. д. Исследователи довольно часто поднимали вопрос об идее крестового похода, но ничто так мало не походит на идею или идеологию, как это движение разбуженного Запада к Святой Земле, куда его влекла возможность узреть самую настоящую реальность: Святые места, где жил сам Господь. Как писал Гвиберт Ножанский, крестоносец бросился на завоевание земного Иерусалима только потому, что он являлся для него отражением небесного града.

 

Для феодальной эпохи, когда всякие права и обязанности, отношения между людьми строились на основе фьефа, конкретного владения, вполне нормальным было рассматривать землю Господа как общий фьеф христиан; и обратное было несправедливостью.

 

Как и паломничество в Рим, даже в большей степени, путешествие в Святую землю восходит к временам раннего христианства. До нас дошло сказание, датируемое 333 г.: один аквитанец описал свой путь, который он проделал из города Бордо в Константинополь, затем в Иерусалим. Деятельность Св. Иеронима, прибывшего в Вифлеем, чтобы там создать свою версию Святого Писания, привела к возникновению монастырей, церквей и среди них, приютов для паломников, которых в одном Иерусалиме к IV в. насчитывалось около трехсот.

 

В течение первых веков христианства между Востоком и Западом поддерживались активные контакты, и хотя центром христианского мира был Рим, то, по крайней мере, восемь греков и пять сирийцев становились папами в этом городе, причем еще в VII-VIII вв. В Египте, Сирии, Северной Африке, единой колыбели разнообразных форм монастырской жизни, процветала христианская вера, несмотря на то, что там неоднократно возникали ереси, сеявшие раздор

 

Всему этому благополучию было суждено исчезнуть менее чем за полвека, как только приверженцы Магомеда принялись пропагандировать доктрину «священной войны», очаги христианской жизни стали гаснуть один за другим Наступление мусульманских войск отчетливо прослеживается по разрушению зданий в Палестине, Сирии, Египте, Северной Африке, датированных археологами.

 

Наступление провалилось после бесплодной осады Константинополя в 718 г. и битвы при Пуатье в 732 г, и воцарилось относительное спокойствие, наладились отношения между Карлом Великим и знаменитым халифом Багдада Гаруном-аль-Рашидом. Если верить современному им историку Эйнхарду, халиф «уступил под власть Карла Святые места». Это своеобразное покровительство, которое Карл, с признания халифа, вероятно, оказывал паломникам, бредущим в Палестину, и новым общинам, явно послужили его прославлению как «великого императора», о чьих подвигах вскоре стали слагать героические песни. На самом деле, в это время был восстановлен один мужской монастырь на оливьерской горе и один женский около Святого Гроба, в дополнение, в 808 г на «кровавом поле (Hacel-dama)» были построены гостеприимный дом и базилика. Паломничества, несмотря на бесчеловечные условия (паломничество англосакса Виллибальда, упоминаемое выше, началось в 722 г. и длилось семь лет), тем не менее не прекратились, но проходили в самой ненадежной обстановке, отныне сохранность имущества была гораздо лучше обеспечена, чем в прошлом, но взамен путники были обязаны уплачивать множество пошлин. Вспомним пример с паломничеством Бернарда Монаха (866-870 гг.), который, вопреки разрешению на проезд, выданному сарацинами в Бари, был арестован в Каире за то, что не заплатил надлежащую пошлину при входе в город.

 

Также жизнь паломников зависела от капризов султанов, таких как халиф Хаким, своеобразного безумца, который внезапно в 1009 г начал преследование христиан и евреев и приказал разрушить все церкви и монастыри Палестины, начав с церкви Святого Гроба. Подобное проявление дикости живо поразило весь Запад

 

Гонения халифа на христиан (если верить хронистам, они были вынуждены носить на шее медный крест, весивший десять фунтов, а евреи — волочить за собой плахи в форме телячьей головы), породили множество рассказов, где историю сложно отличить от легенды Эхо этих гонений доходит до нас в основательных трудах Гильома Тирского, историка XII в. в частности, он показывает, как воспоминания об тех страшных временах сохранились спустя сто лет после гонений По его словам, одна иерусалимская семья обладала привилегией распространять пальмовые ветви, которые несли во время процессии к Святому Гробу в праздничное Вербное воскресенье Говорили, что этот обычай берет свое начало от юноши, который пожертвовал своей жизнью, признавшись в осквернении мечети, ради спасения других членов общины, обвиненных в совершении этого святотатства По пути на место казни он поручил «свой бедный линьяж» милосердию тех, ради которых пошел на смерть. В память о нем было решено, чтобы вся прибыль от праздника каждый год поступала к потомкам этого юноши.

 

Гонения внезапно прекратились в 1020 г., и уже тридцатью годами позже (1048 г ) византийцы отстроили церковь Святого Гроба В 1080 г , несмотря на появление на исторической сцене турок, был основан гостеприимный дом Св. Иоанна. Однако паломники и уцелевшие участники экспедиции епископа Гюнтера приносили все более тревожные вести о ситуации в Святой Земле и опасностях, которым подвергаются там путешественники Обычно в паломничество отправлялись группами — и не только из соображений безопасности, поскольку посетители Лурда в наши дни также путешествуют толпой — однако уже можно было предвидеть приближение времени, когда христианский мир, уверенный в собственных силах и превосходстве над мусульманами, задавшись вопросом — до каких пор следует проявлять кротость — вместо мирного паломничества развернет активные действия, направленные на завоевание земли, с окончательной потерей которой не мог согласиться ни один христианин. Спустя четыре века смирения христианский мир XI в., уже померившийся силами с мусульманами в Испании и Средиземноморье, был готов спросить, — не пришло ли время ответить справедливой войной на мусульманскую «священную войну».

 

Новое событие поспособствовало созреванию этой идеи: нашествие на Малую Азию турок-сельджуков, которые в 1071 г. уничтожили византийскую армию при Манцикерте и завоевали Армению; Никея была захвачена в 1081 г., Антиохия — в 1084 г. Около 1074 г. византийцы обратились к папе Григорию VII с просьбой добиться помощи от христианского мира, и тот стал думать о походе на Восток.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

  • Бронеходы

Папа времен Крестового похода

 

Собор Богоматери в Пюи был для средневековых верующих тем же, чем для нас является собор Богоматери в Лурде. Паломники — люди всех сословий, сервы, монахи, сеньоры и прелаты — босиком, с оливковыми ветвями в руках непрерывным потоком стекались в этот уголок центральной Франции, выделяющийся своим необычным ландшафтом из вулканических скал. Именно там, в только что построенном соборе, тем больших размеров, что к нему примыкали просторная паперть, клуатр и пристройки, где паломники находили отдых, в толпе, исполненной религиозного благочестия, в первый раз прозвучало песнопение «Salve Regina», впоследствии известное под именем «гимна из Пюи».

 

В один из августовских дней 1095 г., толпа, стекавшаяся к храму, стала свидетельницей странных приготовлений: в стене собора кирками пробили брешь, затем расширили и, задрапировав тяжелыми занавесями ярко-красного цвета, превратили в подобие нового входа в здание. Вскоре стала известна и причина столь необычных работ, в Пюи ожидали приезда папы Римского, главы христианского мира. Незадолго до этого он перевалил через Альпы (скорее всего, по старой дороге Мон Женевр, минуя Павию, Турин, Зузский перевал, Бриансон и Гренобль) и появился в Балансе, где 5 августа освятил новый кафедральный собор. Затем папа пересек границу Пюи, проехал через Роман и Турнон, переправился через Рону и гористый Виварэ. Именно для этого именитого паломника епископ Пюи Адемар Монтейский приказал пробить вход в соборной стене, который должны были заделать тотчас же после отбытия гостя, чтобы никто не дерзнул пройти там, где ступала нога викария Христа.

 

На следующий день, 15 августа, в праздник Успения — самый значимый для святилища в Пюи, посвященного Богородице, папа Урбан II служил торжественную мессу перед более многочисленной, чем обычно, толпой.

 

В XI в. папа Римский, глава христианского мира, без сомнения, пользовался престижем, сильно отличающимся от того, каким обладает его преемник в наши дни. В те дни его визиты, особенно во Францию, не были чем-либо из ряда вон выходящим событием: все население испытывало к нему чувства, близкие родственным, что сегодня стало привилегией римских горожан. Еще не были введены торжественные церемонии и знаки отличия, выделявшие папу времен Ренессанса: еще нет ни Sedia, ни папской тиары (которую станут носить с XIII в.). Люди, сбегавшиеся к дорогам, по которым следовал папский кортеж, видели, как он едет верхом или на носилках в окружении прелатов и клириков. Его бесконечные разъезды по дорогам Запада способствовали тому, что он стал близким всему христианскому миру.

 

Что касается Урбана II, то обстоятельства благоприятствовали росту его популярности: во-первых, он был французом и его речь, лицо, выдающие в нем уроженца Шампани, усиливали к нему симпатию народа. В толпе одобрением замечали, что он был одним из тех монахов, которых его недавний предшественник, энергичный Григорий VII, извлек из монастырей, чтобы добавить духовенству свежей крови, обновив, таким образом, коррумпированный епископат, и, главное, приобщить к реформаторскому труду. Он сам положил начало реформам, выступив, невзирая на сопротивление князей, прелатов и самого императора, против торговли церковными бенефициями, симониальных священников и обычая магнатов назначать своих любимцев во главе аббатств и церковных епархий.

 

Едва взойдя на папский престол, тот, кого в юности звали Эдом де Шатийоном, получивший воспитание у самого Св. Брунона, основателя ордена картезианцев, должен был вступить в борьбу с императором Генрихом IV и его [25] ставленником антипапой Гибертом, английским королем Вильгельмом Рыжим и королем Франции; находясь в почти безвыходной ситуации, изгнанный из Рима, поддерживаемый в Германии только пятью верными епископами, Урбан постепенно добился признания своих прав. Он даже отвоевал Рим, где сторонники антипапы Гиберта, бежавшего в Равенну, удерживали только замок Св. Ангела и храм Св. Петра, находившийся под императорской защитой. В предыдущем месяце мае папа даже собрал собор в Пьяченце, где предстал как настоящий вождь христианского мира. Урбан, обладавший удивительной восприимчивостью к любого рода деятельности, верховный понтифик по призванию, сумел в молчании и отрешенности монастырского клуатра выковать себя как борца и завоевателя.

 

В то время как толпа расходилась после окончания церемонии, Урбан долго совещался с Адемаром Монтейским. Прежде чем войти в сословие духовенства, Адемар был рыцарем, сыном графа Валентинуа, владельца замка Монтелимар. Этот почтенный прелат пользовался полным, вполне заслуженным доверием папы. На следующий день во всех направлениях отправились посланцы, монахи и епископские служки, неся письма понтифика с призывом к верным ему аббатам и епископам собраться на собор, который должен был состояться в Клермоне во второй праздник Св. Мартина (воскресенье, 18 ноября). На церемонию его закрытия были приглашены светские бароны и остальное духовенство.

 

Сам Урбан II покинул Ле Пюи спустя два дня после праздника в направлении Шез-Дье, где его принял клер-монский епископ Дюранд и в тот же день (18 августа) освятил церковь. Должно быть, этот день был особенно радостным для папы, бывшего монаха, так как рядом с ним на церемонии освящения находились трое его товарищей по клюнийскому монастырю: Гуго, теперь епископ Гренобля, который впоследствии был канонизирован церковью (Св. Гуго Шатонефский, поддержавший по просьбе Св. Брунона создание его нового ордена в долине Гранд Шартрез), Одеберт де Монморийон, епископ Буржский и Дюранд, епископ Клермонский. Все четверо были выпускниками одного и того же клюнииского ордена, стараниями которого была доведена до своего логического завершения идея великолепия, присущая церкви еще со времен «катакомб»' например, желая похвалить Св. Майеля, его наследник объявил, что тот отличался «совершеннейшей красотой».

 

25 октября, перед самым прибытием в Клермон папа Урбан в торжественной обстановке освятил главный алтарь в огромном соборе Клюни, превосходящем по размерам все храмы христианского мира (даже собор Св. Павла в Риме), где расцвело наше романское искусство. Понтифик, готовясь к собору, частенько беседовал с другими прелатами, среди которых находился и Геральд де Кардийяк (впоследствии мы встретим его на Кипре и в Иерусалиме). Одному из них, епископу клермонскому Дюранду, не было суждено увидеть собор, так как он умер в день его открытия (18 ноября) и с его похорон начались заседания.

 

Из Ла Шез-Дье Урбан II перебрался в Сен-Жилль-дю-Гард, где 1 сентября присутствовал на праздновании дня Св. патрона аббатства, отмеченного пышными церемониями при большом стечении паломников. Среди присутствовавших на самом деле находился граф Тулузский, Раймунд Сен-Жилльский, один из самых могущественных вассалов французского короля, управлявший самыми просторными и богатыми герцогствами Южной Франции. Вполне вероятно, что за десять дней, пока папа там находился, он неоднократно смог переговорить с графом во время процессий и церемоний.

 

«Более 250 епископских посохов», отметил хронист Бернольд, который с дотошностью журналиста описал ассамблею, собравшуюся в кафедральном соборе Клермона в день Св. Мартина 1095 г. На самом деле, в процессии, которая под пение «Veni Creator» заняла свои места на соборе, насчитывалось около 250 епископов и аббатов. На церемонию собралась огромная толпа народа, едва разместившаяся в просторном соборе, несмотря на его гигантские размеры, нартекс, хоры с окружавшей их галереей, где находились капеллы (это было первое сооружение подобного рода на Западе); правда, нынешний храм уже не [27] тот, где заседал собор, поскольку на его месте позднее возвели кафедральную церковь в готическом стиле, к которой спустя несколько веков Виолле-ле-Дюк в увлечении пристроил башни и островерхие колокольни. Напротив до сих пор сохранился собор Богоматери, заложенный в те времена. Вообще, в Клермоне конца XI в. насчитывалось не менее пятидесяти четырех церквей.

 

Ассамблея имела величественной и знаменательный вид, ибо там вокруг своего пастыря собралась вся верная ему паства. Некоторые из них проявили мужество, достойное всяческих похвал- например, немощный старик Пибон, чтобы добраться к месту собрания из своего тульского епископства, должен был пересечь добрую половину Франции. Уже одним своим присутствием на соборе этот прелат, ранее занимавший должность канцлера при императоре Генрихе IV, выразил свое несогласие со своим могущественным государем и навязанным им антипапой. Много прелатов прибыло из Северной Франции, чтобы засвидетельствовать свою лояльность к Святому престолу и подтвердить свою оппозицию к императору Священной Римской империи: Ламберт, епископ Арраса, Герард, епископ Теруанна, Гервин, епископ Амьена и аббаты Сен-Вааста, Анхина и Сен-Бертена. Прибыли и прелаты из епархий и аббатств, расположенных на землях империи: Поппон, епископ Мецкий, Мартин, аббат монастыря Св. Дионисия в Моне, Представитель Рихера, епископа Вердена. Прочие церковнослужители также оказались достойными уважения: Жан, епископ орлеанский и Гуго, епископ санлисский, чьи епархии относились к владениям короля Франции, в тот момент поссорившегося с папой. Появились даже англонормандские епископы: среди них выделялся единоутробный брат Вильгельма Завоевателя, Эд де Контевиль, тридцатью годами ранее лично сражавшийся в знаменитой битве при Гастингсе и увековеченный в одной сцене ковра из Байе. Назначенный герцогом Кентским, он был фактическим соправителем своего брата. Вместе с Эдом приехали Гильберт, епископ Эвре, Серлон, епископ Се и жюмьежский аббат Гонтран, которому даже преклонный возраст и [28] болезнь не помешали отправиться в путь (впрочем, он и умер во время собора).

 

Приезд других лиц был также очень знаменателен, прибыли Беренгарий де Розанес, епископ таррагонский, Петр Одукский, епископ Памплоны, Бернард де Сердирак, бывший в свое время клюнийским монахом и посланный Св Гуго в Испанию, где он впоследствии станет аббатом Сахагуны, «испанского Клюни», а затем и архиепископом толедским; наконец, Далмации, епископ компостельский, также бывший клюнийский монах. Название каждого из этих епископств напоминало о славных победах, одержанных над маврами. Ведь и десяти лет не прошло, как Альфонс VI отвоевал Толедо, и герой Реконкисты, Сид Кампеадор, Родриго Диас только что основал (1092 г.) новое христианское государство в Валенсии. В Испании борьба с исламом, активно поддерживаемая клюнийским орденом, уже увенчалась успехом

 

И, разумеется, на соборе во главе с Адемаром Монтейским был широко представлен клир Оверни, Аквитании и Лангедока.

 

Этому собранию, воодушевленному великими реформами Григория VII, предстояло разрешить огромное количество судьбоносных вопросов так, на соборе присутствовал Роберт де Молем, будущий основатель ордена цистерцианцев (впоследствии прославленного Св. Бернардом), влияние и распространение которого в рядах церкви будут безграничны

 

Заседания проходили в торжественной обстановке; сначала были приняты решения по делам, подлежащим церковному суду; урегулировались конфликты (например, между знаменитым канонистом, епископом шартрским Ивом и Жоффруа, аббатом вандомского монастыря Св. Троицы), подтверждались ранее принятые санкции против священников, повинных в симонии, торговле таинствами; утверждены правила причащения под обоими видами, характерного для этой эпохи; определена продолжительность четырех постов; в заключение запретили клирикам посещать таверны. [29] В особенности папа своей высшей властью восстановил право убежища, согласно которому преступника нельзя было преследовать в стенах монастырей, церквей или же в любом другом священном месте; отныне даже у придорожного креста можно было искать спасения — уцепившийся за него человек становился, по решению папы, неприкосновенен. Также торжественно были приняты другие постановления, с целью усилить и распространить Божье перемирие: каждый христианин должен был поклясться соблюдать его правила, запрещалось сражаться в пост, в последние четыре воскресенья перед Рождеством, до октавы Богоявления, во все праздники Господа, Девы Марии и апостолов и, наконец, с вечера среды до утра понедельника.

 

Удивляет еще одно постановление собора, совершенно не сопоставимое с элементарными правилами дипломатии в самом центре французского королевства, папа, сам долгое время пребывавший в изгнании, и до сих пор не вернувший себе все владения, вызвал короля Франции на собор как заурядного преступника за то, что Филипп I публично совершил адюльтер, — бросил свою супругу и отнял жену у графа анжуйского Фулька. Церковные власти призвали короля расторгнуть скандальный союз, но тот не появился на соборе и был торжественно отлучен от церкви.

 

Когда размышляешь над великим проектом, задуманным папой в это время, для осуществления которого он обратился в основном к вассалам короля Франции, становится ясно, что это странное отлучение само по себе свидетельствует о настроениях эпохи — ведь очевидно, что Филипп был отлучен вовсе не из-за политических соображений.

 

Собор двигался к своему завершению. Утром 27 ноября толпа, еще более многочисленная, чем в предыдущие дни, собралась на церемонию закрытия (поскольку теперь там могли присутствовать и миряне), которая состоялась на Шан-Эрм (ныне площадь Шампе). Там возвели трибуну для понтифика и прелатов. Лишь несколько человек из них знали, какой удивительный призыв прозвучит в речи папы на закрытии собора — например, мудрый Адемар Монтейский, доверенное лицо Урбана II, или Раймунд Сен-Жилльский, который, находясь в тот день в нескольких лье от Клермона, с присущими ему от природы впечатлительностью и пылом, уже направил к папе посланцев, одобрив его проект

 

Речь папы Урбана дошла до нас в трудах многих хронистов, но, вероятно, что только один из них, Фульхерий Шартрский, лично присутствовал на соборе По крайней мере, кажется, что именно он наиболее правдиво изложил обращение папы

 

«Возлюбленные братья!

 

Побуждаемый необходимостью нашего времени, я, Урбан, носящий с разрешения Господа знак апостола, надзирающий за всей землей, пришел к вам, слугам Божьим, как посланник, чтобы приоткрыть Божественную волю.

 

О, сыны Божьи, поелику мы обещали Господу установить у себя мир прочнее обычного и еще добросовестнее блюсти права церкви, есть и другое, Божье и ваше, дело, стоящее превыше прочих, на которое вам следует, как преданным Богу, обратить свои доблесть и отвагу Именно необходимо, чтобы вы как можно быстрее поспешили на выручку ваших братьев, проживающих на Востоке, о чем они уже не раз просили вас Ибо в пределы Романии вторглось и обрушилось на них, о чем большинству из вас уже сказано, персидское племя турок, которые добрались до Средиземного моря, именно до того места, что зовется рукавом Св Георгия Занимая все больше и больше христианских земель, они семикратно одолевали христиан в сражениях, многих поубивали и позабирали в полон, разрушили церкви, опустошили царство Богово И если будете долго пребывать в бездействии, верным придется пострадать еще более

 

И вот об этом-то деле прошу и умоляю вас, глашатаев Христовых, — и не я, а Господь, — чтобы вы увещевали со всей возможной настойчивостью людей всякого звания, как конных, так и пеших, как богатых, так и бедных, позаботиться об оказании всяческой поддержки христианам и об изгнании этого негодного народа из пределов наших земель Я говорю (это) присутствующим, поручаю сообщить отсутствующим, — так повелевает Христос».

 

Именно в этот момент в речи папы впервые в истории Европы появилось обещание отпустить грехи — индульгенция Это слово впоследствии будет играть такую важную роль, что стоит на нем остановиться.

 

Случается и в наше время, читая текст молитвы или обращения к святым, наткнуться на упоминание о «300 днях индульгенции» или же «семи годах и семи сорокадневных постах», причем некоторые люди до сих пор считают, что уже один факт молитвы или просьбы способен сократить их пребывание в чистилище на 300 дней На деле же этот своеобразный «тариф», упоминаемый в молитве, является точным отображением средневековых обычаев во времена Урбана II. Христианин, который в исповеди выразил сожаление о совершенном прегрешении и добился прощения, в то же время обязуется искупить свою вину покаянием, которое назначает священник исходя из тяжести совершенного проступка («искупление», как его называют теологи, по-прежнему остается необходимым условием для отпущения грехов, хотя и стало гораздо менее зрелищным по сравнению со средними веками). В средние века покаяние обычно состояло из продолжительного поста, но иногда, как в случае с Фульком Неррой, для искупления вины требовалось совершить паломничество в Иерусалим

 

Объявляя «индульгенцию», папа Урбан в своей речи пообещал полное отпущение грехов тем, кто возьмет крест

 

«Если кто, отправившись туда, окончит свое житие, пораженный смертью, будь то на сухом пути, или на море, или в сражении против язычников, отныне да отпускаются ему грехи. Я обещаю это тем, кто пойдет в поход, ибо наделен такой властью самим Господом».

 

Добавив, что в отсутствие крестоносцев их имущество будет под его защитой, став таким же неприкосновенным, как и любое церковное достояние, папа закончил речь следующим призывом —

 

«Пусть выступят против неверных, пусть двинутся на бой, давно уже достойный того, чтобы быть начатым, те, кто злонамеренно привык вести частную войну даже против единоверцев, и расточать обильную добычу. Да станут отныне воинами Христа те, кто раньше были грабителями. Пусть справедливо бьются теперь против варваров те, кто в былые времена сражался против братьев и сородичей. Нынче пусть получат вечную награду те, кто прежде за малую мзду были наемниками Пусть увенчает двойная честь тех, кто не щадил себя в ущерб своей плоти и душе. Те, кто здесь горестны и бедны, там будут радостны и богаты; здесь враги Господа, там же станут ему друзьями.

 

Те же, кто намерены отправиться в поход, пусть не медлят, но, оставив (надежно) собственное достояние и собрав необходимые средства, пусть с окончанием зимы, в следующую же весну устремятся по стезе Господней» .

 

Автор другого варианта, Роберт Монах, вкладывает в уста папы речь, посвященную сравнению богатств востока и нищеты западного мира. Однако Фульхерий Шартрский, наш наиболее ценный свидетель о происходившем на соборе, ни о чем подобном не упоминает, и папа Урбан в его труде ограничивается лишь обещанием небесных благ. Действительно, в это время в западноевропейском мире появляются признаки нарастающего благополучия повсюду возникают здания, церкви, ярмарки и деревеньки, целые города, продолжающие борьбу за коммунальную независимость, начатую тридцатью годами ранее.

 

В целом папа потребовал от собравшихся не больше не меньше как формирования экспедиционного корпуса против ислама и его поразительная просьба была встречена с необычайным энтузиазмом. Клич — «Deus lo volt (так хочет Бог)», потрясший клермонское плоскогорье, подхватили во всех уголках христианского мира, от Сицилии до далекой Скандинавии, с готовностью, какой не ожидал сам папа, слегка утихнув, этот клич будет слышен по меньшей мере еще два столетия.

 

Речь шла о беспрецедентном проекте, с организацией которого на западе были абсолютно незнакомы. Без сомнения, Урбан II задумал его во время встреч с Адемаром Монтейским и Раймундом Сен-Жилльским.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

  • 1 месяц спустя...
  • Бронеходы

Финал.

 

События в Святой Земле всегда были своего рода продолжением происходившего в Европе. К концу 14 века во Франции на лицо были все признаки морального разложения как и самого рыцарского общества, так и королевства в целом. Безмерная "суетность", если хотите, выражавшаяся в междоусбных войнах, браваде и любви к роскоши, окончательно убила дух рыцарства в его первоначальном значении.

 

К счастью для Палестины, походы короля Людовика Святого как раз возродили этот дух среди местного рыцарства. Великий король сумел сплотить христиан. Однако воссоздать единство это одно, а вот потдержать его .....

 

 

Ччтобы поддержать это состояние, требовалось не менее чем присутствие святого, и через два года после его отъезда разразилась уличная война между генуэзскими и венецианскими купцами, названная войной Святой Субботы, поскольку поводом к ней стал спор из-за владения церковью под этим именем, располагавшейся между их кварталами. Соперничество торговцев, жаждавших обеспечить себе монополию торговли, разделило на два клана сирийских баронов и рыцарей, и венецианцы склонили на свою сторону ибелинов и тамплиеров, а генуэзцы — сеньора Тира Филиппа де Монфора и госпитальеров. В течение двух лет Акра была ареной настоящей гражданской войны, которая была первой войной за экономические интересы и первым предвестником той войны, которая более чем на столетие разделила христианский Запад. Позднее торговые войны в сирийских водах вспыхнут между пизанцами и генуэзцами, вовлекшими в них сеньоров Триполи и Джубейла генуэзского происхождения. Во всех этих событиях странным образом проявлялись вкус к роскоши и страсть к удовольствиям, ставшие свойственными и стареющему западному рыцарству. Проявлением высшей роскоши «по-восточному» стали празднества и пиры по случаю коронации королем Кипра Генриха II (15 августа 1286 г.). Она стала поводом и для ослепительных турниров: «Праздник продолжался пятнадцать дней в Акре, в том районе, который называется Гостиницей госпиталя Св. Иоанна, где был большой дворец, как рассказывает хронист Жерар де Монреаль. И это был самый прекрасный за сто лет праздник, протекавший в удовольствиях и турнирах. Там изображали рыцарей Круглого стола и королеву Женщин, то есть рыцари сражались одетые как дамы, а затем вели бой, переодевшись в монахинь и монахов; они изображали также Ланцелота, Тристана и Паламеда, и было много других приятных и развлекательных игр». Но молодой человек, которого короновали среди этих экстравагантных ристалищ, был эпилептиком.

 

Со стороны мусульман война также принимала иной характер, и турки-мамлюки блестя ще проявляли ту доблесть, которая еще в начале крестоносной эпопеи заслужила восхищение франкских хронистов. Правда, им очень помогали политические ошибки их противников, некоторые из них без колебаний вступали в союз с египетскими мамлюками против монголов, которые в это время совершили неожиданное нападение. Благодаря этому султан Бейбарс отбросил в Персию монгольскую армию Китбоки, вступившую в Алеппо, и реализовал не удававшееся раньше объединение Египта с мусульманской Сирией.

 

Этот султан Бейбарс свои первые шаги на военном поприще сделал в битве при Мансурахе против Людовика Святого; сильной личностью был этот турок из России (он уроженец Крыма), в венах которого, по словам Рене Груссе, «было немного и той крови, что дала Ивана Грозного и Петра Великого». Он кое-что позаимствовал из монгольских нравов, включая сюда любовь к кумысу из кобыльего молока, которого он пил тем больше, что как строгий мусульманин воздерживался от вина и запретил его продажу в своих владениях. Серия убийств помогла ему взойти на египетский трон, и с этого времени под ударом мамлюков, командуемых этим удивительным воином, франкские крепости стали сдаваться одна за другой: Кесария, Арсуф, Сафед и Бофор были вынуждены капитулировать за три года (1265-1268), а тем временем он осадил Антиохию, и этот неприступный город и самая сильная крепость северной Сирии, стоившая первым крестоносцам столько крови и сил, попала в его руки.

 

Подобный человек не мог понимать войну иначе как тотальной. Его письмо к графу Триполи Боэмунду VI, передаваемое несколькими арабскими хронистами, не оставляет никаких сомнений насчет его представлений о способе ведения военных действий: «Ты должен вспомнить о нашем последнем походе на Триполи, о том, как сметены с лица земли были церкви, как колеса прошлись по тем местам, где стояли дома, как на морском берегу поднялись горы трупов, подобные полуостровам, как убивали людей и брали в рабство свободных и детей, как были вырублены деревья и остались лишь те, что нужны были на строительство наших машин, как разграблены были богатства твои и твоих подданных и уведены женщины, дети и вьючные животные, как наши солдаты, не имевшие семей, сразу получили жен и детей, как бедные стали богатыми, слуги — хозяевами, а пешие — конными».

 

И далее он рассказывает о недавней осаде Антиохии:

 

«О, если бы ты видел рыцарей, попираемых ногами коней, Антиохию, преданную насилию и грабежу, где была добыча для каждого, драгоценности распределялись по сотням фунтов, а женщины продавались по золотой монете за четверых! Если бы ты видел снесенные церкви и поваленные кресты, разбросанные страницы священных Евангелий и попранные ногами гробницы патриархов! Если бы ты видел своего врага мусульманина, как он ходил по дарохранительницам и алтарям и приносил в жертву монаха, дьякона, простого священника и патриарха! Если б ты видел свои дворцы, преданные огню, горы мертвых, пожираемых огнем на этом свете прежде, чем оказаться в огне того света, свои уничтоженные замки и владения, разрушенную до основания церковь Св. Павла!..»

 

С трудом можно понять, почему перед лицом такого противника сирийские франки не покончили со своими раздорами и продолжали неистово сражаться на турнирах. Великий магистр ордена тамплиеров Гильом де Боже постоянно обращался с предостережениями, на что некоторые бароны ответили ему, «чтобы он прекратил сеять страх разговорами о войне». Но в то же время он сам ничего не делал, чтобы положить конец соперничеству тамплиеров и госпитальеров.

 

Лишь в самый последний момент, накануне катастрофы, все эти рассеянные франкские силы собрались вместе, чтобы в последний раз совершить героический подвиг, хотя и бесполезный. В четверг 5 апреля 1291 г. только что взошедший на египетский трон султан Аль-Ашраф начал осаду Акры в отместку за то, как известно, что недавно прибывшие итальянские крестоносцы совершили дикое избиение сирийских купцов, обычно приезжавших на городской базар. Акра была последним городом в руках франков после взятия Триполи султаном Калауном (26 апреля 1289 г.).

 

Армия осаждавших насчитывала 60000 кавалеристов и 160000 пехотинцев, осажденные же имели 14000 пехотинцев и только 800 рыцарей, а всего в городе находилось 35000 жителей.

 

Перипетии осады передал один очевидец, которого называют тамплиером из Тира, и его рассказ, написанный около 1325 г. воспроизвел Жерар де Монреаль:

 

«Султан велел расставить палатки и шатры рядом друг с другом от Торона до Самарии, так что вся долина была ими покрыта, а шатер султана стоял на холме близ красивой башни, сада и виноградников тамплиеров... Восемь дней они простояли под Акрой, ничего не предпринимая, а затем расставили свои машины, метавшие камни весом по квинтару»

 

Султан располагал мощной «артиллерией» — восемью большими камнеметными машинами, расставленными напротив главных городских башен, и первый удар был нанесен по той из них, что называлась Проклятой башней.

 

«Они расставили своих вооруженных конников со всех сторон от города, и каждый из них держал на конской шее бревно... Затем они подъехали ко рву и, прикрываясь щитами, сбросили в него бревна, кучи которых образовали как бы стену, с которой ничего не могли поделать наши машины».

 

Осажденные несколько раз безуспешно пытались сделать вылазки, особенно после того, как рухнула Проклятая башня, и в мощной стене образовалась брешь.

 

Тем временем в городе высадился король Кипра Генрих Лузиньян. Он быстро оценил ситуацию и сразу же отправил к султану послов. По рассказу хрониста, тот принял их в своем шатре и спросил: «Вы принесли мне ключи от города?» Послы попытались договориться с ним о других условиях, но он не желал ничего слышать: «Отправляйтесь назад, ничего иного я вам не предложу».

 

Осада возобновилась.

 

«Со стороны башни, называвшейся башней Сарацинского короля, они нанесли маленьких матерчатых мешков с песком; их привозили всадники на конских шеях и перекидывали находившимся там сарацинам, а когда наступила ночь, те разбросали их между камней, выровняв это место, как мостовую. На следующий день, в среду, во время вечерни они пошли по этим мешкам и захватили башню».

 

И после этого сарацины вошли в город

 

«Как страшно было видеть плачущих дам, горожанок, монахинь и других людей, с детьми в отчаянии бежавших по улицам к морю, чтобы спастись; попадавшиеся навстречу сарацины хватали кто мать, кто ребенка, разлучая их, или мать уводили, а ребенка бросали на землю под ноги лошадей; были и беременные женщины, задавленные в толпе со своими чадами во чреве... Сарацины все поджигали, и казалось, что пылает вся земля»
.

 

Среди этих сцен насилия умер и тот, кто был символом обороны города, — великий магистр тамплиеров Гильом де Боже:

 

«Когда он почувствовал, что смертельно ранен, то тронулся на коне вперед; все подумали, что он уезжает, дабы спастись, поэтому хоругвеносец поехал перед ним, а вся его свита последовала за ним. Пока он ехал, крестоносцы подбежали к нему и закричали: «Бога ради, сир, не уезжайте, ведь город скоро погибнет!» И он громко ответил: «Сеньоры, я не могу больше, ибо я мертв, смотрите». И тогда мы увидели вонзившуюся в его тело стрелу. Сказав это, он, вытащив стрелу, бросил ее на землю, склонил голову и чуть не упал с коня, но его люди, спешившись, поддержали его, сняли с коня и положили на большой, широкий щит, который там валялся».

 

После смерти Гийома де Боже командование на себя взял маршал ордена тамплиеров Пьер де Савре, и именно ему принадлежит честь последнего сопротивления в башне ордена, куда сбежались более десяти тысяч человек, мужчин и женщин; эта высокая и мощная башня стояла в море «как замок, о который бились морские волны». Собрав все какие были суда, крестоносцы разместили на них гражданских людей, по крайней мере, тех, кто мог держаться, и «когда на этих судах одновременно подняли паруса, собравшиеся там тамплиеры издали громкий крик — и суда тронулись к Кипру; так спаслись добрые люди, укрывшиеся в башне ордена тамплиеров».

 

А рыцари держались еще десять дней в этой последней башне Акры.

 

«Тамплиеры держались десять дней, и султан велел передать им, что те, кто пожелает сдаться и известят его об этом, будет безопасно переправлен туда, куда захочет. Сделав такой дар, султан отправил к тамплиерам эмира с четырью тысячами всадников. Сарацины, увидев множество народа, пожелали схватить понравившихся им женщин, чтобы их обесчестить, и тогда христиане, не в силах это снести, схватились за оружие, бросились на сарацин и всех их перебили, не оставив никого в живых; и решили они защищаться, пока не погибнут».

 

Они не могли питать иллюзий насчет исхода разгоревшегося сражения, ставшего последним рыцарским жестом в защиту женщин, попавших в руки завоевателей.

 

«Султан был взбешен, но не подал вида и вновь передал им, что он понимает, что его люди погибли, поскольку проявили безрассудство и прибегли к насилию, а он сам не желает им зла, они могут выйти безопасно, доверившись ему. Маршал тамплиеров, хотя и был мудрым франком, поверил султану и с другими рыцарями вышел к нему, так что в башне осталось немного раненых братьев ордена. Но как только султан заполучил маршала и тамплиеров, он приказал им всем отрубить головы».

 

Этот варварский акт, совершенный в нарушение данного слова, стал прологом к третьему и последнему эпизоду борьбы:

 

«Когда братья, находившиеся в башне, узнали о казни маршала и других, то все, кто был в силах, изготовились к защите; сарацины подвели под башню мину и установили подпорки; тогда защитники башни сдались, и в башню вошло столько сарацин, что подпоры не выдержали, башня рухнула и погребла братьев-тамплиеров и находившихся в ней сарацин, а свалилась она на улицу, где задавила более двух тысяч конных сарацин. Так в пятницу 18 мая была взята Акра, а через десять дней пал и дом тамплиеров».
Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

  • 9 месяцев спустя...
  • Бронеходы

Вчера попалась очень интересная работа Филиппя дю Пюи де Кленшан под названием "Рыцарство". Довольно коротко, без занудства и доступным живым языком рассказанно о возникновении рыцарства, его жизни, его закате к 15 веку, и о Европе после фактического исчезновения сего феномена. Матерьял не особо флинный, очень рекомендую потратить 10 минут и почитать.

 

Кленшан Пюи дю, Филипп де.

Рыцарство.

СПб.: Евразия, 2004 г.; 2000; 192 стр.

 

Филипп дю Пюи де Кленшан (1913-1971), французский писатель и журналист . Philippe du Puy de Clinnchamps.

Происходит из старинного дворянского рода Лотарингии, ведущем родословную с XVI в. Фамилия Дюпюи в XIX в. была изменена на дю Пюи де Кленшан.

Основные работы:

«Дворянство» (La noblesse), 1959.

«Роялизм» (Le royalisme), 1981.

«Рыцарство» (La chevalerie), 1961.

«Снобизм» (Le snobisme), 1966.

 

Также под псевдонимом Харонд (Charondas) опубликовал так называемый «Чёрный список» (Cahier noir), с перечнем лже-дворянских семейств, давая о каждой подробную информацию вместе с зачастую резкими и язвительными комментариями.

 

Пер. Е.А.Кошелева.

Предисловие к русскому изданию

 

Рыцарство – один из самых интересных феноменов в эпоху западноевропейского Средневековья. С ним связаны самые яркие страницы средневековой истории: турниры, посвящение в рыцари, крестовые походы, куртуазное поведение и рыцарские романы, сражения верхом. Около пяти веков Западная Европа прожила под знаком рыцарства. Можно сказать, что рыцарь – это визитная карточка Средневековья.

 

Безусловно, история рыцарства сложна и многогранна: оно появилось под совместным влиянием технических, социальных и экономических аспектов. На закате эпохи Каролингов (IX–X вв.) главенствующее положение в Европе постепенно стал занимать хорошо вооруженный конный воин, в сражении все более и более оттеснявший пехоту на задний план. В силу раздробленности Европа покрылась тысячами примитивных замков, возведенных на холмах, откуда их владельцы правили и оказывали покровительство окрестному населению взамен повинностей и оброков. В этом замковым сеньорам помогали группы вооруженных всадников (milites). Изначально группа рыцарей, этих профессиональных бойцов, была открыта для доступа: туда попадали как представители аристократии, так и свободные собственники. Но со временем рыцарство становится все более закрытым слоем общества: появились сложные ритуалы, затруднявшие вход в рыцарские ряды. Такое стремление обособиться было вызвано ростом новой знати – горожан, управленцев на службе государей и феодалов. Так рыцарство из группы профессиональных бойцов постепенно превращалось в замкнутое сословие, смешиваясь со знатью. Уже в XII в. титул рыцаря становится почетным отличием, обязательным даже для королей. Но менялся не только состав рыцарства; менялся и его моральный облик. Под влиянием Церкви, стремившейся смягчить рост насилия, исходивший из замков, рыцари обрели нравственные идеалы, которым в теории должен был следовать любой из них. Настоящий рыцарь должен был защищать Церковь, охранять слабых от произвола, сражаться только в справедливых войнах. Венцом влияния Церкви стала организация духовно‑рыцарских орденов, которые сражались со злом не только оружием, но и молитвой. Конечно, далеко не все рыцари следовали этим идеалам. Но они нашли свое яркое отражение в рыцарских романах, воспевавших храбрость, благородство и жертвенность рыцаря во имя любви и справедливости.

 

Рыцарство претерпело значительную эволюцию от времени своего зарождения до исчезновения. О нем написаны тысячи страниц исследований. Издательство «Евразия» предлагает ознакомиться с одним из взглядов на институт рыцарства, изложенным в книге французского ученого Филиппа дю Пюи де Кленшана.

 

Читать ТУТ.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

  • 5 месяцев спустя...
  • Бронеходы

Сегодня почитал очень интересную работу:

 

J.F.Verbruggen. The Art of Warfare in Western Europe During the Middle Ages, 1954 или "Военное искусство Запада в Средние Века"

 

Одна глава очень интересна для понимания того, какую роль имело количесво рыцарей и что такое б ыла пехота во времена первых крестовых походов.

 

Пехота в Первом крестовом походе

 

Хронисты того времени часто заявляют, что пехотинцы, сопровождавшие Петра Пустынника и Готье Нищего, были практически бесполезны. Испытывающая недостаток дисциплины, хорошего командования, подходящего оружия беспорядочная и неорганизованная толпа была практически разорвана на клочки конными стрелками мусульман. Но пехота, сопровождавшая знатных вождей, доказала, что сделана из другого теста.

 

На первых порах эти воины выполняли скромные задачи. Когда началась первая большая битва при Дорилее (Dorylaeum, 1097), Боэмунд приказал части пехоты охранять лагерь, поскольку рыцари шли в бой на врага. В ходе битвы этот отряд не смог справиться со своей задачей. Вражеская кавалерия убила многих полувооруженных людей, а также женщин и детей. Другой отряд пехоты, вероятно, был расположен позади рыцарей. Когда рыцари побежали, то они проехали по части своей пехоты, но были остановлены густым лесом копий оставшихся пехотинцев, таким образом бегство рыцарей было остановлено, и они укрылись за пехотой.

 

Пехота сыграла лишь небольшую роль при осаде Антиохии. Пока Боэмунд и Роберт II Фландрский занимались фуражировкой, граф Тулузы охранял лагерь с этими войсками. Его рыцари вышли на врагов, делавших вылазку, а пехота выступила за ними, а затем пошла к мосту, чтобы запереть город. Мусульмане атаковали этот отряд пехоты: они перешли мост и обошли провансальцев с фланга через брод. В это время рыцари гонялись за вражескими конями, пытаясь поймать их. Пехота, оставившая позади свои знамена во время марша, решила что рыцари бежали, и также обратилась в паническое бегство. Когда рыцари графа Тулузы пришли на помощь и контратаковали, испуганные пехотинцы цеплялись за гривы и хвосты коней, а также оружие рыцарей. Это помешало рыцарям атаковать, и они отступили, так как мусульмане преследовали их. Все вместе бежали в город, граф Тулузы потерял минимум 15 рыцарей и ок.20 пехотинцев. Этот неприятный инцидент послужил причиной того, что пехоте не разрешили принять участия в битве на Антиохийском озере, "так как слишком многие не имели опыта и были испуганы". Но пока шла эта битва, пехота храбро сражалась против гарнизона Антиохии и успешно отбила вылазку.

 

При вылазке крестоносцев из осажденной Антиохии пехота выполняла в бою свои задачи. До начала битвы совет решал, какой боевой порядок принять крестоносцам, "кто должен идти первым, а кто будет находиться во второй линии; куда выдвинуть пикинеров и копейщиков, и где поставить лучников; должны атаковать рыцари или пехота, и кто займет оборону". Сначала выдвинулись пехотинцы, затем отряд рыцарей, который должен был защищать тыл пехоты. Отряды двигались и останавливались по команде князей. Сначала пехота защищала рыцарей с фронта, так что дождь стел не должен был повредить всадникам и их коням. В нужный момент рыцари обошли пехоту, которая отошла за кавалерию, и теперь пехотинцы, развернувшись, защищали тыл рыцарей. Когда мусульмане обошли левый фланг крестоносцев, они напали на пехоту с тыла, та немедленно перестроилась и храбро отразила атаку. Затем они получили помощь от следующего отряда рыцарей, который оставался в резерве, и отбросили врага. Этот резерв заставил отступить мусульман.

 

В битве при Аскалоне в 1099 стрелки и другая пехота вновь были выдвинуты вперед в начале битвы, чтобы дать рыцарям построиться, а затем выйти вперед: после этого пехота двинулась за рыцарями с целью убить или взять в плен упавших или отставших врагов.

 

Бедные рыцари, оставшиеся без коней, естественно сражались бок о бок с пехотинцами в битвах Первого крестового похода, помогали поднять боевой дух. Ясно, что роль пехоты возрастала по ходу длинной кампании, со многими битвами и осадами.

 

Рыцари конечно оставались главной военной силой в новом королевстве, но пехота использовалась регулярно. В первой битве при Рамле, 7 сентября 1101, она прошла серьезное испытание. Во второй битве, в 1102, король потерпел поражение, которое согласно Фульхеру, было следствием того, что не все войска успели подойти, и строй не был организован должным образом, рыцари не захотели ждать пехоту и безрассудно атаковали. Очевидцы, такие как Фульхер, видели в неспособности использовать пехоту большую ошибку. Битвы при Яффе 1102 и Хазарте (Hazarth) 1205 доказали, на сколько это было важно, о битве при Мердж-Сефер (Merdj-Sefer) в 1126 особо указано, что рыцари и пехота действовали совместно и оказывали друг другу поддержку. Пехота следовала в бою за рыцарями, убивая выбитых из седла мусульман и помогая своим упавшим рыцарям сесть на коней или унося их, если те были ранены. Некоторые рыцари даже убивали коней мусульман, чтобы упавшие враги были добиты идущими следом пехотинцами.

 

Та же тактика использовалась в битве при Арсуфе (Arsuf) и в Западной Европе, но самые первые упоминания о ней приходятся на Первый крестовый поход и последующие годы. Принято считать, что пехота играла в Первом крестовом походе и Иерусалимском королевстве большую роль, чем на Западе. Это частично объясняется нехваткой рыцарских коней. Перед лицом сильных конных мусульманских лучников крестоносцам приходилось больше защищать тыл рыцарей пехотой по ходу битвы, и фронт, до момента, пока тяжелая кавалерия построится и сомкнет ряды для атаки.

 

После Первого крестового похода в королевстве осталось слишком мало рыцарей, что увеличивало необходимость использования пехоты. Мы уже видели, что численность кавалерии в 1102-1125 колебалась между 200 и 1100 всадниками, которые усиливались пехотой. Как следствие пехота чаще принимала участие в боях, что давало боевой опыт и навыки взаимодействия. В трех случаях, когда мы имеем данные, численность пехоты составляла 900, 2000 и 3000 человек. В таких небольших отрядах могла поддерживаться строгая дисциплина, и рыцарям не приходилось брать в битву пехотинцев, в боеспособности которых не были уверены.

 

Хотя пехота в начале 12 в. больше использовалась в Иерусалимском королевстве, чем на Западе, и здесь все-таки были вспомогательные войска, помогающие рыцарям. Лучшая пехота появляется в Западной Европе во второй половине 12 в., представляя собой наемников и коммунальные армии Северной Италии.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

  • Бронеходы

Очень интересный взгляд на численность армий. Правда надо помнить, что в европейских войнах на самом деле было мало глобальных сражений, что большая часть стычек шла между ограниченными отрядами вассалов короны, из которых во многом и состояла война в целом.

 

Численность средневековых армийБлагодаря работам Дельбрюка (Delbrück) и Лота (Lot) мы можем получить представление о численности средневековых армий. Они были маленькими, так как существовали в относительно маленьких государствах. Это были профессиональные армии, состоящие из людей, происходящих из одного и того же класса; количество таких людей было соответственно ограничено. С другой стороны, экономика была недоразвита, города только формировались или были еще невелики. В первую очередь ограниченные финансовые ресурсы князей не позволяли им выставлять большие профессиональные армии, состоящие из наемников или своих вассалов. Набор такой армии занимал бы много времени, снабжение стало бы тяжелой проблемой, транспорта для подвоза припасов не хватало бы, а сельское хозяйство было недостаточно развито для обеспечения больших армий.

 

Для военной истории проблема численности армий является ключевой. Довольно не обычно, если уступающая по численности армия побеждает превосходящего по силам врага: поэтому необходимо выяснять, кто же имел большую армию. Средневековые источники постоянно сообщают о победах уступающих по численности армий, говоря при этом о помощи Бога или хотя бы святого-покровителя. Божья помощь постоянно упоминается в связи с крестовыми походами, как и ссылки на Маккавеев. Св.Бернард Клервоский превосходит всех. Агитируя вступать в Орден Храма, он писал о тамплиерах: "Они желают победить силой Божьей. И они уже испытали ее, так что один-единственный повергал тысячу, а двое обращали в бегство 10000 врагов".

 

Исходя из сообщений некоторых хронистов, видевших в исходе битвы Суд Божий, долго верили, что фламандцы и швейцарцы победили своих сильных врагов уступающими по численности армиями. Эти идеи обращаются к национальной гордости победителей, а потому охотно принимаются. С критической точки зрения соотношение числа бойцов склоняется к диаметрально противоположному: пехота была многочисленнее рыцарей, что и было причиной этих знаменательных побед. Происходила революция в военном искусстве – революция, которой предшествовала другая, в способе набора армии, ее социальной структуре. В наибольшей степени это было следствием подъема нового класса, обладавшего осознанием собственной силы, способной улучшить его положение.

 

Принято считать, что средневековый человек не придавал значения числам, и что даже командиры редко интересовались точной статистикой. Фантастически огромные числа принимались и повторялись от их лица в хрониках. Типичен случай хрониста Рихера: там, где он следует за Анналами Флодоарда, Рихер произвольно меняет числа, почти всегда в сторону увеличения. Тем не менее были клирики, дававшие точные цифры, что предоставляет ценную информацию о небольшом количестве кавалерии. Это было верно для Первого Крестового похода и последовавшего за ним Иерусалимского королевства. Хеерманн (Heermann), основываясь на сопоставлении всех источников, получил следующие результаты:

 

Дата Битва Рыцари Пехота

1098 Антиохийское озеро 700 -

Антиохия 500–600 -

1099 Аскалон 1200 9000

1101 Рамла 260 900

1102 Рамла 200 -

1102 Яффа 200 -

1105 Рамла 700 2000

1119 Атареб (Athareb) 700 3000

1119 Хаб (Hab) 700 -

1125 Хазарт (Hazarth) 1100 2000

 

Доверие к небольшим размерам армий, приведенным в немногих надежных источниках, может быть обосновано. Другие хронисты часто указывают большие числа, чтобы создать видимость сильных армий, но эти сведения базируются на догадках, а не подсчетах. Данные о маленьких армиях вероятно являются результатами подсчетов, особенно если войскам платили. Хронистам подобным Жильберу Монсскому (Gilbert of Mons), канцлер и доверенное лицо графа Ино (Hainault), можно доверять, так как они находились на позициях позволявших знать правду. Порой они приводят счета, связанные с военными походами. Их информация избавлена таким образом от демона преувеличения, возрастающего от желания продемонстрировать силу князя. Цифры Жильбера находятся между 80 и 700 рыцарями, и в связи с последним числом он особо упоминает двух рыцарей, родом не из Ино. Кроме того, он знал точное количество людей из Ино, а учитывая его положение при дворе графа, его предположения о количестве рыцарей в других владениях имеют определенный вес. Эти данные следует принимать во внимание, хоть они указаны не для всех походов, для оценки того, сколько рыцарей могло выставить то или иное владение. Наибольшее число, указанное им для Фландрии (1000 рыцарей) и Брабанта (700 рыцарей), может быть подтверждено не только современными источниками, но и источниками других времен. Они не на прямую подтверждаются и записью князя-епископа Льежа, которая дает число рыцарей в епископской армии – 700 человек.

 

Во многих случаях можно быть уверенным в одном: наиболее достоверные источники дают корректные цифры, по крайней мере пока эти цифры не велики. Что совершенно логично, рыцари в бою и на марше делились на маленькие тактические единицы, подчинявшиеся своему сеньору. По этим маленьким подразделениям (conrois), из которых формировались большие подразделения (batailles), может быть вычислена сила армии. Кроме того, может быть оценено количество коней, если князь возмещал стоимость погибших, и это может давать нам дополнительные сведения о силе армии. Сила армии Ино может быть соотнесена с аналогичными данными для других владений. Также как Жильбер Монсский, служивший графам Ино, и другие высокопоставленные хронисты приводят аналогичную информацию для своих княжеств: Сюгер (Suger) для Франции, архиепископ Вильгельм Тирский (William of Tyre) для Иерусалимского королевства, Виллардуэн (Villehardouin) и Анри Валенсийский (Henry of Valenciennes) для Константинополя

 

Кроме данных этих немногих хорошо информированных хронистов, мы также располагаем архивными ресурсами. Для Бретани известно количество рыцарей, вызываемых в герцогскую армию. И для герцогства Нормандия это число более или менее известно. В армии Филиппа Августа мы знаем количество сержантов (sergeants), пехоты коммун, между 1194 и 1204. В Англии есть ряд документов

13 в., чрезвычайно богатые архивы для 14 в. Внимательное изучение этих архивов показывает, что армия короля Англии редко превосходило 10 тыс.человек, пеших и конных. Во Фландрии существует несколько неполных цифр в феодальных свитках и феодальных книгах, и несколько документов, перечисляющих представителей благородного сословия, служивших городу Брюгге в 1302. Вся эта информация указывает на малые силы. В Нормандии в 1172 лишь 581 рыцарь явился в армию герцога с 1500 фьефов. На самом деле было больше 1500 фьефов, возможно 2000, для некоторых баронов не включено количество их вассалов. В Бретани в 1294 166 рыцарей и шестнадцать благородных оруженосцев (squires) были обязаны нести службу в армии герцога.

 

Кроме нарративных и документальных источников существуют и другие свидетельства показывающие, что средневековые армии были невелики. Полезным указанием на это может быть исследование самого поля боя. Там, где фронт известен, например Куртрэ (Courtrai) или Мон-ан-Певель (Mons-en-Pévèle), он составляет не многим более километра, что доказывает: армии, сражавшиеся здесь, были не очень велики. Размеры местности не дают такую точную картину, как другие свидетельства, но ширина поля боя позволяет проверить информацию, полученную из нарративных источников. Совершенно очевидно, что на поле шириной около километра чрезвычайно сложно маневрировать армией в 20 тыс.человек, если конечно исключить фронтальную атаку отрядами в очень глубоком построении, следующми один за другим.

 

Порой полезным указанием на количество людей может служить информация о длине колонны на марше. Или наоборот, из того факта, что армия продвигалась одной колонной, можно сделать вывод, что ее численность не могла превышать определенного максимального количества. Небольшой расчет может опровергнуть сообщения об огромной численности войск, а порой и пролить свет на причины победы или поражения.

 

Этот метод конечно не позволит нам раз и на всегда определить, было ли в армии 10, 12 или 15 тыс. человек, за исключением особых случаев, в которых нам точно известно когда подошел тот или иной отряд. Как тест можно использовать проход армии на поле боя по мосту или через городские ворота. Как например в битве при Антиохии в 1098. Так как лишь несколько рыцарей может одновременно пройти через ворота или по мосту, то для 30 тыс. всадников процесс развертывания займет слишком много времени. Если через ворота или по мосту рыцари проходят по 5 в ряд, то такая армия будет иметь глубину в 6000 всадников. Поскольку всадники занимают в длину ок.3 м, мы получаем колонну ок.18 км в длину, и ей потребуется три или четыре часа, чтобы пройти сквозь ворота или перейти мост, не считая времени, необходимого для построения в боевой порядок. Если же в ряд проходит лишь 4 рыцаря, то длина колоны будет 22,5 км. Теперь вернемся к битве при Антиохии, мы имеем предположения о численности Ордерика Виталия (Orderic Vitalis). Он говорит, что не менее 113 тыс. бойцов принимало участие в битве, пока 20 тыс. оставалось в городе [на самом дел в городе осталось 200 человек под командой графа Тулузы]. Если 5 рыцарей ехало в ряд, то такая армия имела бы глубину 22600 человек. Если мы предположим, что здесь учтена и пехота, и если мы примем ок.1,8 м на группу из 5 человек, то мы получим колонну длиной более 45 км. Такое прохождение сквозь ворота и по мосту заняло бы не менее 9 часов, так что армия прибыла бы на поле боя только под вечер, а ведь ей еще пришлось бы строиться в боевой порядок. Естественно данные Ордерика должны быть отклонены.

 

При обычном марше следует учитывать повозки со снаряжением и припасами. Колонна в 50 тыс. человек будет неестественно длинной, если она включает и обоз. Размер лагеря также может говорить о дутых цифрах в сообщениях о численности. Лагерь римского легиона в 6 тыс.человек занимал площадь

ок.25 га (500x500 м). Походный лагерь мог быть меньше, но эти классические соотношения сохранялись для армий вплоть до конца 19 в.: бивуак на 1000 чел. занимал примерно 4 га (200х200 м).

 

Все эти соображения уже используются в серьезных исследованиях по военному делу: они также четко, как и нарративные и архивные источники говорят о маленьких армиях. Когда мы говорим, что в 1119 при Брэмюле (Brémule) Людовик VI Французский и Генрих I Английский, он также герцог Нормандии, сражались между собой, имея ок.400 и 500 рыцарей соответственно; и что во второй битве при Линкольне (Lincoln) в 1217 армия короля Англии, насчитывающая 400 рыцарей и 347 арбалетчиков, сражалась против армии мятежных баронов, в которой было предположительно 611 рыцарей и 1000 пехотинцев, то становится ясно, что переоценка численности обязательна. Прежде всего изучая битвы просто необходимо иметь ввиду, что это была борьба между относительно маленькими силами, и лишь потом рассуждать об искусстве войны в целом.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

  • Бронеходы

Исключительно интересная глава, рассказывающая о стоимости рыцарства:

 

В 692 Пипин II проводил смотр своей армии в марте, как это и было заведено в королевстве франков со времен Хлодвига. Карл Мартел и его австразийцы атаковали армию Радбода и его фризов в марте 716,

а Раганфреда при Vinchy 21 марта 717. Но в 755 или 756 Пипин III переносит время смотра с марта на май, так как в мае было уже достаточно травы для коней. В 758 дань с саксонцев была изменена с 500 коров на 300 коней. Пипин проводил поле в мае в 756, 758, 761, 763, 764 и 766. Армия нуждалась в таком количестве травы для коней, что капитулярий 802-803 требовал от некоторых графств две трети травы оставлять в резерв. В 782 армия смогла начать кампанию лишь летом из-за недостатка травы.

В апреле 798 не хватало травы во время мятежа саксонцев. Существовали и другие причины для переноса времени начала военных операций на более поздний срок. Выгоднее опустошать территорию врага, когда зерно уже зреет на полях. Карл проводил поле в мае по крайней мере 17 раз за 45 лет правления. В 775 и 781 кампании начинались в июле, в 777 в июне или июле. В 791 большая армия вторглась через баварскую границу во владения аваров лишь 8 сентября. В 806 общий сбор проводился 17 июня, а в 807 - 11 августа.

 

Когда завоевания были закончены, ежегодные кампании стали невыгодны, бедные общинники предпочитали теперь оставаться дома. В 805 император отменил heribannum для бедных общинников. Капитулярий 806 дает нам систему регуляции: в Фризии одному присоединившемуся к армии должны были оказывать помощь 6 остающихся дома. В Саксонии 5 помощников полагалось человеку, участвующему в кампании в Испании или против аваров, 2 помощника полагалось тому, кто отправлялся в поход в Богемию. В 807 эта система предусматривала, что безземельный должен был получить 5 солидов от 5 помощников. Когда Людовик Благочестивый начал кампанию против Бретани 2 марта 830, свободные взбунтовались и пошли за сыновьями императора Пипином и Лотарем. Во время войны меду Людовиком Благочестивым и его сыновьями, а потом сыновей между собой, в 840-842, свободные оставались дома и сражались практически только сами вожди и их вассалы – т.е. кавалерия.

 

13 мая 841 граф Адальберт и лидеры партии Лотаря вышли на битву против войска Людовика Немецкого в Riessgau у реки Wornitz по левому берегу Danube. Раньше, чем они «сошлись на длину копья», устрашенные вассалы Лотаря повернули и бежали потеряв множество людей во время бегства. Это была битва кавалерии. Трансформация завершилась: всадники в доспехах, вассалы, теперь были основной силой армии, пехота – лишь вспомогательные войска. Развилась новая и оригинальная тактика, эта европейская тяжелая конница использовала методы отличные от персидской тактики, которую развили впоследствии сарацины и другие народы Азии. С 10 в. воин, сражающийся верхом известен в Европе как рыцарь. Соответственно имела место постоянная эволюция: их экипировка становилась тяжелее и непроницаемее вплоть до конца 15 в., так как броня постоянно совершенствовалась в вечной конкуренции с оружием наступательным. Это тяжелое снаряжение вело к доминированию кавалерии на поле боя.

 

Надо обратить внимание на стоимость снаряжения тяжелого всадника в середине 8 в., во время возникновения тяжелой кавалерии франков. Рипурианское право приводит стоимость оружия и снаряжения, а также цену коней, быков и коров.

 

Шлем - 6 solidi

Кольчуга (brunia) - 12 solidi

Меч с ножнами - 7 solidi

Меч без ножен - 3 solidi

Поножи - 6 solidi

Копье и щит - 2 solidi

Конь - 12 solidi

 

Здоровый бык с рогами стоил 2 solidi, здоровая корова с рогами 1-3 solidi, здоровая кобыла – 3 solidi. Снаряжение тяжелого всадника стоило примерно столько же, сколько и 15 кобыл или 23 быка – гигантская сумма. Не удивительно, что в 761 мелкий землевладелец, Исанхард (Isanhard), отдал за коня и меч все свое наследство. Полное снаряжение могли позволить себе лишь очень богатые люди. Тионвильсий (Thionville) капитулярий (805). постановил, что кольчугу (brunia – кожаная туника с нашитыми металлическими кольцами) или кирасу обязаны иметь лишь те, кто держит beneficium

в 12 mansi (ок.300-450 акров): наверняка лишь немногие были столь богаты. Конечно император мог выдать своим людям кирасы, а епископы, аббаты, аббатисы и графы были обязаны иметь некоторый запас снаряжения для своих людей. Резерв экипировки для не имевших достаточно средств создавался за счет платы тех, кто не нес службу.

 

Армия Карла была конечно сильнее, чем у его врагов, но своими победами он обязан в первую очередь относительно небольшому числу одетых в доспехи всадников, превосходство которых достигалось за счет тяжелой брони. Эти немногочисленные тяжелые всадники дополнялись более легкими, не имевшими кольчуги, из которых и состояла масса армии. Франкские историографы постоянно делают упор на большей эффективности этой экипировки. Порой она оказывалась слишком тяжелой. Как в 778, когда армия Карла попала в Пиренеях в засаду легко вооруженных басков и потерпела знаменитое поражение, описанное в Песне о Роланде.

 

Тяжелый всадник был чаще всего вассалом, который мог быть произведен в рыцари. До середины 13 в. эти рыцари были важнейшей и обычно наиболее многочисленной частью тяжелой кавалерии. Порой они усиливались хорошо экипированными не-вассалами, служившими за плату. Эскорт князя включал таким образом воинов, получавших от него кольчугу, но не являвшихся его вассалами. Тяжелые всадники, не являвшиеся вассалами, пять раз упоминаться в составе армии графа Ино, четыре раза их число равно числу рыцарей.

 

В 1172: 340 рыцарей и 340 тяжелых всадников

В 1180: 100 рыцарей и 100 тяжелых всадников

В 1181: сперва 100 рыцарей и столько же всадников, а потом по 80 каждых

В 1187 было 110 рыцарей и только 80 тяжелых всадников.

 

У графа Фландрии было однажды 500 рыцарей и 1000 тяжелых всадников, в то время как многие рыцари остались в своих замках; случай, не встречающийся больше нигде. Следует отметить, что князья могли нанять и экипировать столько людей.

 

С начала 9 в. и до конца 11 в. было немало вассалов, которые не могли позволить себе собственную сначала brunia, потом настоящую кольчугу (hauberk) но с социальным подъемом вассалов количество легких всадников уменьшалось. Когда Вильгельм Завоеватель принес феодальную систему в Англию, размер рыцарского фьефа был установлен так, что вассал мог позволить себе кольчугу для службы.

В 1181 первая статья Уложения об оружии (Assize of Arms) Генриха II постановляла, что каждый барон, имеющий во владении рыцарский лен, должен иметь запас кольчуг, шлемов, щитов и копий для себя.

С середины этого же века коней также стали защищать кольчугой, примерно тогда же появились улучшенные седла, с более высокими луками, что давало более устойчивую посадку. В 1187 граф Ино прибыл на помощь Филиппу Августу с 190 всадниками, из которых у более 109 кони имели доспех.

В 13 в. оруженосцы (squires), чтобы получать большую плату, должны были иметь коня с доcпехом. Эдуард I во время войн в Уэльсе (1277–1295) платил оруженосцам, имевшим такой доспех 1 шиллинг в день, а неимевшим – 6-8 пенсов. Филипп IV Французский поступал также в своих войнах 1294-1299: оруженосец с хорошо защищенным конем получал 12 турских су 6 денье в день, а другие – лишь 5 су. Использование доспехов для коней естественно усиливало кавалерию; лучшие кони и сильнейшие рыцари шли в первом ряду.

 

С середины 13 в. колличество оруженосцев (squires, т.е. сыновей рыцарей, не прошедших посвящения) непрерывно возрастает, к концу этого века их уже больше, чем рыцарей. В мирное время они предпочитали оставаться оруженосцами, так как посвящение было сопряжено с большим и дорогим праздником. Они надеялись получить посвящение перед битвой, такой как Mons-en-Pévèle в 1304 и Worringen в 1288. Вместе рыцари и оруженосцы были известны как armures de fer, так как носили кольчуги. Доспехи всегда стоили дорого, и они все время становились прочнее и тяжелее. Brunia, кожаная туника с металлическими кольцами или пластинами, сменилась на hauberk, кольчужную рубашку, которую в последней трети 12 в. вытеснил большой hauberk, длинная кольчужная рубашка.

С середины 13 в. она усиливается металлическими пластинами. Эта техническая эволюция оказала большое влияние на социальное положение рыцаря – полностью экипированного всадника par excellence, – получившего наибольшую известность. Количество рыцарей было максимальным

в 11 – начале 12 в. В конце 12, и особенно 13 в., оно стремительно сокращается, но остающиеся приобретают все большее влияние и богатство по сравнению с рыцарями 11 в.

 

Постепенно кони становились все важнее. Уже в 1101 каждый из 1000 рыцарей, приведенных графом Робертом II Фландрским королю Англии имел трех коней. Рыцарские кони стоили очень дорого. Как правило существовал порядок, по которому рыцарям возмещалась стоимость коней, потерянных в ходе кампании, они были наивысшей ценностью. Кони Жерара де Моора (Geraard de Moor), господина Вессегема (Wessegem), стоили в 1297, в турских ливрах (livres tournois):

 

1. Лучший конь, именем Mouton - 300

2. Черный, полученный от Луи, сына Роберта Бетюнского (Béthune) - 250

3. Конь, полученный им от короля Франции - 125

4. Конь, полученный им от графа Фландрии - 225

5. Еще один, от Гильома Дендремонского (Dendermonde) - 120

6. Конь от Жана Намюрского (Namur) - 140

7. Маршевый конь - 40

Итого – 1200

 

Такой крупный феодал, как Жерар, имел по крайней мере 7 коней общей стоимостью 1200 турских (livres tournois), или 960 парижских ливров (livres parisis). Кони его оруженосцев не столь дороги: 6 уже снаряженных оруженосцев имели коней ценой 60, 50, 40, 40 и 12 livres parisis соответственно, хотя стоивший 12 ливров был видимо маршевым, и его владелец, как и два его товарища, должен был раздобыть боевого коня. Кроме того в свите Жерара были и другие воины, среди них его брат, чей конь ценой 100 livres parisis был получен от графа Фландрии. Другие имели животных такой цены: 100, 60, 34, 33, 31, 20, 28, 120, 50, 20, 16, 80, 40, 30, 24 и 25 livres parisis. Если не принимать во внимание двух оруженосцев, еще не имевших коней, то мы увидим, что Жерар владел семью конями ценой 960 livres parisis, а кони 21 члена его свиты стоили 1046 livres parisis. Если мы примем 12 фунтов за базовую стоимость коня, то увидим, что 7 коней Жерара стоили как 80 обычных, а член его свиты в среднем владел конем ценой 48 фунтов, или ценой 4 обычных. Весь отряд из 22 человек имел коней общей стоимостью 2006 livres parisis или 167 обычных коней, а каждый рыцарь или оруженосец имел коня ценой в среднем 91 ливр, 7 обычных коней. Это значительно больше, чем предусматривало Рипурианское право, по которому конь стоил 12 solidi, как 4 кобылы. Это же справедливо и для 1302.

В то время, как многие покупали коней за 6, 8, 9, 10 или до 15 ливров, жители Брюгге купили для Вильгельма Юлихского (Jülich) коней за 180, 179, 129, 119, 100 и 88 ливров, и они купили еще несколько обшей стоимостью 349,5 ливров, не считая менее дорогих для его свиты. Рыцарь Vranken Zomergem получил 100 ливров за погибшего коня, а Генрих Лонтцен (Lontzen) 100 за одного и 85 за другого. В Англии и Франции богатые бароны и баннереты ездили и на более дорогих боевых конях.

 

Конечно, рыцарям было не просто покупать и содержать таких дорогих боевых коней. Кроме того, он должен был и быть полностью экипирован сам: кольчуга, усиленная пластинами на груди, плечах и локтях, шлем, меч, копье, шелковый вымпел, палатка, всевозможные кухонные принадлежности, такие как котел, кружка, миски, и конечно вьючное животное, чтобы нести все это. В течение 13 в. это стало так накладно, что количество рыцарей, способных самостоятельно содержать все необходимое, значительно сократилось. К концу этого века и в начале 14 число настоящих рыцарей было небольшим. В уже упоминавшейся свите Жерара было лишь три рыцаря: его брат Филипп, Pieter Uitkerke и Riquart Standaerd. В 1302 Цегер (Zeger) Гентский и его сын имели при себе 21 оруженосца.

 

Реальная сила армии, состоящей из тяжелой кавалерии, ограничивалась значительными затратами на покупку доспехов и снаряжения. Рыцари, образовывающие социальный класс, живущий за счет работы зависимых людей, обрабатывавших их землю, или обеспечивавших благосостояние господина каким-нибудь иным способом, или вассалов, живущих при дворе полностью на содержании князя, не могли быть многочисленными. Со временем рыцари стали наследственным классом, имеющим все привилегии, и этот особый класс пополнялся лишь из своих собственных рядов, что опять таки вело к маленьким армиям. Закованный в доспехи воин обучался как всадник, а хорошего кавалериста быстро не выучишь.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

  • Бронеходы
Собственный интерес и выгоды войны

 

Поэма Бертрана де Борна позволяет нам взглянуть на истинные мотивы, стимулировавшие участие в войне простых рыцарей. Бертран желает, чтобы князья ненавидели друг друга, потому что они благороднее, великодушнее и щедрее во время войны, чем во время мира. После такого восхваления вражды он заявляет цинично: "Мы можем радоваться, ибо бароны возжелают нас, . но если они хотят, чтобы мы сражались для них, то будут платить нам хорошо". Но не только хорошая плата вызывает у Бертрана желание сражаться. Война открывает и другие возможности, привлекательность которых переаешивает опасности. Это хорошее время, чтобы "отобрать добро у ростовщиков", грабить горожан и купцов на дорогах. Богатство существует для того, чтобы его брать. Поэт принадлежал к классу мелких вавассоров (титул ниже барона), чьи доходы и фьеф были очень малы. Война, и грабительские набеги, бывшие частью ее, помогала этим обедневшим рыцарям сводить концы с концами.

 

Когда Бертран предложил свои услуги графу Пуатье, то он уже носил свой шлем и на шее висел щит. Но полностью экипироваться для кампании ему было сложно из-за отсутствия денег. В другом походе, кампании Жана де Бомона (Jean de Beaumont) в 1327 с армией Эдуарда III – тогда было отказано большему числу волонтеров, чем ожидалось, так как все они расчитывали на очень высокую плату – Жан Ле Бель (Jean Le Bel), участник похода, сообщает, что требовалось иметь с собой: "Каждый отправился покупать в соответствии со своим чином и положением: палатки, повозки, маленького коня, для езды за городом, и они нашли все это по разумной цене, посуду, котлы, а также остальное, необходимое в походе". Полностью экипироваться стоило рыцарю немалую сумму, особенно с учетом дорогого коня. Финансовые проблемы мелких вассалов вполне понятны, однако это конечно не оправдывает их действия как рыцарей-разбойников.

 

В связи с только что упомянутой кампанией против шотландцев имеется еще один наглядный пример отношения рыцарей к войне, а именно случай Эктора Вилейна (Hector Vilain). В 1325 этот фламандский дворянин сражался под командованием Жана Намюрского на стороне Гента против Брюгге и мятежников с побережья. В 1327 он за деньги участвует в походе на шотландцев, на следующий год снова войюет против Брюгге. Когда король Франции шел на Кассель (Cassel), он создавал угрозу Брюгге, заставляя инсургентов распылять силы.

 

В романе о Бодуэне де Себурке (Bauduin de Sebourc), Бодуэн, очень сильный, но и очень бедный рыцарь, смотрит с вершины холма на шатры лагеря вокруг осажденной крепости на равнине. Как и Бертран де Борн, он восклицает: "Здесь готовятся к битве, наконец я разбогатею!" И он незамедлительно присоединяется к армии. Его манил le nerf de la guerre (фр. нерв войны – деньги).

 

Бедным рыцарям также удавалось делать карьеру, участвуя как странствующие рыцари в бесконечных войнах. Вильям Маршал (William the Marshal) - наглядный пример: он был четвертым сыном мелкого барона и не получил ни земли, ни фьефа. Он был странствующим рыцарем 14 лет. На пару с фламандским рыцарем Роже де Гоги (Gaugi) ему удалось на турнирах всего лишь за 10 месяцев взять в плен 103 рыцаря, не считая коней и снаряжения, и некоторые из них принесли неплохой выкуп. После этого он принимал участие в обучении принца Генриха, сына короля Англии Генриха II. Потом, когда у него возник конфликт с королем и Вильям оставил службу, Филипп Эльзасский и герцог Бургундский предлагали ему годовое жалование в 500 фунтов каждый. Благодаря своей силе и военным качествам он со временем стал графом Пемброком и регентом Англии. Роже де Гоги также занимал видный пост при короле Иоанне.

 

Немалым материальным стимулом был как сбор добычи на поле боя, так и захват имущества врага. Это особенно справедливо по отношению к Первому крестовому походу. Перед битвой участники похода часто думали о богатствах, которые могут достаться им как добыча. В битве при Дорилее (Dorylaeum) в 1097 рыцари подбадривали друг друга словами: "Будьте же едины в вашей вере в Христа и Святой Крест, ибо все мы разбогатеем сегодня, если будет на то воля Божья". В Chanson d'Antioche мы читаем: "Там в траве мы либо сложим свои головы, либо добудем столько сокровищ из лучшего золота и серебра, что нам никогда больше не придется побираться у наших товарищей". Бойцы рангом пониже надеялись улучшить свое социальное положение:

 

Смотри, как золото и серебро сверкают на лугу!

Кто их добудет – вновь не обеднеет.

Так любой из вас может возвыситься.

Они ответили ему: "Милорд, веди нас!

Кто побежит с поля боя, пусть считается язычником".

 

Фульхер (Fulcher) описывает, как разбогатели воины, оставшиеся в Иерусалимском королевстве: "Всякий, кто там (в Европе) был беден, здесь стал богат милостью Божей. Всякий, у кого было лишь пара шиллингов, имеет здесь без числа византинов. Всякий, у кого там не было и деревни, здесь владеет городом благодаря Богу. Зачем возвращаться на Запад, если мы можем все найти на Востоке?"

 

В конце 13 и начале 14 в. многие князья брали наемников из районов Рейна и Мааса. В 1297, 1300 и 1302 они сотнями входили в армию графа Фландрии. У хронистов эти рыцари имели плохую репутацию. Они отважно сражались в битвах, но производили очень плохое впечатление своей жадностью. Людвиг Велтэмский (Velthem) говорит, что они любили вино, хорошо поесть и деньги. Жан Ле Бель критикует современных ему немцев по тем же причинам: он приводит английских дворян как пример, а затем продолжает: "Это не в обычиях немцев и ныне. Я не знаю, как они будут поступать потом, ибо они не ведают ни жалости, ни пощады к христианским воинам, когда берут их в плен, не более чем к собакам".

 

Собственный интерес – это важный стимул для отваги в бою. Но охота за добычей и грабеж не однократно мешали безжалостному преследованию разбитого врага. Умные лидеры из-за этого запрещали сбор добычи и принимали эффективные меры, чтобы преследование проводилось должным образом. И лишь когда враг был окончательно изгнан с поля боя и не мог больше вернуться, добыча без помех попадала в руки победителя, но пока воины сами несли ответственность за обеспечение себя экипировкой и конями, они стремились как можно быстрее решить эти проблемы за счет врага, даже если эти действия противоречили общими интересами. Нарушители рассуждали, что они действуют для общей пользы, обеспечивая себя как только можно конями и доспехами.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

  • Бронеходы

В продолжение разговора с кабанчиком о наемниках:

 

Хотя феодальное хозяйство было преимущественно натуральным, с малым оборотом денег, феодальные армии имели в своем составе наемников уже в ранний период. Эти наемники были очень важны, так как они являлись немногими хорошими пешими воинами Европы. Немного известно о тактике тяжелых всадников, выступавших как наемники, и эта тактика скорее всего соответствовала рыцарской. Наемники в Венеции впервые упоминаются не позднее 10 в. В 991 Фульк Нерра (Fulk Nerra), граф Анжу, использовал их в своей войне против Конана (Conan), графа Бретани, и уже ранние chansons de geste упоминают о них. Папа Лев IX собрал армию немецких наемников, чтобы сражаться с норманнами в Юж.Италии, и эти наемные воины характеризовались как авантюристы, мерзавцы и бандиты. Норманнские рыцари в Юж.Италии и сами были наемниками на службе в первую очередь местных сеньоров. Известно, что графиня Ино Рихидьда (Richildis) наняла наемников для войны с Робертом Фризским, графом Фландрии, после его победы под Касселем (Cassel) в 1071. Другие князья также усиливали рыцарские армии такими воинами, но обычно речь шла лишь о небольших отрядах. С другой стороны, у Вильгельгельма Завоевателя в 1066 было много рыцарей и жадных наемников из сопредельных княжеств Франции. Когда Кнут IV Датский и Роберт Фризский готовились к вторжению в Англию в 1085, Вильгельм созвал во Франции тысячи наемников, включая стрелков. Термины solidariis, pedonibus, et sagittariis multis millibus conductis ясно указывают, что среди них были пехотинцы, но другие источники также говорят о кавалерии.

 

Наследники Вильгельма Завоевателя, Вильгельм Рыжий и Генрих I, так же брали наемников, в основном конных. На службе у Генриха было много бретонцев. Короли Англии платили и денежные фьефы (money fiefs) графу Фландрии в 1101, 1110, 1163 и 1180 за контингенты фламандских рыцарей числом от 500 до 1000 человек. Эти денежные фьефы имели как военные, так и политические цели. Фламандские рыцари, и подобные им, могут рассматриваться как наемники. Но в приведенных примерах они оставались наемниками лишь на период коротких компаний, и не представляли собой ни замкнутые отряды, ни профессиональных наемных солдат, которых мы встречаем позже.

 

Возможно, что такие наемники упоминаются в 1106; во время осады Кельна королем Генрихом V герцог Генрих Лимбургский прислал на помощь осажденным "людей, называемых gelduni". "Они были драчливы, отважны, опытны в битвах". Больше информации об этих войсках приходит из Фландрии в 1127. Когда армия Гента шла на Брюгге после убийства Карла Доброго, к ней присоединилась большая группа людей, по своему описанию во многом походящая на профессиональных наемников более поздних времен. Из окрестностей Гента пришло много разбойников; наряду со стрелками и мастеровыми, пришли воры, грабители, бандиты и всякие люди того сорта, что желают получить выгоду из возможностей, предоставляемых осадой. Но жители Брюгге не дали этой пестрой толпе войти в город. Среди ополченцев Бертульфа (Bertulf) в замке Брюгге был наемник (coterellus) по имени Benkin, умелый стрелок, чьи стрелы наносили немалый урон закованным в доспехи врагам. Кроме того мы узнаем, что граф Вильгельм Клито (Clito) собрал рыцарей и coterelli, которые были профессиональными наемниками, в Ипре.

 

В Англии использование наемников приобрело значение во время войн между королем Стефаном и королевой Матильдой. Стефан нанял первого командира наемников, имя которого нам известно в Средние Века, фламандского дворянина Вильгельма Ипрского, сына Филиппа Ипрского и внука Роберта Фризского. Вильгельм собрал наемников, чтобы помочь его борьбе за спорный трон, и когда Стефан стал королем Англии в декабре 1135, Вильгельм поступил на службу с отрядом фламандских наемников. Весьма вероятно, что первоначально они собирались служить наемниками лишь временно, разгоревшаяся долгая гражданская война сделала их профессионалами. В отряде Вильгельма были и рыцари, и пехота, и он был их вождем и командующим. Его люди - разбойники и головорезы, не задумываясь осквернявшие кладбища, грабившие церкви и уводившие священников в плен. Они жили за счет своей платы и грабежа. У Вильгельма также служили бретонцы.

 

Вильгельм стал главным королевским советником. Вместе со Стефаном он сражался в Нормандии в 1137, но местные бароны неохотно сотрудничали с фламандцем. В последующие годы он пытался восстановить королевскую власть: в битве при Линкольне в 1141 Вильгельм вместе с графом Омалем (Aumâle) командовал частью королевской армии, а когда она была разбита, бежал. "Он был очень компетентным командующим, но когда увидел, что не может больше помочь королю, то отложил помощь на более подходящий момент". Стефан попал в этой битве в плен. Вильгельм прибыл к королеве в Кент и собрал новое войско, с которым намеревался пойти в бой и изменить положение. После важной битвы при Винчестере он и его фламандцы взяли в плен Роберта Глостера, могущественного сводного брата Матильды. Стефан был обменян на этого пленника. Стефан пожаловал своему командующему годовое содержание в 450 фунтов из королевских доходов в Кенте. Наемники Вильгельма являлись сильнейшей опорой Стефана на всем протяжении войны. Хотя они включали немалый контингент пехоты, это не мешало им занимать ведущее положение. Когда Генрих II в 1154 стал королем, он прогнал наемников Вильгельма, но ему самому разрешили остаться в Англии еще некоторое время, и до 1157 он продолжал получать доходы со своих земель в Кенте.

 

На континенте Генрих II иногда предпочитал наемную армию традиционной рыцарской, а также заменял военную службу рыцарей сбором налога с каждого фьефа. Эти сборы и богатое королевское казначейство позволяли ему регулярно набирать наемников и содержать их на протяжении долгой кампании. Король мог содержать наемных рыцарей неопределенно долгое время, и одновременно развивать собственную пехоту, состоявшую в основном из наемников. С этими войсками он мог вести широкие кампании в огромных владениях Анжуйской династии, и эффективно защищать эти владения на протяжении длительного времени.

 

Генрих II и его сын Ричард, во главе своих наемников, подавили мятеж сеньоров в Аквитании: они успешно брали их твердыни и отбивали атаки в поле. У Генриха II был корпус состоявший из пехотинцев, получавших регулярную плату пенни в день, которую удвоили при Ричарде, он так же стандартизовал оружие этих войск. Пехота в тесном строю эффективно действовала против рыцарей на поле боя, но особую важность приобретали они при осадах крепостей, особенно если было не много полевых сражений. У короля было достаточно средств, чтобы содержать эти войска длительное время, а они принуждали к сдаче вражеские крепости.

 

В 1159 Генрих совершает поход на Тулузу против графа Раймона де Сен-Жиль (St Gilles). Он понимал большую удаленность и продолжительность похода, а потому не захотел созывать сельских рыцарей и крестьян, но собирал по 60 анжуйских шиллингов с каждого рыцарского фьефа в Нормандии и

по 2 марки в Англии. Этот налог принес внушительную сумму 8000 фунтов, которых хватило, чтобы собрать сильную наемную армию, численность которой неизвестна. С ней были основные бароны Англии, Нормандии, Анжу, Аквитании и Гаскони, а также король Шотландии. По ходу кампании король запретил брать что-либо у местного населения силой, каждый солдат был обязан честно оплачивать все необходимое, но Генрих конечно понимал, что наемникам в этом вопросе нельзя доверять. Его армия триумфально прошла через Аквитанию и добилась определенных успехов в Керси (Quercy), но крепость Тулузы оказала ожесточенное сопротивление. Король Людовик VII спешил на помощь графу де

Сен-Жилю. Генрих испытывал затруднения, так как слишком растянул коммуникации: его ближайшей базой фактически был Кагор, удаленный от Тулузы более чем на 100 км, так что снабжение было очень тяжелым.

 

Для своего похода в Уэльс в 1165 Генрих также нанял пехотинцев. Каждый солдат получал от короля

15 шиллингов 3 пенса, составлявшие плату за полгода, вооружение и одежду – возможно униформу. Также было подготовлено 300 тарчей или больших щитов, что свидетельствует о том, что контингент бы небольшим, хоть и включал фламандских наемников. Несмотря на то, что операция была безуспешной, Генрих также и в дальнейшем набирал наемников в Уэльсе. И он использовал целые отряды брабансонов (Brabançons) во время мятежа своих сыновей в 1173, это первое специальное упоминание брабансонов в английских источниках.

 

Таких же наемников использовал на несколько лет раньше в Италии император Фридрих Барбаросса, когда он в третий раз перешел через Альпы, чтобы решить проблему папы силой оружия в октябре 1166. Он получил лишь небольшую помощь от немецких князей, которые сражались против Генриха Льва. Так же, как и король Стефан, он прибег к наемникам и набрал корпус брабансонов, предположительно очень большой. Согласно Chronica regia Coloniensis, которая является очень информативным источником благодаря Райнальду фон Дасселю (Dassel), архиепископу Кельна, и некоторым кельнским рыцарям, их численность составляла 500 человек, по Отто Санкт-Бласиенскому (St Blasien) – 800, а Винсент Пражский, участник похода, говорит о 1500, позднее Райнальд фон Дассель называет их людьми из Брабанта, как и Отто Морена. Магдебургские Annales говорят о них как фламандцах и брабансонах. В Chronica regia Coloniensis, основывающейся на записках Райнальда фон Дасселя, и хронике Отто Санкт-Бласиенского они просто называются sergeants, но в смысле наемники.

 

В битве при Тускулуме (Tusculum) 29 мая 1167 небольшой отряд брабантских наемников отличился своими отважными действиями. Архиепископ Райнальд с сотней кельнских рыцарей был окружен в Тускулуме. Фридрих Барбаросса в это время был осажден в Асконе и послал на помощь архиепископа Кристиана Майнцского с рыцарями и отрядов брабансонов. После долгого и утомительного марша 29 мая ок.3 часов дня они подошли к Тускулуму и сразу были атакованы врагом, сильно превосходившим их числом. Брабансоны и рыцари были вынуждены отступить. После этого Райнланд предпринял вылазку со своими кельнскими рыцарями и изменил ход боя. Брабансоны и рыцари архиепископа Майнца также перешли в контратаку и преследовали врагов вплоть до ворот Рима. Очевидцы рассказали итальянскому хронисту Отто Морене, что брабансоны сражались особенно храбро и нанесли наибольшие потери римскому войску. Отто Санкт-Бласиенский говорит, что они были искусными воинами. По Райнланду фон Дасселю вся захваченная добыча была передана брабансонам и слугам, ибо рыцари удовлетворились славой победы.

 

В последствии брабансоны больше не упоминаются. Не исключено, что в августе 1167 небольшой отряд был уничтожен эпидемией, нанесшей большой урон войску Фридриха. Но 10 лет спустя отряд брабансонов был разбит при Малеморте (Malemort) в Лимузене: командиром этого отряда был бывший священник, Вильгельм, происходивший из района Камбре (Cambrai) и участвовавший с этим же отрядом во взятии Рима Фридрихом Барбароссой в июле 1167. Возможно эти брабансоны самостоятельно закрепились во Франции.

 

Брабансоны на своем пути к Фридриху в 1166 очевидно совершали всевозможные беззакония и преступления. В это лето аббат Клуни писал королю Людовику VII просьбы о помощи. Наряду с внутренними раздорами, писал он, возникло новое зло. Немцы, называемые Brabantiones, бродят по окрестностям как дикие кровожадные животные, так что никто не может чувствовать себя в безопасности; они страшны как чума. Во втором письме он писал: "Великая беда обрушилась на нас. Люди, более подобные зверям, немногочисленные – около 400 - но ужасные своей дикостью, пришли недавно из Империи на нашу землю. Никто не препятствовал им. Они никого не щадят, не уважают ни пол, возраст, ни социальный статус, но нападают на церкви, крепости и деревни. Что сотворит большое их число, если такой маленький отряд нанес столь большой ущерб?"

 

Людовик выступил против графа Шалона (Chalon), который обвинялся в использовании разбойников, обычно именуемых брабансонами, против Клуни. Эти ужасные разбойники отбирали церковные одеяние у духовенства и убивали горожан сотнями как скот. Новости об этих преступлениях распространялись далеко и вынудили Людовика предпринять карательную экспедицию. Пойманные брабансоны были повешены, один из них пытался откупиться огромной суммой, но был также казнен.

 

Эти новые наемники быстро получили дурную славу. После одного нападения на Шампань аббат утверждал, что вынужден был залезть в долги, чтобы выкупить владения монастыря, захваченные наемниками. В 1171 папа Александр III создал комиссию для расследования этого утверждения. Граф Шампани был отлучен от церкви за то, что позволил своим вассалам и coterelli разграбить церковь в Реймсе. Граф подал папе апелляцию, утверждая, что нападение произошло без его ведома и согласия. Папа написал королю Франции, прося его решить спор миром; он больше не приписывал этот разбой наемникам.

 

Грабительские походы наемников часто беспокоили Восточную Францию в те годы. 14 февраля 1171 Фридрих Барбаросса и Людовик VII встретились для обсуждения проблемы на границе Империи между Toul и Vaucouleurs. Было решено, что злодеи именуемые Brabantiones или coterelli, сражающиеся верхом и в пешем порядке, не должны более использоваться и допускаться в районы, прилегающие к Рейну, Альпам и Парижу. Вассалы обоих правителей не должны оказывать им поддержку или позволять оставаться, если наемник не женился на местной и оседал навсегда. Нарушивший это соглашение должен быть отлучен и обязан возместить ущерб. Остальные сеньоры и прелаты должны принуждать их силой, а если те вернуться к прежнему, то подвергнуть наказанию. Если же нарушитель слишком силен, то император и король сами обязаны выступить против них. Этот договор разрешал императору использовать наемников к востоку от Рейна и за Альпами. Диких банд боялись во Франции больше всего, и Людовик рассчитывал удержать их вне территории между Парижем и границей Империи. После этого брабансоны внезапно поднялись на западе.

 

В 1173 Генрих II Английский занимался подавлением мятежа своих сыновей. Они получали поддержку от короля Франции, графа Фландрии и большинства англо-норманнских баронов. Филипп Эльзасский с фламандской армией захватил Aumale и Neuchâtel-en-Bray, Луис осадил Verneuil, а король Шотландии вторгся в Англию. Граф Фландрии также готовил флот для вторжения в Англию. Казалось, что положение Генриха безнадежно. Но он с большим напряжением для казны собрал значительную наемную армию. Собранные компании брабансонов составили, как сообщается, армию в 10 тыс. человек. Эта численность очевидно преувеличена, но весьма вероятно, что Генрих собрал несколько тысяч таких людей на юге Франции, так как сообщается, что он чтобы гарантировать плату наемникам даже заложил меч, который был при нем во время коронации. Эта армия сконцентрировалась в Conches, в Нормандии. Генрих ударил незамедлительно: он совершил марш на Verneuil, вынудив короля Франции отступить. Фламандцы к этому времени уже отступили после смерти Матвея Бульонского, брата Филиппа Эльзасского. Затем Генрих послал брабансонов из Руана в Бретань, так как он "доверял этим войскам больше, чем каким-либо иным". Они развили необычную скорость и покрыли 132 мили между Руаном и St James-de-Beuvron менее чем за неделю. Король пошел с ними в Анжу, взял Вандом (Vendôme) и вернулся в Нормандию.

 

В Англии Роберт, граф Лестер, был разбит и взят в плен со своими фламандскими наемниками при Форнхэме ( Fornham). Граф Хью Бигод пообещал отправить остатки фламандских солдат домой.

 

В 1174 Генрих высадился в Англии с брабансонами. Вероятно он не собирался воевать, так как король Шотландии, нанявший фламандских наемников, был пленен. Граф Фландрии, уже посылавший авангард в Англию, более не отваживался еще раз собрать флот. Уже через месяц Генрих вернулся на континент с контингентом из примерно 1000 валийцев и своими брабансонами. Он освободил Руан, осажденный королем Франции и графом Фландрии. После его прибытия в Руан 11 августа брабансоны более не упоминаются в его армии.

 

Они вновь появляются в армии Фридриха Барбароссы в его четвертом походе в Италию. Видимо они сражались под командованием архиепископа Майнца, взявшего с их участием Болонью и остававегося с ними в Италии до конца 1175.

 

В Пасхальную неделю 1176 граф Ангулема вторгся в Пуату с отрядом брабансонов. Граф Пуатье (будущий Ричард I) находился в это время с отцом в Англии, но епископ Пуатье и лидеры рыцарей Ричарда разбили наемников при Barbezieux , близ Ангулема. Вернувшись Ричард напал на Ангулем с сильной рыцарской армией, он платил хорошо и дворяне стекались к нему. Ричард разбил вражеских наемников и взял графа в плен.

 

Наемники продолжали создавать проблемы в регионе. В Вербное воскресенье 1177 аббат St Martial в Лиможе призывал людей вооружиться против них. Местное дворянство во главе с епископом и графом Лиможа выступили против банды и решающий бой произошел 21 апреля между Brive и Malemort. После пятичасового боя 2000 брабансонов были убиты, мужчины и женщины, остальные бежали. Их предводитель Вильгельм Камбрейский, участвовавший в разграблении Рима, пал в бою.

 

После поражения при Malemort наемники не исчезли, но продолжали сражаться под командованием нового вождя, Lobar или Lupacius, также называемого Lupatus. Его приемником был Меркадье (Mercadier), который позднее прославился как верный последователь Ричарда I.

 

Зимой 1176-77 в качестве наемников на юге Франции появляются баски. Спустя несколько лет Жофруа де Бройль (Breuil), чья хроника является лучшим источником по этой теме, перечисляет наемников в Аквитании: Brabancons, Hannuyers, Asperes, Pailler, Navar, Turlannales, Roma, Cotarel, Catalans, Aragones. Три короля Запада старались держать эти банды подальше от своих владений. Людовик добивался этого активными действиями и договором 1171; Генрих II не давал им закрепиться в своих владениях, но использовал во время мятежа 1173-74; Барбаросса использовал их в Италии, но не пускал в Германию, где они впервые появляются лишь в 1179.

 

Третий Латеранский собор 1179 запретил использовать Brabantiones, Aragonenses, Navarii, Bascoli, Coterelli и Triaverdini, ибо эти нечестивые банды не имели уважения к церквам и монастырям, вдовам и сиротам, старикам и детям, возрасту и полу. Подобно язычникам они крушили и разоряли все вокруг. Церковь всегда считала войну ради грабежа грехом, но было проще объявлять эти отряды вне закона и грозить нарушителям отлучением, чем добиться выполнения этих решений.

 

Этому интердикту вскоре был брошен вызов архиепископом Кельна Филиппом фон Хайнсбергом (Heinsberg), впервые применившим профессиональных наемников в Германии. Они пошли на крепость Haldensleben, мощнейший бастион герцога Саксонии Генриха Льва. Она осаждалась в это время епископом Халберстадта (Halberstadt). У Филиппа фон Хайнсберга было лишь несколько рыцарей, но довольно много пехоты. Численность этих наемников оценивается в 4000. Саксония подверглась беспрецедентному опустошению. Были сожжены и опустошены не только все города и крепости, но с беспощадной жестокостью преданы огню церкви и монастыри. Монахини подвергались насилию и выгонялись. Архиепископская "компания" вселяла всем страх за свою жизнь. В Steterburg близ Wolfenbüttel монахини были перемещены в безопасное место, хотя наемники и не появлялись в регионе.

 

28 апреля 1181 молодой граф Бара (Bar) явился ко двору Генриха II и попросил помощи для похода в Испанию. Папа наложил на него обязанность этой кампании, и уже собрал 20 тыс. наемников для похода под командованием графа. Генрих II только что дал клятву отправиться в крестовый поход и собирался использовать наемников с этой целью. Граф Бара должен был сперва поговорить с его брабансонами, прежде чем обратиться с такой просьбой. Но Генрих II не отправился в крестовый поход и наемники остались на юге Франции.

 

Осенью 1181 молодой король Филипп Август Французский также использовал наемников. Он отправил их во владения графа Sancerre, где они собрали большую добычу. В 1184 он снова использовал эти войска против Филиппа Эльзасского.

 

В 1183 отряды наемников снова были задействованы в боях между сыновьями Генриха II. Молодой Генрих и Джеффри напали на Ричарда, которого поддерживал их отец. Джеффри позволил своим наемникам грабить домены Ричарда и своего отца. "Вероломные банды брабансонов", отлученные церковью, теперь разоряли земли короля, который в 1173 "доверял им больше, чем остальным своим войскам". Принц Генрих весьма пунктуально платил своим наемникам из страха, что они переметнутся к его отцу за лучшую плату. Как только у него начались финансовые затруднения, он стал вымогать большие суммы у горожан в своих владениях, ограбил сокровищницу St Martial в Лиможе, а также других церквей и монастырей округи, чтобы любой ценой заплатить своим людям. Граф Турени привел как усиление отряд басков из Гаскони, которых набрали Sancho de Savagnac и Curban или Curbaran. Филипп Август прислал контингент смешанного происхождения, называемый Palearii или Pailler. Эти силы возмещали потери наемников. Но молодой Генрих внезапно скончался 11 июня 1183. Мятеж против Генриха II вновь развалился. Наемники больше не имели работы и грабили юго-запад Франции.

 

Вскоре они снова потребовались в войне между Ричардом I и Филиппом Августом. Ричард собрал постоянную армию для защиты своего королевства и затяжной войны, которую ему приходилось вести. Его рыцарям обычно платили шиллинг в день. В Уэльсе он набрал пехотинцев, которым платил лишь

2 пенса в день, и кавалеристов, которым платил 4 пенса, если у них был один конь, и 6 пенсов, если 2. Кроме того он нанял генуэзских арбалетчиков и использовал их в Нормандии ок.1180, после крестового похода он также использовал в герцогстве сарацин: представители обоих народов были отобраны за свои профессиональные качества. Большую часть наемников составляли Brabantiones, набранные знаменитым вождем наемников Меркадье, они происходили со всей Западной Европы.

 

Меркадье, провансалец, не мог рассчитывать на помощь английского дворянства. Командиром его наемников на юго-западе Франции был гасконец Арнольд, который, как и его предшественник Lupacius, осенью 1183 появляется в качестве вождя наемников на юге Франции. В октябре 1183 он осадил Помпадур и разорил его окрестности. Констан де Борн, брат поэта Бертрана де Борна, принимал участие в этой операции.

 

Меркадье отошел со своими войсками сразу после того, как узнал, что братство из Оверни собирается напасть на него. В 1184 он находился на службе Ричарда, в это время герцога Аквитании. В этом году

"в тени герцога" он напал и опустошил земли графа Адемара Лиможского. Четыре года спустя Ричард вместе с брабансонами сражался против графа Тулузы и взял 17 замков в окрестностях города. Меркадье вероятно получил от короля задачу по обороне этих замков: из документов следует, что он с честью защитил их и командовал армией Ричарда. После этого он отправился с королем в крестовый поход, но Ричард отправил его обратно, когда Филипп Август отбыл во Францию из-под Акры. Конечно Меркадье с его наемниками было поручено защищать земли короля. С мая 1194 и до смерти Ричарда примерно 5 лет спустя Меркадте был правой рукой короля. Вместе они одержали большую победу при Fréteval, а ранее в том же году Меркадье взял Issoudun и разместил в крепости гарнизон. Он также воевал в Бретани и произвел рейд на Abbeville, где ограбил французских наемников и вернулся с большой добычей. В 1197 он устроил засаду на воинственного епископа Бовэ и взял его в плен. На следующий год Ричард и Меркадье предотвратили отступление французов при Vernon, и сбросили разбитого врага в Эпт (Epte). После этого они взяли замок Courcelles и перехватили армию Филиппа Августа, спешившую на помощь. Они снова одержали победу и преследовали врага до замка Жизор. У входа в замок была такая толкучка, что Филипп Август упал в ров, когда мост рухнул под его рыцарями. Когда Ричард был смертельно ранен 26 марта 1199 при осаде замка Chalus, принадлежавшего Адемару Лиможскому, врач Меркадт оказывал ему помощь. После этого Меркадье штурмом взял замок и отомстил за своего господина.

На службе у короля Иоанна он покарал переметнувшийся город Анжер, после чего был убит в Бордо

10 апреля 1200.

 

Также как Вильгельм Ипрский для Стефана, Меркадье постоянно сражался за Ричарда, и хоть никогда не получил дворянства, но остался простолюдином, имея полное доверие и поддержку короля. В большом замке Шато-Гаяр, построенном Ричардом лично, один из мостов в последствии назывался Меркадье.

 

Иоанн был вынужден прибегать к помощи наемников, так как не мог рассчитывать на помощь английского дворянства. Командирами его наемников на юго-западе Франции были гасконец Арнольд и провансалец Lupescair. Еще один командир, Martin Algais, был в это время сенешалем Гаскони и Перигора. Позднее он воевал в армии крестоносцев с альбигойцами, поступил на службу к графу Тулузы, но в 1212 был взят в плен Симон де Монфором и повешен. Когда Иоанн покинул Нормандию, он вернулся в Англию, где был ненавидим за свою жадность. Magna Carta в 1215 обязала короля отослать "всех иностранных рыцарей и арбалетчиков, а также наемников, которые ездя по стране со своим оружием и конями, разоряли ее", и изгнать их вождей. Hugues de Boves, который за год до того набирал наемников перед битвой при Бувине и бежал в Англию, было приказано собрать все иностранные войска в Дувре и отправить их на континент.

 

Но борьба с баронами разгорелась вновь, и Иоанн набрал наемников "в Левене (Louvain), Брабанте и Фландрии", и выступил на своих врагов с этими разбойниками, грабителями и поджигателями. Вождь наемников Gerard d'Athée остался в Англии. Другие вожди действовали при Генрихе III, а Falkes de Bréauté, знаменитый капитан арбалетчиков, отличился со своим отрядом во второй битве при Линкольне. Когда его изгнали в 1225, то люди в Англии говорили, что он верно служил королю и его отцу долгие годы, и отважно встречал бесчисленные опасности, а потому был выслан, а не казнен. Но рассвет наемников на английской службе был позади, король Эдуард использовал уроженцев своей страны, а позднее валийских стрелков.

 

Во Франции молодой Филипп Август быстро понял то, что Сугер (Suger) заметил еще во время борьбы Людовик VI и Вильгельма Рыжего, а именно, что английские короли благодаря своим доходам могут содержать ил нанимать больше рыцарей, чем французские. Биограф Филиппа, Ригор (Rigord), рассказывает, что король наложил большие налоги на клир, а также собрал большие богатства из других источников, так как жил очень бережливо. Филипп признавал, что его предшественники были бедны, а потому не могли набирать достаточно рыцарей, так что королевство уменьшалось в результате войн. Он накапливал средства, чтобы получить возможность защищать страну, и увеличить ее при возможности, и лишь во вторую очередь, говорит Ригор, чтобы отвоевать Святую Землю. Некоторые французы упрекали короля в чрезмерных амбициях и алчности.

 

Поначалу Филипп Август брал наемников только для участия в конкретных кампаниях, как 1181 против графа Sancerre и в 1184 против Филиппа Эльзасского. В 1187 он отослал наемников под благовидным поводом. На следующий год он послал отряд немецких наемников, в которых больше не было нужды, в Бурж (Bourges), чтобы им там платили, но когда они прибыли, велел их разоружить и отобрать коней и деньги, а их прогнать.

 

В последствии, когда его финансы существенно улучшились ( к концу его правления они достигли 1200 парижских ливров в день, но возможно эта сумма преувеличена), в своей борьбе с Ричардом I Филипп также имел своего вождя наемников, им был Кадок (Cadoc), который постоянно состоял на королевской службе и был столь же известен, как и Меркадье. Он защищал замок Gaillon от Ричарда в 1196, имея 300 пехотинцев. Его воины первыми проникли в замок Château-Gaillard, построенный Ричардом рядом с Les Andelys вблизи Руана и взятый Филиппом в 1204 после шестимесячной осады. Затем Кадок взял город Анжер. Он пользовался милостью короля Филиппа, который доверил ему завоевать город Les Andelys в 1204. В награду он был назначен кастеляном в Gaillon и управляющим в Pont-Audemer. Около 1210 он был послан в Овернь, чтобы воевать с тамошним графом, который нападал на владения клира и грабил церкви. В 1213 Кадок участвовал в походе на Фландрию. Шесть лет спустя за всевозможные преступления он был брошен в тюрьму, где и оставался до 1227. Он потерял все, что получил от Филиппа Августа. В походе Людовика VIII на Авиньон он снова появляется как командир, но при нем уже нет наемников. Содержание Кадока и его людей было очень дорого, хотя их было немного: Вильгельм Бретонец утверждает, сильно преувеличивая, что Кадок получал 1000 фунтов в день для себя и своего отряда. Несомненно, один раз им действительно было уплачено 4400 фунтов. При наследниках Филиппа Августа наемничество пришло в упадок, также как и в Англии и Германии.

 

На юге Франции наемники постоянно привлекались правителями, хотя папа и пытался своим вмешательством прекратить эту практику. Это было невозможно в регионе, где столько наемников находило прибежище. Папа Клемент III писал о них архиепископу Арля: "Я знаю, что ваша провинция пала добычей арагонцев, брабансонов и прочих иностранцев. Действуйте решительно, карайте тех, кто нанимает этих бандитов и дает им убежище в замках и городах". Иннокентий III ругал архиепископа Бордо за то, что он позволяет вождям наемников приходить в свою землю и грабить, но тот в ответ возразил, что получил на это разрешение папы. В 1204 архиепископ Нарбонны был обвинен в том, что позволил вождю наемников хранить награбленное в церквах и монастырях. Иннокентий III отлучил графа Раймона VI Тулузского частично и за то, что он содержал наемников и использовал их в войне. Но он вновь использовал их в большом числе в крестовом походе против альбигойцев, и они играли важную роль в его контрнаступлении против Симона де Монфора, который также использовал наемников из-за недостатка собственных войск. Испытывая финансовые трудности, Симон писал Иннокентию: "Большие сеньоры покинули меня, оставив лишь с несколькими рыцарями… теперь я вынужден набрать наемников, которые согласны быть со мной лишь за большую плату, чем в других войнах: я едва удерживаю их, хотя плачу двойную плату".

 

Горожане Тулузы с негодованием говорил королю Арагона: "Мы не имеем покоя из-за незаслуженной жестокости, с которой церковники преследуют нас. Мы ненавидимы и отлучены из-за отрядов и кавалерии, которые защищают нашу жизнь, в то время как сами соблазняют этих наемников хорошей ценой. Эти ужасные люди хотят нашей крови, но им прощают все грехи".

 

Раймунд VI набирал своих coterelli в Наварре и Каталонии. Когда Парижский договор положил конец долгой войне в 1229, его сыну Раймонду VII надо было удалить этих наемников со своей земли, и покарать их, если это было необходимо. Наемники исчезают во Франции на протяжении остатка 13 в., и вновь появляются во время Столетней войны.

 

Хотя информация о наемниках не полна, ясно, что их вожди были настоящими кондотьерами. Люди, подобные Меркадье, Санчо де Саваньяку, Курбарану, постоянно имели под своим командованием отряд наемников, пока несли службу своему господину. Вожди естественно искали лучшие возможности для получения денег и добычи. По этой причине они перемещались с одного театра военных действий на другой: в 1167 в Италии, в 1173-74 в королевстве Генриха II, затем вновь в Италии с Фридрихом Барбароссой в 1174-75. После чего возвращаются в Южную Францию, где служат князьям или живут разбоем.

 

Эти мародеры и авантюристы могли обеспечивать свое существование лишь войной. Как только заключался мир, им больше нечего было делать, и они томились по старым добрым дням, когда привычно шагали как хозяева по захваченной земле и вели веселую жизнь за счет местных жителей. Они оседали главным образом там, где могли грабить и разбойничать из захваченного замка, который мог служить базой для вымогательств и грабительских набегов. В обществе, настроенном резко против них, им приходилось соблюдать строгую дисциплину в своем отряде, чтобы встретиться лицом к лицу со своими врагами. Ужасные вещи, совершаемые вместе, страх жестокой кары, увеличивали солидарность, воспитываемую боями и походами. Люди шли за своими вождями, как это ясно на примере Вильгельм Камбрейского и его брабансонов, которые брали Рим, и оставались и сражались вместе на протяжении 10 лет.

 

Отряды были высоко организованы, их управление сильно отличалось, кроме того вероятно они различия зависели от происхождения. Лучше других информированный хронист, Godfrey of Bruil, отдельно описывает отряды Вильгельма Камбрейского, Курбарана, Санчо де Саваньяка, а также Palearii. Братство Белых Капюшонов (White Hood), основанное Дюраном (Durand), разбило сначала Palearii, а потом Курбарана. Братство Оверни нанесло поражение брабансонам. В соответствии с национальностями сначала появляются брабансоны, потом арагонцы, баски, наваррцы, далее немцы, фламандцы и уроженцы Ино. Профессионально наемники чаще всего называются coterelli. Это старейший термин, обычно его возводят к французскому cote (доля, пай) , Затем возникает слово rotten, оно также сначала появляется в источниках на старофранцузском, таких как работы поэта Кретьена де Труа. Rotten были отрядами или подразделениями, и название впервые возникает в связи с событиями в Германии в 1179. Annales Pegavienses, в которых это происходит и написаных самое позднее два года спустя, называют пеших воинов архиепископа Кельна roten. Вскоре слова ruta появляется и в англо-норманских источниках, например у Walter Map, который написал свою первую книгу De nugis curialium ок.1180. Вместе с тем он дает более подробное описание отрядов, которые Генрих II так старался держать вдали от своего государства. "Появилась новая и весьма опасная секта еретиков. Воины этих rotten с ног до головы одеты в кожу и вооружены сталью, дубинами и железом. Они ходят тысячными отрядами и превращают монастыри, села и города в пепел. С невообразимой жестокостью они предаются разврату, говоря "Бога нет". Это движение возникло в Брабанте, отсюда их имя брабансоны. С самого начала эти мародеры создали для себя странные законы, которые по сути не относятся ни к какому праву. Беглые бунтовщики, ложные служители церкви, неверные монахи и все, кто покинул Бога по какой иной причине, присоединяются к ним. Их число всегда так велико, … что они могут безнаказно странствовать по всей земле, ненавидимые Богом и людьми".

 

Вильям Ньюбургский (Newburgh), он писал в 1196-98, сообщает, что Генрих II в 1173 набрал отряды наемников, брабансонов, также называемых rotten. В Gesta regis Henrici II эти rotte брабансонов упоминается в 1188, в той части хроники, что была написана 1191-93. Таким образом слово rotte впервые встречается в хронике ок.1170-80, когда отряды наемников уже по крайней мере тринадцать лет находились на сцене. Из слова rutta произошло ruttarii или rutarii, тогда как французское rote дает roters и rotiers. Ок.1200 начинает использоваться слово rupta, и оно получает широкое распространение благодаря частому использованию в папских документах.

 

Термин rotte показывает, что акцент делался на отряде, а не отдельных воинах. Они представляли сплоченное сообщество с сильным esprit de corps (фр. честь мундира). Это касается не только пехотинцев, но и кавалеристов, сражавшихся с ними в одном отряде. Их часто сопровождали жены и другие женщины. В составе отрядов были представители церкви, бежавшие из своего поста или монастыря в жажде приключений; они могли служить наемникам капелланами, несмотря на то, что рассматривались как еретики, хотя считали себя верными церкви если не на деле, то на словах. Присутствие священников в рядах наемников особо подчеркивается современниками. Церковь принимала контрмеры: запрет Третьего Латеранского собора, в котором еретики и наемники упоминаются вместе, был подтвержден Целестином в 1181 в письме к архиепископу Арля, и снова повторен Четвертым Латеранским собором в 1215. В это время, в ходе яростной борьбы с альбигойцами Симон де Монфор сам применял против них наемников. Но Собор запретил клирикам действовать в качестве предводителей профессиональных наемников, арбалетчиков или кровожадных отрядов.

 

Отряды наемников обычно были не очень велики. Сообщается, что они состояли из 500, 800 и максимум 1500 человек в 1167, 4000 человек было в войске архиепископа Кельна, 400 или 700 в битве при Бувине. Отряд Кадока состоял 300 человек. Генрих II в 1165 выдал 300 щитов своим coterelli. 10 тыс. брабансонов упоминается в 1173, но по подсчетам J.Boussard Генрих взял лишь 3000-6000 наемников в Англию в 1174, и граф Hugh Bigod набрал 1000-1500 фламандцев. Boussard считает 6000 наемников максимальным числом.

 

Чаще всего они сражались в пешем строю. Брабансоны Генриха II в 1173 были пехотинцами, как и rotten архиепископа Кельна в 1173 и брабансоны при Бувине. Это также следует из описания rotten, данного Walter Map. Общее мнение сводиться к тому, что наемники были в основном пехотой, хотя порой могли быть и кавалерией.

 

Ценность наемников как пехоты стала очевидна в битве при Бувине в 1214. Брабансоны, сражавшиеся здесь происходили главным образом из Брабанта и Нижних Земель.Под умелым руководством Режинальда Бульонского они прославили себя так, что это было отмечено всеми хронистами. Они отлично защищались и были последним войском, державшимся на стороне союзников. Они сомкнулись в круг лишь два ряда глубиной, и атаки рыцарей разбились об их пики, тупые концы которых они упирали в землю. Брабансонов было не многочисленны, к концу битвы их осталось лишь 400, или максимум 700 из них выжили. Но они послужили примером пехоте своего времени, так как сражались храбро как рыцари, или даже лучше. Этот великолепный результат был несомненно следствием большого практического опыта, полученного на поле боя и при осадах, и развившегося у них esprit de corps. В меньшей степени этот же феномен наблюдался у пехотинцев в Первом Крестовом походе, полезность которых увеличивалась по ходу кампании. В обоих случаях у командиров было достаточно времени, чтобы воспитать и упрочить esprit de corps у своих войск.

 

На протяжении конца 12 и начала 13 вв. профессиональные наемники играли важную роль, но не заменяли полностью рыцарские армии, и никогда не становились более важны. Они происходили из княжеств, как Брабант, Фландрия и Ино, которые не принимали непосредственного участия в конфликте королей Англии и Франции, или между императором и Ломбардской лигой.

 

Рассматривая возникновение наемничества в Брабанте некоторые считают поворотным пунктом Гримбергскую войну между Годфридом III и Вотером Берто (Berthout), продолжавшейся 20 лет. Но война закончилась в 1160, а первые упоминания о брабантских наемниках приходятся на 1166. Война, длившаяся 20 лет в маленьком герцогстве, мало повлияла на возникновение наемничества: Брабант также страдал от голода, и эта беда унесла много жертв. Однако между этим голодом и 1166 пауза составляет 4 года. Не исключено, что рождению наемничества способствовало ухудшение экономической ситуации. В Брабанте тот, кто не мог найти работу, уходил наемником в иностранную армию. В этом случае наемничество происходит из относительно богатого района, но в других местах, таких как Гасконь, Наварра или Арагон, бедная и малоплодородная земля давала людей для армии. Малопродуктивные земли быстро перенаселялись по сравнению с плодородными.

 

Использование этих отрядов наемников имело свои преимущества и недостатки. Их содержание стоило весьма дорого, и эти войска причиняли существенный ущерб казне. Даже богатейшие князья имели ограниченные средства, отряды никогда не были велики, максимум несколько тысяч человек. Показательно, что сильное централизованное государство Вильгельма Завоевателя, Вильгельма Рыжего, Генриха I, Стефана и Генриха II использовало их в наибольшей степени, а Генрих II и Ричард I последовательно поддерживали независимость от своих вассалов. Но реакция, имевшая далеко идущие последствия, проявилась при короле Иоанне.

 

Германия оставалась сельскохозяйственной страной, но Фридрих Барбаросса получал необходимые средства для оплаты наемников от налогов, собираемых в городах Ломбардии. Так как он воевал без поддержки важнейших немецких князей и не пользовался службой этой земельной знати и ее вассалов – в отличие от Англии, где крупные вассалы принимали участие в войне, в то время как мелкие оставались дома при Генрихе II и Ричарде I – то эти князья увеличивали свою власть в отсутствие императора.

 

Чтобы подчинить Генриха Льва, Фридрих позволил остававшимся лояльными баронам напасть на него.

В этой связи архиепископ Кельна впервые использует наемников в Германии. Оттон IV испытывал недостаток средств, чтобы набрать такую армию, но его враг Филипп Швабский набирал вспомогательные войска в Богемии и Моравии, эти войска занимались грабежом также жестоко, как и наемники. Прежде они использовались только в Италии, также Филиппом Швабским, в 1198. Но в 1203 они сражаются за Оттона, а в 1213 снова меняют сторону, усиливая нового оппонента Оттона,

Фридриха II. Эти войска не только занимались грабежом, но король еще и давал богатые концессии их князьям, чтобы привязать к себе. Герцог Пржемысл-Отакар получил титул короля от Филиппа Швабского, а когда позже поддерживал Оттона, был признан как король папой и коронован папским легатом. Позднее Фридрих также признал его как короля и сократил его обязательства перед империей до минимума. Фридрих II мог рассчитывать на получение существенных доходов с королевства Сицилия. В письме сицилийским городам он писал в 1236: "Германия дает нам много солдат, так что мы можем щадить вас . но большое дело не может быть начато без больших расходов". Так он просил их о финансовой помощи. Кроме того он использовал сарацин, которых поселил в Южной Италии вокруг Лукеры (Lucera) и Нокеры (Nocera). В Германии он давал настолько далеко идущие концессии, что после его смерти Империя стала беспомощна.

 

Во Франции Филипп Август набирал наемников, чтобы на равных воевать с Генрихом II и Ричардом I, он добился разрушения королевства Анжуйской династии и одержал большие победы. Этим путем он так усилил королевскую власть, что с этого момента князья могли созываться в сильную королевскую армию, а наемничество стало ненужным. С 1214 наемники были ему уже не нужны, он использовал пехоту городов, что подразумевало большие и более дешевые армии, состоявшие из хороших бойцов.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

  • Бронеходы

Пехота городов

 

В целом крестьянские армии во Франции, большей части Священной Римской империи, Нидерландов, Сев.Италии и большей части Англии были ни чем иным, как толпой людей без сплоченности и хорошего вооружения, и все это знали. Когда Жиль Римский пишет своему ученику, кронпринцу Филиппу Красивому, о военном деле в De regimine principum, то использует как основу сохранившиеся фрагменты из римской старины, например Вегеция. Но когда он читает, что rustica plebs давал лучших солдат императорам Рима, то развивает эту модель в последующей дискуссии, так как в его время лучших солдат давали nobiles и в меньшей степени urbani, или горожане.

 

 

Коммунальные армии Италии

 

Города, развившиеся раньше других, а именно в Сев.Италии, начали поставлять первую хорошую пехоту во второй половине 12 в. Эти городские армии, среди которых наиболее известна армия Милана, включали тяжелую кавалерию и пехоту. Титулованная знать, жившая в других странах в сельской местности, в Италии жила также и в городах и вместе с наиболее богатыми гражданами формировала кавалерию. Масса граждан поставляла пехоту.

 

Коммунальные армии делились на отряды по городским районам, получавшим названия по ближайшим воротам. Обычно созывалась лишь часть армии, так как остальные охраняли город. Чаще всего коней и пехоту давали двое городских "ворот", спустя некоторое время происходила ротация с двумя другими воротами. Большие города, такие как Милан, делились на шесть ворот, и могли послать в поход три из них, а остальные три позднее заменяли или усиливали первые. При приближении битвы могла быть созвана и вся армия.

 

Ломбардская пехота шла в бой тесным строем, за которым ехала большая повозка, carroccio, со знаменем на высоком шесте. Вместе с этим флагштоком часто также находилась дароносица с причастием, а также священник на повозке, вокруг которой собирались отступающие или бегущие войска, чтобы перестроиться в боевой порядок, сюда же сносили раненых. Такой способ перегруппировки войск был впервые зафиксирован в 1039 в Милане. Он быстро получил распространение по всей Европе, включая Фландрию, Англию при Нортхаллертоне (Northallerton) в 1138, третий крестовый поход, Бувин (Bouvines) в 1214, Ворриген (Worringen) в 1288.

 

Итальянские города имели собственную административную систему и являлись настоящими республиками с весьма сильным местным патриотизмом. Благодаря процветающие торговле и промышленности города были богаты, так что пехота получала хорошее вооружение.

 

Чувство принадлежности к своему городу развивало необходимую солидарность среди воинов: человек бросивший товарищей в бою предавал друзей-сограждан, и карался городским советом. Строгие законы поддерживали дисциплину суровыми наказаниями, например солдат, не явившийся по призыву, облагался тяжелым штрафом, дезертиры жестоко преследовались, а дома, в которых им давали прибежище, должны были быть преданы огню, их имена оглашали в церкви в первое воскресенье месяца.

 

Пехота итальянских городов была предшественницей всей хорошей пехоты средневековья. Ее способы ведения войны претерпели мало изменений где-либо, так как она поддерживалась на поле боя городской тяжелой кавалерией. Ее главное отличие состояло в лучшей кооперации с кавалерией и большей эффективности, чем в других местах, и том, что городская тяжелая кавалерия уступала немецкой, против которой ей приходилось сражаться. Крупнейшую победу в своей столетней войне с немцами итальянцы одержали в 1176 при Леньяно (Legnano).

 

Политическая ситуация вынуждала Фридриха Барбароссу оставаться в Италии. Архиепископы Кельна и Магдебурга собирали армии в Германии и с этим подкреплением шли к нему через Сен-Готард к Беллинцоне и далее на Комо. Император ожидал их с относительно небольшой армией, вероятно ок.1000 всадников из них 500 рыцари. Архиепископы привели еще ок.2000 рыцарей. С этой большой армией, а также контингентом Комо, император направился к Павии, чтобы встретить там союзников.

 

Ломбардцы вышли навстречу императорской армии с целью не дать ему соединиться с союзниками у Павии. Милан получил поддержку от других городов, 50 рыцарей из Лоди, 300 из Новары и Верчелли, ок.200 из Пьяченцы, и рыцари из Брешии, Вероны, а также Марке (Marche). Пехота из Вероны и Брешии осталась в Милане, остальная пехота пошла с ломбардской армией. Впереди обеих армий шел авангард, 700 рыцарей у ломбардцев и 300 у немцев. Они столкнулись неожиданно, когда авангард ломбардцев вышел из леса. Вскоре ломбардский авангард вступил в соприкосновение с армией императора и был отброшен.

 

Когда император от разведчиков и авангарда узнал о численности вражеской армии, то советники порекомендовали ему избегать битвы. Но Фридрих "решил, что для его императорского величества недостойно бежать", и дал команду к общей атаке. Немецкие рыцари обратили в бегство несколько отрядов ломбардской кавалерии. Почти все рыцари Брешии, многие ломбардские рыцари и изрядное число рыцарей и знатных горожан Милана бежали с поля боя. Остальные рыцари отступили и присоединились к миланской пехоте.

 

Фридрих чувствовал близость победы. Лишь миланская пехота и незначительное количество рыцарей, уже один раз разбитых, противостояли императорской армии, победа казалась легкой. Все видели, что бегущих ломбардцев не преследуют, а император готовится нанести coup de gr&acircce всеми своими силами. Казалось, что миланская пехота находится в безнадежном положении, перед лицом полного уничтожения. "Но ломбардцы были готовы победить или умереть",- свидетельствует спутник архиепископа Кельна, принимавший участие в битве как рыцарь. Пехота полностью осознавала серьезность положения. Ей открывались две противоположные возможности: они могли бежать в панике или в отваге отчаяния, вызванной ситуацией, когда бегство означает верную смерть, неожиданно оказать упорное сопротивление. Именно второе произошло при Леньяно.

 

Миланцы стали плечом к плечу вокруг carroccio. Когда немцы предприняли жестокую атаку, они нарвались на стену щитов и упертых в землю копий. Миланцы решительно защищались, и повторная атака немецких рыцарей разбилась о лес длинных пик. Императорский знаменосец был ранен в первой атаке, упал с коня и был растоптан. Конь императора был убит: император упал и исчез из поля зрения своих людей.

 

Но бежавшие миланские рыцари не были разбиты. Они встретили подкрепление из Брешии и вместе с ним повернули назад к Леньяно. Здесь они атаковали фланг усталой немецкой армии в тот момент, когда Барбаросса упал с коня. Миланская пехота предприняла контратаку, которая решила исход битвы, продолжавшейся с 9 утра до 3 дня. Немецкие рыцари потерпели жестокое поражение, многие попали в плен. Преследование продолжалось до Тичино (Ticino), в 9 милях от поля боя, многие беглецы утонули в реке. Щит и копье императора, его знамя и казна попали в руки победителей. Барбаросса не мог бежать со своими рыцарями, и они считали его погибшим, пока он не появился три дня спустя в Павии живой и здоровый после многочисленных приключений.

 

Спустя примерно 50 лет, 27 ноября 1237, миланская пехота вновь успешно сражалась с рыцарской армией, на этот раз ведомой императором Фридрихом II. Он предпринял ложное отступление, чтобы горожане вернулись в свои города. Когда ломбардская армия пересекала реку Oglio 27 ноября, император получил сигнал дымом и немедленно выступил для атаки. Ломбардцы едва успели выслать авангард, который задерживал императорскую армию некоторое время. Эти миланские рыцари вместе с рыцарями из Пьяченцы сумели удерживать немецких рыцарей около часа, но потом были обращены в бегство. Началась паника и многие бежали с поля боя, но часть рыцарей и пехота Милана и Алессандрии (Alessandria) храбро сомкнулись вокруг carroccio. Их тыл защищала деревня Кортенуова (Cortenuova), а строй располагался позади небольшого рва. Немцы предпринимали повторяющиеся атаки, некоторые проникали до carroccio, но безуспешно. Император был вынужден прекратить атаки и ждать своих сарацинских лучников. Ночью ломбардская пехота оставила поле боя и отправилась домой.

 

Итальянская пехота не стала решающей силой на поле боя. В этом не было ее вины: ее враги, германский император и его большая рыцарская армия, были причиной тому. Взлет пехоты был еще далеко, не стоит забывать, что рыцари находились на своем пике.

 

Лишь в начале 14 в. произошли настоящие решительные победы пехоты, которая становилась решающим, а порой и единственным родом войск. Сначала при Куртре в 1302. Затем в 1314 шотландская пехота одерживает блестящую победу над англо-норманской армией при Баннокберне, победе, которую хронисты сравнивают с Куртре. На следующий год при Моргартене швейцарская пехота одерживает первую свою важную победу над рыцарями герцога Австрии. В 1319 крестьяне Дитмарша разбили рыцарей Гольштейна. В 1346 жители Льежа празднуют свой большой триумф над рыцарями и наемниками князя-епископа при Воттеме (Vottem).

 

Из четырех побед начала 14 в. Куртре несомненно самая важная, в ней мощнейшая армия Европы потерпела поражение, имевшее серьезные последствия. То, что эта победа была абсолютно неожиданной, делало ее эхо громче прежних успехов, к тому же она произошла в тот момент, когда армия короля Франции казалась непобедимой. Франция была страной расцвета рыцарства, и ее кавалерия славилась по всей Европе. Слабый английский король Эдуард II стал жертвой собственного плохого руководства, а потери англо-норманских рыцарей не очень впечатляют, они меньше потерь французов при Куртре [1000 рыцарей и оруженосцев, может даже 1100; более 60 важных представителей знати и баронов. При Баннокберне: 43 важных представителя знати, 200 рыцарей и 700 оруженосцев, при этом не исключено, что эти данные сильно преувеличены, так как даются в поздних источниках.]

 

Швейцарская победа при Моргартене одержана в большей степени, чем две выше названные, благодаря местности. В горном узком проходе рядом с озером Aegerisee колонна австрийских рыцарей не могла развернуть свой строй, а швейцарцы катили с гор камни. Рыцари были атакованы с фланга и не могли сражаться привычным образом. Важность победы швейцарцев при Моргартене заключается в том, что она послужила началом долгой последовательной эволюции, не имевшей серьезных спадов. Эта эволюция, начавшаяся в 1315 продолжалась до конца 15 в., и кульминацией ее были победы над Карлом Смелым при Грандсоне и Мюртене в 1476 и при Нанси в 1477. Но затем в военном деле произошла революция: как и в античном мире, пехота вышла на ведущие позиции и стала основной силой европейских армий.

 

В начале 14 в. ренессанс пехоты лишь начинался, и коммунальные армии Фландрии очень важны в этой эволюции, так как могли выставлять более многочисленные силы, чем шотландцы и швейцарцы. Они также превосходили их вооружением, которым располагали благодаря своему богатству. Организация фламанцев была очень эффективна, они также получили немалый опытом во второй половине 13 в., особенно после 1297. Но фламандские горожане жили торговлей в городах и не имели тот же боевой дух, что шотландцы и швейцарцы. Фламандцы также постоянно чувствовали угрозу от более сильной Франции, и как и шотландцы в своих войнах с Англией, неоднократно терпели поражения. После тяжелых поражений французская и английская знать немедленно меняли тактику, уменьшая возможность победы фламандцев и шотландцев в следующий раз. Швейцарцы же постоянно расширяли свою территорию: все больше и больше кантонов присоединялось к воинственному альянсу и помогало преодолеть слабость соседям, которые в свою очередь включались в войну.

 

Фламандцы, шотландцы, и англичане со своей комбинацией лучников и тяжеловооруженного пешего дворянства, поддерживаемого резервом тяжелой кавалерии, не достигли уровня швейцарцев. Их пехота была прекрасным родом войск, но не внесла серьезных новшеств в военное искусство.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

  • Бронеходы

Коммунальная армия Льежа

 

Также как в Италии и Фландрии, города в долине Мааса рано развились и были богаты. Некоторые из них выросли раньше, чем такие же во Фландрии, и в них раньше появились коммунальные армии. Горожане Льежа впервые упоминаются уже в 1047 во время мятежа герцога Готфрида Бородатого против императора и его верного вассала князя-епископа Вазо (Waz), организовавшего оборону Льежа. Он установил охрану цитадели и держал ворота города закрытыми днем и ночью. Он предписал клирикам и мирянам иметь дома оружие и время от времени поднимал их по тревоге.

 

Раннее возникновение милиции в княжестве видно из хартии, дававшей в 1066 жителям Юи (Huy) привилегию участвовать в кампании только тогда, когда в армию созывались и жители Льежа.

 

Эволюция коммунальных армий в княжестве-епархии очень похожа на ту, что происходила в войсках Фландрии, они также играли все возрастающую роль и их значение росло, пока в конце концов они не стали важнейшей частью армии. Но в княжестве-епархии пехота стала важна раньше, чем во Фландрии, так как рыцари часто находились в ссоре с епископом и потому не присоединялись к армии. Если дворянство бунтовало против своего князя, то последний созывал горожан чтобы осаждать и разрушать рыцарские замки. Епископу никогда не удавалось подчинить своих вассалов также надежно, как графу Фландрии, а потому у него не было такой мощной рыцарской армии. Поначалу прелат имел лишь небольшую власть над знатью своего диоцеза: о князе-епископе Нотгере (Notger) сообщают, что он был вынужден тратить треть доходов диоцеза на формировании кольчужной кавалерии, состоящей в первую очередь из министериалов (ministeriales), не так хорошо вооруженных, как рыцари, и не таких успешных на поле боя. Из-за недостатка рыцарей епископ вынужден был привлекать коммунальные армии раньше и в большем объеме, чем где-либо еще.

 

Уже в 1106 коммунальная армия Льежа присоединилась к герцогу Генриху Лимбургскому и Готфриду Намюрскому, когда они встретили и разбили 300 немецких рыцарей у моста близ Visé 22 марта. Этих немцев послал Генрих V против своего отца императора Генриха IV, бежавшего в Льеж. В 1129 льежцы участвуют в битве у Wilderen, где епископ Александр I разбил герцога Брабанта. В том же году рыцари Льежа со своим князем осадили в замке Duras и рядом с ним разбили людей Готфрида Брабантского и Тьери Эльзасского и обратили их в бегство. Но взять крепость не удалось, так как бедные рыцари, поддерживавшие епископа, должны были разойтись по домам для сбора урожая. Этот пример демонстрирует, что у епископа было не много богатых вассалов. В 1141 коммунальные армии Льежа и Юи с епископом Алберо I идет на замок Булльон (Bouillon) и берет его. Обе армии вновь пришли на помощь своему князю в 1151, когда епископ Генрих Леез (Leez), уже участвовавший в осаде Булльона, разбил небольшую рыцарскую армию Намюра при Andenne. Граф Намюра имел в своем распоряжении больше рыцарей, чем его враг, опиравшийся в основном на солдат-горожан.

 

В это время армии городов долины Мааса были активнее, чем фламандские армии, и играли большую роль на поле боя. В отличие от фламандцев они не были организованы как постоянные сообщества, существовавшие во Фландрии с 1127. Но когда Генрих Леез покинул свои владения, чтобы принять участие в походе императора в Италию, они поддерживали мир и порядок в своей стране. Он разрешил – или возможно был принужден разрешить – бюргерам создать союз для поддержания мира и законности, чтобы они могли вести совместные действия против любых нарушителей порядка. Конечно не исключено, что это было первое официальное признание давно существовавшей коммуны. В любом случае коммуна Льежа выставила свои силы против рыцарей рода Dommartin в 1184.

 

В хартии, данной Льежу князем-епископом Альбертом Куйком (Cuyck) между 1196 и 1200, была установлена воинская повинность горожан. "Если крепость княжества захвачена или осаждена, епископ обязан первые 15 дней воевать с врагом своей собственной армией. По прошествию этого времени жители Льежа обязаны выступить под командованием avoé Есбаи (Hesbaye) [avoue – или advocatus, светское официальное лицо, назначаемое епископом для выполнения обязанностей, несовместимых с церковным положением, например связанных с насилием], который должен привести их в армию епископа, где они обязаны принимать участие в боевых действиях до конца кампании". Из этого следует, что епископ опирался в военном отношении в первую очередь на свою тяжелую кавалерию, а коммунальная армия служила для усиления этих войск в чисто оборонительных целях. В любом случае епископ мог вызвать влиятельных вассалов, таких как граф Лооза (Looz), регулярно помогавшего ему в войнах с Брабантом.

 

В 1212 разгорелся серьезный конфликт между Льежем и герцогом Брабанта Генрихом I. Он собрал сильную армию для атаки города Моа (Moha). Князь-епископ Гуго Пьеррепон (Pierrepont) созвал своих людей и двинулся к Юи, откуда легче было отразить угрозу. Простой рыцарь Разе, чья фамилия неизвестна, занял пост avoué Эсбаи. Как командующий армией он позволил каноникам собора облачить себя в доспехи и 1 мая взял знамя Св.Ламберта с алтаря. Он также поклялся не покидать знамя, пока не погибнет или не попадет в плен. На белом коне он поскакал во главе коммунальной армии к Ориону (Horion), где в нескольких милях от города был разбит лагерь. Но у него был лишь десяток рыцарей и 2 мая он был вынужден отступить к городу при приближении армии Брабанта. Вернувшись в Льеж он решил, что для обороны города необходимо по крайней мере 300 рыцарей. Князь-епископ все еще оставался в Юи, так как был застигнут врасплох и слишком поздно начал собирать армию. При приближении брабантцев к городу во второй половине дня в Льеже началась паника, бюргеры и клирики бежали. 3 мая епископ спешно вернулся в Льеж и встретил первую атаку герцога Брабанта, армия которого была усилена войсками Вальрама Лимбургского. Город был недостаточно укреплен и взят армией Брабанта, которая грабила его 4 дня. 7 мая герцог оставил Льеж и 8 подошел к Моа и безуспешно осадил. 10 мая он вернулся домой.

 

После этого князь-епископ тщательно готовил свою месть. В Льеже все население работало на восстановление и расширение укреплений. К началу июля Гуго Пьеррепон располагал большой армией, как сообщается силой в 2500 рыцарей, что конечно преувеличено. Его союзниками были Фердинанд Португальский, муж графини Фландрии, и Филипп Намюрский. Также он мог рассчитывать на поддержку графа Лооза. Но чтобы собрать такую большую рыцарскую армию, епископ должен был иметь при себе вассалов из своего княжества. Перед лицом такой силы герцог Брабанта уступил. Он избрал путь переговоров, и в числе прочих пунктов отказался от претензий на Моа, но не спешил выполнить обещания.

 

Война вновь началась в 1213 с вторжения в Брабант Фердинанда Португальского. В Октябре этого же года епископ и князь разработали план по вторжению в Брабант с двух сторон. Но граф Фландрии лишь короткое время смог участвовать в боевых действиях, подойдя со своими войсками с запада Брабанта к Брюсселю, а затем был вынужден повернуть свои войска против короля Франции. Генрих I воспользовался этим, чтобы перейти в наступление со стороны Льежа, но в этот раз епископ был на чеку. Правда 150 его рыцарей служили наемниками у Фердинанда, но еще оставался граф Лооза, кроме того он собрал оставшихся вассалов.

 

Генрих шел через Waleffe и Borgworm к Tongres, где ему не удалось взять крепость. Потом он пошел на Льеж, но город был укреплен лучше, чем в прошлом году. Но испуганные жители Льежа все равно 11 октября собрались бежать, лишь действия графа Лооза, пообещавшего им помощь, заставило их остаться в городе. Епископ лично отправился в Юи, чтобы собрать коммунальную армию и людей из Dinant, которые еще не прибыли. Утром 12го он вернулся с этими войсками, и коммунальная армия торопилась немедленно напасть на брабантцев. Но было принято решение дождаться графа Лооза, собиравшего людей близ Brustem. Кроме рыцарей, находившихся с Фердинандом Португальским, отсутствовала большая часть клана Доммартин, так как они заключили договор с герцогом Брабанта. Thierry de Walcourt, Hugues de Florennes и Arnoul de Morialmé прибыли и приняли командование. Силы Льежа собрались у Lens, а лоозцы в Brustem. В полночь обе армии выступили, и соединились у Montenaken близ Steppes.

 

Решающая битва состоялась 13 октября. Рыцари играли решающую роль: пехота Льежа и других городов, Юи, Динана, Фоссе (Fosses), эффективно оказывали помощь рыцарям и справлялись со своими задачами, но лоозцы запаниковали. Армия городов Мааса по праву гордилась своей победой, стершей память об унижениях прошлых лет. В Льеже коммунальная армия получила новые знамена, горожане починили поврежденное снаряжение, весь город готовился к войне. На следующий год епископская армия вновь была созвана. Гуго и в этот раз собрал много рыцарей: Reiner говорит о 700, а Vita Odiliaо 1000, возможно это преувеличение.

 

Города княжества-епархии стремились любой ценой развить свою военную силу в политическую. После смерти Гуго Пьеррепона города Льеж, Юи, Динан, Фоссе, Сен-Трон (St.Trond), Маастрихт и Тонгр (Tongres) заключили соглашение и образовали конфедерацию. Но новый князь-епископ Иоанн Эпп (Eppes) мог поступать по своему усмотрению, не обращая на них внимания. В 1230 коммунальная армия под его командованием осадила крепость Poilvache, принадлежавшую Walram von Valkenburg. Когда епископ умер во время осады, упавшие духом осаждавшие отступили после успешной вылазки вражеского гарнизона. Был установлен налог, чтобы покрыть траты на эту экспедицию.

 

Важнейший момент в эволюции коммунальной армии Льежа произошел в правление Генриха Динанского. В 1253 он отказался вести армию в Ино, где должен был поддержать вассала князя-епископа Иоанна Авенского (Avesnes). Император безуспешно вмешался эдиктом 8 января 1254. Он постановлял, что коммунальная армия должна выступить вместе с армией епископа Генриха Гельдерского (Guelders). Но Генрих Динанский проигнорировал эдикт и стал готовить армию Льежа к надвигающемуся конфликту. С этой целью он ввел территориальные отряды по городским округам, систему применявшуюся также во Фландрии. Каждый из шести округов Льежа получил своего командующего, который в свою очередь имел в подчинении фиксированное количество командиров с 20 бойцами. Таким образом было проще собирать войска. Он также вступил в союз с Ют и Сен-Троном, а позже и Динаном. В каждом из этих городов была установлена сходная организация милиции. За этим последовал вооруженный конфликт с епископом, союзниками которого выступили герцог Брабанта, графы Лооза, Гельдера и Юлиха (Jülich).

 

Рыцари не стали сразу атаковать укрепленные города, но приступили к их блокаде на дальних подступах, перерезая линии коммуникации. Они пытались выманить коммунальные армии на открытую местность, где могли бы их уничтожить. Коммунальные армии в свою очередь сосредоточили свои действия на осаде замков сеньоров. Армия Юи предала огню Боргворм (Borgworm) и предприняла неудачную попытку взять Моа. Но на обратном пути от Моа они нарвались на рыцарей графа Юлиха и понесли тяжелые потери. Динан был полностью отрезан и сдался, за ним последовал Юи, после этого Льеж был осажден и в конце концов капитулировал. Каждый из побежденных городов был обязан передать городские ворота князю, так что он мог контролировать город с помощью гарнизона. В Льеже, после нового мятежа, во время которого вернулся изгнанный Генрих Динанский, князь построил новую крепость у ворот St.Walburgis. Введенные ранее реформы были отменены. Но в 1269 льежцы взяли цитадель в отсутствие князя-епископа. Вспыхнуло новое восстание, в котором вновь лидировал Льеж в союзе с Юи, Сен-Троном и Динаном. На этот раз льежцы обратились к герцогу Брабанта и вверили ему протекторат над городом. В 1271 был заключен мирный договор, по которому крепость St.Walburgis перешла к городу.

 

В конце 13 в. разразилась знаменитая частная война между родами Авансов (Awans) и Вару (Waroux). В этот конфликт оказались вовлечены многие бюргеры Льежа как друзья или родственники сторон, что привело к серьезному ослаблению городской знати и бюргеров. Юи поддерживал Авансов, а Льеж – Вару, которые в последствии регулярно поставляли наемников и командиров для коммунальной армии города. Но города старались соблюдать нейтралитет в вооруженном конфликте. Следствием этой частной войны, продолжавшейся до начала 14 в., по хронике Hemricourt было таким: "Вся рыцарская слава воинов пала, а сила вольных городов возросла". Коммунальные армии воспользовались благоприятной возможностью и перехватили ведущую роль у рыцарей как главная сила княжества.

 

Новый князь-епископ, Адольф Вальдэк (Waldeck) заключил мир с подданными. Он отобрал у Юи привилегию в несении военной службы, и теперь они должны были давать армию, даже если армии других вольных городов оставались дома.

 

В Юи князь уже признал гильдии. В Льеже сила гильдий стала очевидной в 1303. Бюргеры хотели ввести налог на потребительские товары, и сыновья богатых горожан занимали наиболее непримиримую позицию. Они называли себя enfants de France и как символ носили белые капюшоны. Выбор названия был очевидной реакцией на победу ремесленников Фландрии в 1302. Союз церкви, под предводительством каноников St.Lambert, и лидеров гильдий не позволил осуществить этот план. Гильдии немедленно приступили к военным приготовлениям и выдвинули свои требования. Они требовали, наряду с отменой налогов и выплат, права совещательного голоса в вопросе созыва коммунальной армии князем. Кроме того они выдвинули претензии на представительство в муниципальном правительстве. Сначала гильдии контролировали половину мест, потом захотели еще больше власти, и проблемы не замедлили возникнуть. В 1307 две армии встретились под Воттемом (Vottem), но горожане выглядели столь сильно, что князь-епископ предпочел переговоры, в результате которых гильдии получили представительство городском совете. Когда бюргеры и знать попытались восстановить свои позиции в 1312, то потерпели жесткое поражение, называемое "беда Св.Мартина". Завоевав власть в городском совете, гильдии Льежа стали формировать военные отряды и также как и во Фландрии стали основой коммунальной армии.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

  • Бронеходы

Пехота Франции

 

Вместе с общим движением за мир во Франции – начатом и возглавляемом епископами – возникло множество крестьянских "братств" во главе с священниками. В 1038 архиепископ Аймон (Aimon) Буржский создал союз, в котором все мужчины диоцеза старше 15 лет приносили клятву своему священнику, который распускал священное знамя церкви и шел во главе приходской милиции. Эта народная армия разрушала замки и крепости, пока ее плохо вооруженные войска не были разбиты сеньором Déols на берегу реки Cher. Эти братства часто входили в фатальное противоречие с сеньоральным или графским законодательством: они слишком часто боролись своих прав и, если добивались успеха, преисполнялись уверенностью в своей силе, они формулировали и выдвигали политические и социальные требования, угрожавшие потрясти основы общества, и были готовы применить насилие по отношению к своим господам.

 

Очевидно эти примеры оказали влияние на коммунальное движение Франции. В 1070 коммунальное движение Франции началось в Ле Мане (Le Mans), возникнув из карательных походов церкви против крепостей разбойничающих баронов. Communio имели своей целью не только обеспечение защиту города, но и борьбу против грабителей, разбойников и воров, причинявших вред коммуне. Также как и движения по поддержанию мира среди крестьян, братства в городах основывались на принципе равенства своих членов. Коммуна ограничивалась обитателями одного города или деревни, силу которым давали солидарность и классовое сознание.

 

При Филиппе I жители Корбье (Corbie), ведомые аббатом, приняли участие в нескольких войнах конца 11 в. При Людовике VI и Людовике VII этот приход и милиция диоцеза также были активны. Возглавляемые священниками крестьяне усиливали королевскую армию в акциях против замков жадных феодалов: войска были не велики, но кажется полезны при осадах. Приходская "коммуна" участвовала в осаде Людовиком VI замока Le Puiset в 1111. Пастор деревни Guilleville прославил себя храбрыми действиями, сумев достигнуть палисада замка и начав своими силами разрушать его, благодаря тому, что защитники были отвлечены в другом месте. Он позвал на помощь свой отряд, и они сделали в деревянном укреплении брешь, через которую королевская армия проникла в крепость и взяла ее.

 

Людовик VI и его сын понимали важность communes в повышении военного уровня обычной пехоты, которая использовалась скорее оборонительными. Так Людовик VII в 1158-59 даровал право формирования communes городу Mantes, стоявший вблизи границы королевского домена, так как его жители активно служили ему и его отцу и укрепили город на собственные средства. В конце своего правления Людовик VII использовал коммунальные армии в первую очередь против своих вассалов, в 1177 горожане Лаона (Laon) и коммуны Суассона (Soissons) и Валли (Vailly) помогали королевскому провосту Лаона против епископа Роже де Розу (Rozoy).

 

После правления Людовика VII милиция приходов и диоцезов фактически больше никогда не созывалась. Филипп Август все чаще и чаще созывал коммунальные армии, он даровал статус commune многим населенным пунктам. Таким образом он шел путем Генриха II Английского, создававшего такие же коммуны в своих французских городах, которым обычно угрожали враги. Давая определенную автономию, он поощрял администрацию городов возводить укрепления и вооружать коммуны, разрешая ношение оружия так, чтобы они могли защищаться самостоятельно. Между 1172 и 1178 Генриха II дал городские права Ла Рошели (La Rochelle), которая была основана не задолго до того. Он разрешил городу формировать commune для обороны и безопасности города, рассчитывая в ответ получить верную службу горожан для себя и своих сыновей. Эта привилегия действовала пока горожане могли разумно использовать ее. Ла Рошель была населена самыми разными людьми, происходившими из Франции и привлеченными дарованными привилегиями. Коммуна должна была сплотить это разношерстное население, и дать ему необходимое чувство единства, чтобы оно могло с честью защищать свой город. Королева Элеонора подтвердила эти права в 1199 и призвала сообщество защищать свои права оружием и данной им властью. В 1208 король Иоанн потребовал от бюргеров, которые могли это себе позволить, покупать коней для военной службы, чтобы усилить обороноспособность города. Генрих II дал эти права городу с тем, чтобы он не попал больше в руки буйной знати. Король Иоанн попытался удержать крепость, которой угрожал Филипп Август. Во время пленения Ричарда I сенешаль Нормандии даровал права коммуны жителям Эвро (Evreux), когда тем угрожало нападение Филиппа Августа. В 1199 королева Элеонора даровала права коммуны Пуатье, "чтобы город мог лучше защищать наши права и свои собственные, и чтобы лучше защитить его". Те же выражения она использовала, даруя права коммуны острова Олерон (Oléron). Когда Филипп Август в 1202 приступил к завоеванию Нормандии, король Иоанн дал права коммун Fécamp, Harfleur и Montivilliers. Он потребовал, чтобы они были готовы защищать землю оружием и всем, что потребуется от них.

 

С чисто военной точки зрения эти коммуны были полезны при защите собственных крепостей, но менее важны в полевой армии. При Ричарде и Иоанне они были важны в политическом смысле, но их военные задачи ограничивались обороной своих городов.

 

Филипп Август включил эти коммуны в свою армию, и при нем они получили большее значение, чем при Ричарде и Иоанне. Он создал новые коммуны в регионе Вексен, вокруг Парижа, а позднее на новых присоединенных территориях, таких как Артуа, город Турнэ, Вермандуа, для лучшей защиты этих территорий. Хартия, данная Турнэ в 1188 и подтвержденная в 1211, устанавливала, что город должен выставить 300 хорошо вооруженных людей в тех случаях, когда коммуны дают контингенты в королевскую армию. Если королевская армия находилась в части Артуа, прилегающей к Bapaume, или на таком же расстоянии от Турнэ, с ней должна была выступить вся коммуна, если для этого нет других препятствий. После завоевания Пуату была установлена безусловная служба коммуны Niort: "все люди коммуны должны явиться, когда король того пожелает".

 

Две коммуны заслуживают особого упоминания за действия по обороне своих городов от врага. В 1185 коммуна Corbie оказала упорное сопротивление Филиппу Эльзасскому, что дало Филиппу Августу возможность прийти ей на помощь. Три года спустя коммуна Mantes сыграла важную роль в обороне города от Генриха II.

 

Ок.1194 Филипп Август располагал более чем 5435 пехотинцами, а после его больших завоеваний у него было от 7695 до 8054 человек в королевском домене в 1204. В 1202 всего было 8069 человек. Кроме того его 30 коммун выставили 5410 человек. Он привел эту милицию в 1214 на поле Бувина, и здесь стало очевидно, что они более полезны при обороне городов. Члены коммун стояли в центре боевого порядка французов, но были опрокинуты врагом и не играли существенной роли в битве. Возможно со временем они смогли бы набраться опыта, но король Франции располагал таким количеством рыцарей, что ему не надо было обращать много внимания на пехоту.

 

Французские коммуны вновь принимают участие в боевых действиях в 1233, когда Людовик IX созвал 19 из них для подавления восстания в Бове. Вновь они были призваны в 1253, а потом в 1272, когда приняли участие в походе против графа Foix. В войне против графства Фландрии французские коммуны участвовали в нескольких кампаниях, но никогда не играли заметной роли.

 

На юге Франции заслуживает упоминания коммунальная армия Тулузы. Эта крепость играла важную роль в крестовом походе против альбигойцев, и горожане отличились при обороне своего города от Симона де Монфора.

 

Заслуживает внимания одна сельская коммуна, созданная во Франции для борьбы с наемниками, которые после войны с Генрихом II не могли найти себе работы. Простой плотник по имени Дюран (Durand) организовал "братство", целями которого было восстановления мира и порядка, утверждая, что Святая Дева явилась ему в видении и возложила на него эту задачу. Он нашел много сторонников среди отчаявшихся крестьян и, как утверждается, собрал 5000 человек. Каноник из Le Puy написал необходимые правила братства и определил для них элемент униформы – белый капюшон, льняной летом и шерстяной зимой. На шарфе или белом плаще они носили изображение "Нашей Госпожи из Ле Пуи" и девиз "Агнец Господень, избавляющий от мирских грехов, даруй нам мир". Это братство caputiati придерживалось строгих правил, запрещавших кровную месть. Члены братства обещали не давать клятв, не носить дорогой одежды, никогда не заходить в таверны и собираться по первому зову лидера. Ежегодно после недели Троицы они сдавали 10 пенни. Братство было распространено в Лангедоке, Берри (Berry) и Осеруа (Auxerrois).

 

Они разбили отряд наемников, называемый Palearii, при Dun-le-Roi 20 июля 1183. Биограф Филиппа Августа Ригорд (Rigord) говорит, что братству помогали вспомогательные войска, посланные королем. Это возможно, но не наверняка, так как другие источники не упоминают эту помощь.

 

Менее чем через 20 дней у Milhau в Rouergue братство разбило отряд наемников, вождем которых был Curbaran. Братство в Оверни разбило банду Brabanciones, годами терроризировавших регион.

 

Эти победы дали братствам почувствовать свою силу, и они стали требовать политических и социальных перемен в пользу крестьян. Они угрожали графам и баронам, если те не соглашались лучше обращаться со своими подданными. Хозяева окрестных деревень почувствовали себя неуверенно, и официальная власть быстро стала рассматривать этих простолюдинов как угрозу миру, который они сами помогли восстановить до того. "У них нет уважения и страха по отношению к власти, но лишь желание восстановить порядок, который, как они утверждают, унаследовали от своих предков, от сотворения мира. Они не знают, что зависимость была наказанием за первородный грех. Исчезнет не разделение на великих и малых, но скорее возникнет опасный беспорядок, ведущий к разрушению нынешнего устройства, угодного Божьей воле и учрежденного мудростью и властью великих. Безумие мятежников идет столь далеко, что они объединяются, дабы искать этого мира". Роберт Осерский, монах, хваливший братство в 1183, также осуждает непокорную секту в 1184.

 

Епископ Ги Осерский выступил против братства и разбил его. Также братство было разбито наемниками, командиром которых был Lupatius, знать также использовала наемников для этих целей. В 1184 братство перестало существовать.

 

Недолгая жизнь этих Белых Капюшонов показывает, какие возможности предоставляли такого рода братства. Но в тоже время очевидно, что пехота не могла развивать свой потенциал в стране, где лидерство безусловно принадлежало рыцарям.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

  • Бронеходы

ЧИСЛЕНОСТЬ ПЕХОТЫ

 

Вплоть до начала 14 в. достоверная информация о численности пехоты в средневековых армиях отсутствует. В принципе оносительно точные цифры стали записывать, как только пехота начала играть важную роль в армиях, но как хорошо известно хронисты преувеличивали численность армий. Тем не менее порой могут быть получены более точные данные. Как например в случае хрониста Ино, Жильбера Монсского, который приводил точные цифры для рыцарских армий юга Нилерландов. Обычно Жильбер приводит завышенные данные, как и все остальные источники того времени. Он сообщает, что в 1170 герцог Брабанта выставил 30 тыс. пехоты против Бодуэн V, графа Ино, который пришел имея 3 тыс. человек. В 1178 Бодуэн послал 60 тыс. человек против короля Франции, и столько же в 1181.

В 1184 у герцога Брабанта было 60 тыс. против графа Ино, в 1185 король Франции имел армию в 2 тыс. рыцарей и 140 тыс. всадников и пехотинцев, которым противостояли 400 рыцарей и 40 тыс. всадников и пехотинцев Филиппа Эльзасского. В этом же году Бодуэн V вошел в Намюр с 30 тыс. пехоты.

 

В 1188 он пишет, что Бодуэн победил графа Намюрского, имея 300 рыцарей и 30 тыс. пехоты против 240 рыцарей и 20 тыс. пехоты Намюра.

 

Очевидно, что эти цифры бесполезны. С другой стороны, данные Жильбера дают порой и кое-что интересное. В 1172 граф Ино шел на помощь графу Намюра с 1500 отборными пехотинцами и осадил Арлон (Arlon). Три года спустя Бодуэн V выступил с 200 рыцарями и 1200 отборными пехотинцами, а в 1180 отправил 3000 пехоты королю Франции, который просил его прислать хороших бойцов. В этих случаях числа Жильбера заслуживают доверия: поскольку речь идет о отборных воинах, можно ожидать, что велся счет и цифры точны.

 

Та же склонность к преувеличению наблюдается и у хронистов Первого крестового похода. Фульхер Шартрский и Алберт Аахенский оба говорят о 60 тыс. воинов. Эккехард приводит 300 тыс., а Raymond d'Aguiliers о 100 тыс. Анна Комнина приводит численность армии крестоносцев в 10 тыс. рыцарей и 70 тыс. пехоты.

 

Но Раймонд не делает столь серьезных преувеличений, описывая осаду Иерусалима, он приводит численность крестоносцев как 12 тыч. человек, из которых 1200 или 1300 были рыцарями. Уже в битве при Аскалоне в 1099, описанной в первой главе, их сила дается как 1200 рыцарей и 9000 пехотинцев. Фульхер, дающий гигантское число участников похода, приводит куда более скромные данные о армии короля Иерусалима: Бодуэн отправился в Иерусалим чтобы наследовать своему брату с 200 рыцарями и 700 пехотинцами. В первой битве при Рамле в 1101 у него было 260 рыцарей и 900 пехотинцев, а во второй пехоты не было вообще и лишь 200 рыцарей. В третей битве в 1105, армия Бодуэна состояла из 500 рыцарей, небольшого количества легкой кавалерии и 200 пехотинцев.

 

Также и отдельные архтвные документы могут давать лучшую информацию. Это справедливо для французской пехоты времен правления Филиппа Августа, который установил, сколько войск должны выставлять коммуны и духовные центры. В Prisia servientium было указано, сколько человек давал приход, монастырь или коммуна. Ок.1194 король получил таким способом 5435 сержантов, но в ходе увеличения контролируемой им территории их число достигло 7695, а потом 8054, если он собирал всех. В 1202 счет дал 8069 человек. В основном это была пехота коммун: 30 коммун дали вместе 5140 человек. Несколько коммун были представленны в битве при Бувине 3160 пехотинцами. В 1202-3 гг. Филипп Август привел к границе Нормандии армию в 257 рыцарей, 267 конных сержантов, 80 конных арбалетчиков, 133 пеших арбалетчика, 2000 пеших сержантов, а также 300 наемников. Король был в состоянии содержать это войско довольно длительное время, а потом распустил его, когда Нормандия была покорена. Такая маленькая постоянная армия сослужила хорошую службу при защите границ.

 

Людовик IX созывал пехоту для усиления своей рыцарской армии. В походе против графа Бретани в 1231 у него было 1600 пехотинцев, а спустя два года силы 19 коммун были привлечены королем для подавления беспорядков в Бове (Beauvais). Есть также несколько разрозненных цифр по некоторым коммунам в 1253 на севере Франции, когда они выставили 3700 человек.

 

Эти примеры ясно показывают, что французские короли не созывали очень большие отряды пехоты. Но вероятно они брали больше людей из коммун, когда боевые действия велись вблизи этих городов. В 1242 Tournai выставил 300 запрошенных солдат в королевскую армию, разбившую Генриха III Английского при Taillebourg. В 1298 300 человек из Tournai вновь принимают участие в королевском походе во Фландрию. Но при Касселе (Cassel) в 1328 их число возрастает до 200 арбалетчиков и 400 пикинеров, а в 1339 город прислал 1000 человек к Buironfosse. На следующий год Tournai поставил королю 250 лучников и арбалетчиков, 750 пикинеров и 16 всадников. [В 1365 общая численность коммунальной армии Tournai была 3991 человек.] Corbie должен был выставлять 200 человек в соответстви с Prisia, но в 1253 послал 400. Контингент коммуны Noyon колебался между 150 и 500 человек.

 

Практически отсутствуют сколь-нибудь достоверные цифры для большинства княжеств. Их нет до 1302, когда появляются относительно точные данные для графства Фландрия. В битве при Куртре (Courtrai) мы имеем точные данные для частей контингента Брюгге, и можем с помощью расчетов получить примерную численность других частей. Численность фламандской армии может быть определена в минимум 8000 бойцов и ок.500 человек вспомогательных сил, и максимум 10500 тяжеловооруженных воинов и 500 легковооруженных помощников. В 1303 и 1304 может быть приблизительно опрелена численность коммунальной армии Брюгге, и в этой связи мы получаем первые бесспорные данные для частей коммунальной пехоты.

 

В 1303 первый контингент города Брюгге состоял из:

 

Солдаты Обслуга

Члены совета со свитой 33 10

Врач 1

Арбалетчики 200

Щитоносцы 100

Сержанты 183

Английские наемники 7

Члены гильдий 830

ВСЕГО: 1254 110

 

Всего Брюгге послал 1364 человека, но они включают некоторое количество иностранцев, например англичане и часть сержантов.

 

Спустя несколько недель эта коммунальная армия получила подкрепление из Брюгге и вернулась домой.

 

В экспедиции в Зеландию и Голландию, начавшейся 18 марта 1304, принимали участие следующие силы:

 

Корабли Мастера Матросы Всего Транспортируемых

воинов

10 10 34 44 300

29 30 98 128 930

 

Эти 1230 человек находились под командиванием трех членов совета, или консулов. В важной экспедиции в Zierikzee, начавшейся 11 мая 1304, участвовало 2400 человек.

 

В том же году у Брюгге было 144 корабля, которые теоретически могли перевезти 144x30=4320 чел.

Но на практике обходились меньшим количеством кораблей. Мы можем подсчтитать теоретически максимальное количество войск, которое мог перевезти флот: 9600 человек, но эти цифры не достигались никогда. Фламандцы в этот период воевали на своих южных границах с королем Франции. Он был их главным врагом, и основные силы конечно использовались против него. Поэтому не исключено, что они в 1304 имели по крайней мере 20-24 тыс. человек в Зеландии и на французской границе.

 

В конце 14 в. армии фламандских коммун были даже сильнее, чем в начале этого века. В Генте сторонники графа Намюра хотели собрать 4120 человек в 1325, но вынуждены были довольствоваться лишь 3200. В это время ткачам не разрешалось служить в армии, поэтому по крайней мере 2192 добровольцам было отказано.

 

Положение, введенное в 1321–25, определяло количество пехотинцев, выставляемых городами и деревнями. Этот порядок базировался на налоговой системе и финансовых возможностях. Армия в

10 тыс.человек состояла из 1520 воинов из Брюгге, 1384 из Гента, 1333 из Franc de Bruges, 1072 из Ипра и т.д. В 1340 Якоб ван Артевельде (Artevelde) и города Брюгге и Гент с трудом послали большую армию Эдуарду III, давшему субсидии. Общая численность коммунальной армии Брюгге составила

8280 человек, 6547 из которых принимали участие в осаде Tournai. Гент также выставил большую

армию – 5455 человек. Граф Фландрии Людовик де Креси (Crecy) с 929 рыцарями и оруженосцами находился в армии короля Франции.

 

В битве при Касселе в 1328 было убито по крайней мере 3185 фламандцев из Вестхока (Westhoek), так что эта армия должна была быть между 6500 и 8000 человек, возможно даже больше. У фламандцев было три таких армии в это время. Графы Фландрии имели очень многочисленную армию для той эпохи. Их пехота была возможно самой многочисленной: лишь король Англии, который также мог в течении короткого времени содержать большие отряды пехоты, обладал столь же большой армией.

 

Во время первой кампании в Уэльсе, в июле 1277 у Эдуарда I было 2576 пехотинцев, а в августе 15640, из которых 9000 были валийцами. В сентябре у него было лишь 2125 пехотинцев. В 1282, 15 июля, пехота состояла из 7000. Численность бойцов менялась с недели на неделю. В армии Эдуарда I было от 3000 до 4000 пехотинцев; другие силы имели возможно такую же численность. В 1287 в королевской армии было однажды 11 тыс. пехотинцев, среди которых лишь 3710 были англичанами, а остальные – из Южного Уэльса. В ноябре 1294 у короля состояло на жаловании предположительно более 31 тыс. пехоты в различных армиях в Уэльсе, и 16 тыс. было собрано в Честере в начале декабря. Армия Уорвика (Warwick) имела ок.12500 пехотинцев в начале января, но лишь 2400 участвовало в битве при Maes Moydog в марте. В 1297 численность пехоты Эдуарда достигает своего пика во Фландрии –

7810 человек. На следующий год король созвал много пехотинцев, к началу шотландской кампани их было 12500, 10000 из них – валийцы. При Фалкирке (Falkirk) у него было 25700 пехотинцев. В 1300 максимальная численность составила 9000 воинов, но этот уровень не поддерживался долго. В 1301 максимум был немногим более 7500, в 1303 – 7500. У Эдуарда также была тяжелая кавалерия. В целом его армия была многочисленнее шотландской, по которой у нас отсутсвует достоверная информация. При Бэннокберне (Bannockburn) численность шотландцев оценивается максимум в 6900, в соответствии с одной из хроник они имели 900 всалников и 6600 пехотинцев при Халидон Хилле (Halidon Hill) в 1333.

 

Практически отсутствует информация о численности швейцарских армий до начала 14 в. При Моргартене (Morgarten) в 1315 войска Конфедерации оцениваются только в 3-4 тыс. человек. В битве при Лопене (Laupen) в 1339 город Берн имел 6000 человек, 1000 из них была прислана кантонами Вальдштэтте (Waldstätte), победителями при Моргартене, они были наняты Берном.

 

Из этого обзора видно, что армии шотландцев и швейцарцев в этот период были относительно небольшими. Король Франции обладал мощной рыцарской армией, включающей минимум пехоты.

10 тыс. было уже весьма большим числом; 15 тыс. пехоты – скорее исключение: такое количество встречается крайне редко и лишь на короткий период. Король Англии успешно собирал армии в 10 тыс. и более на несколько дней или пару недель, но такое колличество не могло содержаться месяц и более. Во Фландрии существовала возможность собрать армию в 10-15 тыс. человек, но на практике такое происходило редко. Во Франции, а также Англии и Фландрии, войска обычно созывались из района боевых действий или с территорий, соседних с ним. В Англии это были графства по границе Уэльса и Шотландии, поставлявшие пехоту для королевских походов в этих регионах. По мере покорения Уэльса большинство пехотинцев в королевскую армию стало набираться на его территории, а потом усиливалось пехотой графств, прилегающих к театру военных действий. В 1322 Эдуард II, возможно впервые в истории королевства, набирал солдат в каждом графстве Англии. Во Фландрии такое же положение обычно для всех кампаниях. При Куртрэ в 1302 присутствовали войска лишь части графств.

В 1303 лишь солдаты из Весхока засвидетельствованы среди сражавшихся при Arques. На слелующий год бои шли одновременно у Zierikzee и Mons-en-Pévèle, так что все силы княжества не могли не могли присутствовать на одном поле боя. В 1328 были сформированы три армии, но лишь одна, вновь войска Вестхока, сражалась при Касселе. При созыве ополчения (landweer), например в сентябре 1302, пехота набиралась по всему графству, но ее численность неизвестна. Не исключено, что в таких случаях в армии было более 15 тыс. солдат, но это не точные данные. Город Брюгге, занимавший лидирующее положение и в финансовом отношении наиболее богатый, не часто посылал большие контингенты. Нам известны расходы на поход к Douai и Pont-à-Raches, продолжавшийся 41 день, с 30 августа по

9 октября: расчеты по тому же методу, который использовался для определения численности ополчения Брюгге 11 июля 1302, показывают, что Брюгге послал минмум 1605, а возможно и 2258 человек.

 

Если численность пехоты составляла от 8 до 10 тыс. человек, то ее количество в 3-4 раза превышало противостоящую рыцарскую армию. Рыцарские армии численностью 2500-3000 человек относились к сильнейшим той эпохи. В этом случае пехота могла успешно сражаться и побеждать врага, если ее боевой дух был высок и она была соответственно вооружена.

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Для публикации сообщений создайте учётную запись или авторизуйтесь

Вы должны быть пользователем, чтобы оставить комментарий

Создать аккаунт

Зарегистрируйте новый аккаунт в нашем сообществе. Это очень просто!

Регистрация нового пользователя

Войти

Уже есть аккаунт? Войти в систему.

Войти
×
×
  • Создать...